Со слов журналиста

      Очередное интервью с одним из самых ярких протестантов, очередное замечание от него по поводу рубашки журналиста и жутко неудобной, но необходимой узкой оправы очков. Очередная предложенная банка энергетика и впитавшийся в его волосы запах сигарет. Руслан ненавидит себя за то, что всё ещё не отказался от этой работы. А ведь мог бы рассказывать про нового карликового гиппопотама в зоопарке. Как они его туда довезли при уровне волнений — непонятно.       Снова нет никакого желания возвращаться в собственную квартиру, в которой когда-то белые стены давным-давно посерели, а из мебели только книжный шкаф, коробки и узкая неудобная кровать.       Та же тема интервью, тот же Поперечный, та же шутка про однотонную рубашку и, неожиданно, ступор. Главред настоял, что негоже политическому журналисту, выезжающему на места, носить очки, даже если они в узкой оправе. Сейчас он в линзах. Человеку в ярко-красной футболке требуются ровно двадцать семь тиков секундной стрелки наручных часов на тонкой руслановой руке, чтобы осознать, что очки заменились на линзы без помощи одетого в бежевую рубашку и серые брюки журналиста. Вместо энергетика предлагается газировка, объясняемая приехавшим с блатной вылазки в целый, не разрушенный волнениями мегаполис по соседству, другом, которая так же имеет слишком яркую для нынешнего мира этикетку. Запах все тех же сигарет, снова впитавшийся в волосы. Впервые он не возвращается в свою серую квартиру в единственном не разрушенном районе, а следует за протестантом, в трущобы, к полуразвалившимся аварийным зданиям («А ведь президент обещал уменьшить количество аварийных домов», — он уже не уверен, его это подсознание, или рыжий мужчина, по пятам за которым он следует), после чего идёт извилистая дорога, ведущая к сталинской постройке. В «сталинке» высоченные потолки и выкрашенные в ярко-красный, такой же как и футболка, стены. В «сталинке» есть шторы, больше трёх стеллажей с читанными книгами (у всех, что находятся в его поле зрения, корешки потрёпаны и измяты) и человеческое общение, которое предлагается ему так открыто. В «сталинке» есть человек, с мнением и силой воли, чтобы его отстаивать.       Мягкий пружинный матрац на полу и смятая в углу яркая, выжигающая роговицу и отпечатывающаяся на подкорке сознания одежда. Разговоры о политике, долгие, от которых впервые не хочется вывернуться наизнанку. Предложение присоединиться к сопротивлению, после высказывания своего мнения. Отказ и предложение быть друзьями. Как давно он не слышал этого слова. Согласие.       Утро, помощь со сборами, объяснение, как выбраться из этих трущоб. Опоздание, выговор, ещё один за неподобающий, помятый вид. Кофе. Ещё кофе. Коллега, готовая раздвинуть ноги перед кем угодно, потому что ну очень хочется. Отказ. Ему не хочется. Интервью с генералом, заведующим здешними силами властьимущих. Или не генералом, не суть. Комплимент, попытки отбиться, удар в челюсть. Побег. Работа над зарисовкой, оцифровка, занесение происшествия в базу данных. Умалчивание.       Ещё один побег. В «сталинку». С высоченными потолками и жутко яркими стенами. С прекрасным собеседником. В обнимку с блоком светлого. Разговор о безумии, что творится на улице. Издевка над его пассивностью. Обиженное шипение в ответ. Чужой хриплый смех. Замечание. Отмахивание и отмазки. Возмущение и ворчание. Разговоры о цвете. О мире. О занавесе.       Утро во вновь помятой одежде, чужой «сталинке» и кофе под носом. С чужим человеком. Абсолютно точно чужим.