Blame the sky

      В аэропорт Рудбой приезжает к восьми утра, то есть впритык: за десять минут до окончания регистрации. «Хоть бы нормально взлетели, в такой-то снегопад...» — думает он, подходя к нужной стойке. Ваня становится в "очередь", нервно теребя в руках документы, явно последний из всех пассажиров, и смотрит на единственного человека перед собой, решившего поболтать о жизни с работниками аэропорта. Это называется истинное везение — даже последний, ты встанешь за тем, кто будет тебя задерживать. Но вот, хвала небесам, невероятные истории закончились, и Ваня может спокойно подойти и совсем уже впритык зарегистрироваться. О том, что сидеть ему придётся в самой заднице, он даже не думает. Рудбою гораздо важнее успеть на этот рейс, который доставит его в Москву, откуда он должен лететь во Франкфурт. Питеру давно пора увеличить количество прямых рейсов в зарубежные аэропорты, не говоря уже о самом крупном аэропорте Европы, куда Ваня и мчал с камерой, работать на музыкальном фестивале.       Но он зря боялся опоздать на регистрацию. Сразу же после того, как Ваня проходит зону досмотра, звучит объявление, что вылет задерживается. Выругавшись, Рудбой принимается строчить сообщения Храмову о том, что может опоздать на следующий рейс. Друг всячески успокаивает его, ведь ему лететь-то час от силы, а вылет во Франкфурт аж через десять часов, все успеется. Но у Вани плохое предчувствие.       Которое явно не зря грызёт его все это время. Каждые полчаса рейс двигают из-за погодных условий, а к десяти и вовсе объявляют, что его вылет откладывается на два часа. Рудбой готов взвыть прямо посреди этой забегаловки с заоблачными ценами, где ему приходится взять кофе с коньяком, чтобы немного прийти в себя.       Кинув рюкзак на пол, а куртку — на соседнее сиденье, Ваня со злостью усаживается напротив огромных окон. Видите ли, его вылет в Москву задерживается. И, значит, есть шанс просрать следующий за ним рейс в Хабаровск. Можно было не тупить и взять прямой билет на погожий солнечный денек, но нет, Ваня мастер прокрастинации, понятия «заранее» для него не существует, ему, скорее, ближе выражение «в последний момент с горящей жопой».       Рядом ходит какой-то тип, одетый в дорогие спортивные шмотки, натянув кепку себе чуть ли не до подбородка, с огромным рюкзаком, явно очень переживая, и постоянно что-то кому-то строчит и по телефону болтает. Как успевает понять Светло из пары фраз, у человека слетает рейс из Москвы в Германию. Вот уж кому реально не повезло. И все равно, Ване легче не становится.       Светло сидит и излучает ненависть, прожигая взглядом прилично заметённую взлетно-посадочную полосу. Он не видел маму уже тысячу лет и очень хочет к ней успеть. Но питерской погоде срать на все это.       Рудбой уже устал нервно бегать туда-сюда по аэропорту, нервничая из-за задержанного рейса, и понимает, что нужно присесть. Везде всё, как на зло, занято, и тут он замечает место возле невысокого и очень недовольного парня. Подойдя, Ваня видит, что рядом с чуваком лежит его куртка.       - Кхм, ты не мог бы убрать, чтобы я сел?       Промолчав, Светло убирает куртку. И кого это мы тут из себя возомнили? Будто великое одолжение сделал. Коротко поблагодарив чувака за это, Рудбой садится рядом.       Ваня все так же продолжает молча злиться, мысленно проклиная себя за то, что не взял билеты на вчера. Прилетел бы спокойно, уже б давно уплетал за обе щеки лучшую на свете еду и ни о чем не переживал.       Сидящий рядом Рудбой все так же нервничает. Если он не успеет сейчас во Франкфурт, то крутая работа на фестивале, о которой они с Лехой еле договорились, летит коту под хвост. Почему нельзя было улететь ещё с Храмовым, два дня назад? Ах да, потому что нарисовалась съемка каких-то баб, которые в итоге оказались больше в Ване заинтересованы, чем в фотографиях. Впредь соглашаться на столь сомнительные мероприятия он точно не будет. У Рудбоя прямо ломка без сигарет начинается, а искать работника, которому можно дать на лапу, чтобы тот выпустил его покурить (лучше бы курилку вернули, а не реконструкции свои проводили) он сейчас не способен как физически, так и морально. Пару раз созвонившись с Лехой в «Вотсапе», Ваня понимает, что нифига не удаётся ему угомониться.       По перманентно стучащей по полу стопе и звонкам соседа Ваня понимает, что чуваку реально намного хуже, чем ему.       Он решает завести разговор. Всегда лучше ненавидеть что-то вместе с кем-то, чем в одиночку.       - Транзитом, да?       - Да, блять... Мне надо через шесть часов в Москве садиться в самолёт, летящий во Франкфурт, и что-то мне подсказывает, что хуй я там буду.       - А во Франкфурте что?       - Работа, - угрюмо говорит Рудбой. - И работу я проебал. Блядь. А ты тоже в Москву летишь?       - Через Москву. Я должен вечером быть дома, в Хабаровске. Меня ждут.       - Девушка? - предположил Рудбой. - Жена?       Светло смотрит на него так, будто он сморозил немыслимую хуйню.       - Я только к одной женщине могу так спешить. Мама ждёт.       - Оу... - Рудбой думает о том, что к родным торопиться намного важнее, чем на работу. И все же, это не способствует расслаблению.       - У тебя именно сегодня работа? - спрашивает Светло, пытаясь прикинуть, какая работа может начинаться на ночь глядя. Идеи набираются совсем не те, каким следует.       - Да, сегодня ночью и стартуем, - кивает Рудбой. - Мы снимаем, - он кивнул на массивный рюкзак, - там камера.       Ваня протягивает тихое «понятно» и отворачивается.       - Может, и будешь, - говорит Светло спустя несколько минут тишины. - Через нужное время в Москве. Рейс-то постоянно двигают, не отменяют. Уже хорошо. И да, мы ведём себя некрасиво. Иван.       Он протягивает руку нервному чуваку.       - Иван, - кивает тот, пожимая ее. - Да, очень редкое имя. Можно Рудбой, чтобы было проще.       Светло смеётся. Впервые за несколько часов ему удаётся на секунду расслабиться.       Между Иванами завязывается разговор. Светло через каждое слово отпускает язвительные шутки, и Рудбой понемногу успокаивается, болтая с ним. Своим намётанным взглядом художника он изучает лицо сидящего рядом человека, жалея, что они в долбанном аэропорту, а не у него дома, где есть все необходимое для хорошей съёмки. Рудбой определённо чувствует что-то ещё, помимо кипучего желания удовлетворить свои эстетические потребности. Он хочет Ваню. Остановить время или спровадить толпу, отправив анонимное сообщение о террористической атаке, и наброситься на него прямо здесь, избавить от толстовки и спортивок, провести языком по каждому сантиметру его тела, взять его член в самое горло, заставить кричать.       Рудбою приходится отвернуться, чтобы немного остыть. Светло цепляет его своим чувством юмора, манерой речи, да голосом, в конце концов... Сапиосексуал до мозга костей, Евстигнеев старается не обращать внимание на образованность и остроумие, которыми блещет Ваня, рассказывая ему обычную историю из серой повседневности.       - У тебя девушка есть? - внезапно спрашивает Рудбой, перебивая Светло.       - Э, - Ваня на мгновение теряется, не понимая, к чему вообще этот вопрос. - Нет.       Евстигнеев пристально наблюдает за каждым движением мускулов на лице Вани и в тайне ликует, отметив смущение. Не то смущение, которое появляется у людей, стесняющихся своего одиночества. Светло это не задевает, ведь он сам сказал, что единственная женщина, к которой он будет спешить — его мать. Смущение, промелькнувшее на Ванином лице, свидетельствует о том, что он не хочет быть с женщиной. По крайней мере, все эти конспирологические теории отменно сходятся с рудбоевскими желаниями.       - А у тебя? - невзначай спрашивает в ответ Светло.       Рудбой качает головой.       Когда у Вани едва заметно краснеют щеки и он отворачивается, делая вид, что ищет что-то в рюкзаке, Рудбой вдруг понимает, что последние пару минут он откровенно пялился на него, раздевая глазами.       От нервно топчущихся на месте людей, находящихся от них в паре метров, оба Вани слышат, что, помимо того, что Петербург задерживает рейсы, Москва отказывается их принимать. Аэропорт «Внуково» не сажает никого, по той же причине плохих погодных условий, про «Домодедово» ничего не известно, и только необходимый им «Шереметьево» пока что продолжает, хоть и с задержками, но работать. Парни переглядываются с кислыми минами и почти одновременно закатывают глаза. А то им тут мало нервотрепки без этих экспертных рассуждений со стороны...       Решившись шагнуть в пропасть (а именно так себя Евстигнеев и ощущает, сидя рядом с так сильно зацепившим его парнем), Рудбой беспалевно касается пальцами его руки и вызывает у Светло почти шок. Ваня уже более очевидно краснеет, вопреки своей воле. Он не спешит поворачиваться, чувствуя, как горят щеки. И, пока Рудбой нежно берет его за руку и поглаживает ее большим пальцем, Светло начинает жёстко ерзать на месте, но ладонь не одёргивает. Справившись с собой, Ваня поворачивается и встречается взглядом с Рудбоем. Евстигнеев за малым не дёргается назад, когда сталкивается с такой непоколебимой твердостью в глазах Светло. Но это восхищает. Не скрывая восторга, Рудбой улыбается ему и крепче сжимает руку. Светло закусывает губу, чтобы сдержать лыбу во все тридцать два.       - Будешь? - пошарив свободной рукой под сиденьем, Ваня достаёт оттуда пакет из «Дьюти фри», а из пакета извлекает бутылку белого сухого вина.       - Это ты так верил, что успеешь улететь? - скептически усмехается Евстигнеев.       - Да, - уверенно кивнул Ваня. - Это маме. Ее любимое. Если составишь компанию, куплю ещё одну.       Они открывают бутылку, изрядно при этом попотев, и посреди долботни Ваня даже предлагает это нахрен бросить. Но, после того как его ключ оказывается слишком коротким для дальнейшего проталкивания пробки, и Рудбой пропихивает ее брелком и зажигалкой, подпалив себе в итоге палец, это становится для него личным вызовом и делом принципа. В конце концов, Светло спасает ситуацию, закончив насиловать горлышко бутылки своим пальцем (рудбоевские бы не влезли, как решил Ваня, а если бы и влезли, то точно бы не вылезли). И палец благополучно там застревает. Рудбой угорает на весь аэропорт, пока Ваня держит открытую бутылку одним пальцем на уровне их лиц и осознаёт, какой же он тупой. Закончив ржать (хотя так и не прекратив периодически адски хихикать), Рудбой помогает Светло вызволить палец из горлышка и протягивает ему бутылку для первого глотка, которого достоин только победитель.       Вино заканчивается слишком быстро, Рудбой даже начинает немного отходить от своих нервных перфомансов и заводит разговор о работе, отвечая на шквал Ваниных вопросов. Пока Рудбой отвлеченно рассказывает что-то о съёмках, Светло ощущает жуткую усталость и в итоге тихо сопит, задремав у него на плече. Боясь лишний раз пошевелиться, Ваня шепчет ему:       - Лечь на колени не хочешь?       Сонно угукнув, Светло укладывается Рудбою на колени, свернувшись калачиком.       У Рудбоя внутри становится слегка потише, шквал негативных эмоций, перемешанных с горящими желаниями, успокаивается, уступая место легкой эйфории от того, что у него на коленях лежит такой красивый парень. Ваня уже даже не скрывает увлечения, с которым он рассматривает лицо лежащего на нем человека, по инерции неспешно копаясь у него в волосах.       Столь сильного влечения к незнакомым людям Рудбой ещё не испытывал. Границы между парнями и девушками он не проводил — эти рамки не для него. Ваня регулярно видит красивых людей, снимает их, некоторые кадры даже в личную папку сохраняет, чтобы потом можно было удовлетворить свои эстетические нужды. Пропуская тёмные пряди сквозь пальцы, Ваня представляет, как хорошо было бы посильнее вцепиться в них и оттягивать чужую голову на себя, глубоко проникая в это тело.       Сменив пластинку фантазий на кадры попроще, чтобы не разбудить Ваню крепким стояком, Рудбой снимает кепку и укладывается сверху на его бок. Он не специально устраивает руку Ване на задницу. Но, осознав это, уже намеренно начинает нежно ее поглаживать. Мягкие спортивные штаны — целое испытание для Евстигнеева. Ему очень хочется проскользнуть рукой Ване между ног, но он на это не решается. Зато внушительно пропустить пальцы по внутренней поверхности бедра и задержаться на ягодице — вполне. Светло открывает глаза и поворачивается, уставившись на Рудбоя. Тот спокойно смотрит на него в ответ, не останавливая руку.       - Иван?       - Да, Иван? - кивает Евстигнеев.       - Твоя рука...       - Что с ней не так?       - Она больше дразнит, чем дело делает, - отвечает Ваня, и Рудбой готов поклясться, что его глаза в этот миг потемнели.       - Она бы с радостью занялась делом, - вкрадчиво произносит Рудбой. - Да вот только мы все ещё находимся среди приличной толпы.       - Что тебе мешает встать и уйти в туалет?       Рудбой просто фигеет от такой наглой прямолинейности. Это он должен утащить Ваню в туалет, все неправильно, какого черта Светло сам предлагает уединиться?!       - То, что ты на мне лежишь.       Евстигнеев отклоняется, и Ваня поднимается с его колен.       Рудбою почему-то очень важно поцеловать Ваню в хотя бы отдаленно нормальном месте, никак не в туалете. Пока Светло старается не смотреть ему в глаза, собирая с собой вещи, Рудбой невесомо касается пальцами его подбородка, заставляя Ваню повернуться, и приближается к нему почти в плотную. В последний момент Светло выдаёт:       - Что ты делаешь?       Напряжённо сглотнув, Рудбой отвечает:       - Разве это не очевидно?       - Это очевидно, но, как ты сам заметил, мы сидим в толпе.       - Ты можешь не портить момент? - кривится Евстигнеев. – Ну, доебутся, если заметят (что вряд ли), и что?       - Я в принципе не привык на людях...       Рудбой игнорирует приведённые Ваней доводы и, сократив между ними оставшиеся несколько сантиметров, мягко целует его. Светло оказывается застигнут врасплох, но эта настойчивость нешуточно возбуждает, и он даже закрывает глаза, немного расслабляясь и целуя в ответ. Ваня с удовольствием переплетается языком с Рудбоем и запускает руку ему в волосы. Даже если бы сейчас объявили посадку на их рейс, Светло вряд ли бы смог оторваться. В нем нешуточно играет адреналин, помимо кайфа, который он испытывает, все ближе прижимаясь к Рудбою.       Евстигнееву приходится отстраниться, чтобы сделать нормальный вдох и угомонить своё воображение. Он немного отодвигается от Вани, держа кулак возле своих губ, и очень тяжело дышит.       - Лучше комплимента и быть не может, - усмехается Светло, довольно пялясь на заметно оттопырившиеся штаны Рудбоя.       Он и сам слегка возбуждён... В ответ Евстигнеев улыбается и, взяв свой огромный рюкзак, стремительно сваливает. Ваня чувствует, как у него учащается пульс, и, подрагивающими пальцами схватив лямку своего рюкзака, он чуть ли не бежит за Рудбоем.       Оказавшись в мужском туалете, он видит, как Евстигнеев заходит в дальнюю кабинку. Осторожно поставив вещи на пол, Рудбой прислоняется спиной к стенке и закрывает глаза. Ему кажется, что он никогда так не нервничал. Ваня появляется почти сразу же и, заперев кабинку, бросает рюкзак на пол. Они стоят друг напротив друга очень близко и несколько секунд просто пялятся друг другу в глаза. Светло все это напоминает миг затишья перед бурей. Рудбой первый двигается вперед, но Ваня просто налетает на него и жадно целует, намного более откровенно, чем до этого в зале.       Присев, Рудбой подхватывает Ванину ногу, проводит пальцами по внутренней стороне бедра, и Светло, чувствуя, как бегут мурашки по всему телу от приятной щекотки и исступления, глухо стонет Евстигнееву в рот, сжимая в кулак его толстовку.       - Мы знакомы несколько часов, - выдыхает Ваня, пытаясь (очень вовремя) вернуться к здравому смыслу, когда Евстигнеев прижимает его к дверце туалетной кабинки и по-свойски устраивает руку ему между ног.       - Мне похуй, - отрезает Рудбой, касаясь губами подбородка Вани.       - Мне нет, - твёрдо произносит Светло и отстраняется.       Евстигнеев с добрых секунд сорок вглядывается ему в глаза в полной тишине, а затем выдаёт:       - Это пиздец достойно. Но я не перепихнуться с тобой мимоходом хочу.       - А чего ты хочешь? - устало улыбается Ваня.       - Помочь тебе с этим, - рука Рудбоя настойчиво поглаживает Ванин стояк через ткань.       Мягко рассмеявшись, Светло пытается отвернуться. Рудбой ловит его за шею свободной рукой и уверенно целует в губы.       - Вань, нас тут чуть ли не небеса свели, - еле слышно произносит Евстигнеев, а затем тихо усмехается. - Буквально. Я не хочу тебя пугать этим и не хочу, чтобы ты считал, что я воспринимаю тебя мимолётным развлечением. Давай остановимся на середине. Позволь мне просто руки распустить. Не более.       Светло криво улыбается, глядя в горящие глаза напротив. Он сейчас пропадёт тут к хуям, о каких мимолётностях речь вообще может идти... Единственное, что его сдерживает — это страх. Страх перед будущим, в котором у него останутся только эти туалетные манипуляции. Но, в конце концов, если не рисковать, то и смысла вообще дышать нет. Кивнув, Ваня расслабляется и целует Рудбоя.       Он предвидел неуклюжую взаимную дрочку, но вместо этого получил чуть ли не полноценный секс. Правда, с рукой. С твёрдой и уверенной рукой Евстигнеева, которая двигается так, что Ване приходится на полном серьезе давить в себе стоны и закрывать рот рудбоевским. Но Евстигнеев не ограничивается только одним действием — его левая рука все это время скользит по Ваниному телу: оглаживает задницу, поднимается на спину, заставляя прогибаться, нежно очерчивает позвоночник, проходится по ребрам, вызывая напряжение, ласкает соски, проскальзывает вверх, к шее, ощущая бешеный пульс, а затем спускается вдоль груди к животу и, вернувшись назад, на свою любимую позицию, сжимает ягодицу. Ваня обнимает Рудбоя так крепко, что ему становится тяжело дышать. Но Светло страшно даже на лишний миллиметр отпускать его — вдруг исчезнет? Ваня даже почти не против секса с едва знакомым ему парнем в кабинке общественного туалета, он пиздец как хочет Евстигнеева, но все еще, черт возьми, соображает и понимает, что нельзя. Однако это не мешает ему прогнуться и самому устроить левую руку Евстигнеева так, чтобы его пальцы могли достать до ануса. Кончив, Ваня ещё долгое время не может прийти в себя после такой волны необъяснимых эмоций.       Существует западляцкое правило, что курение вызывает маршрутку. И это правило распространяется на любые сферы жизни. Таким образом, когда Ванина рука оказывается у Рудбоя в штанах и только начинает поглаживать его возбужденный член, по громкоговорителю объявляют, наконец, посадку на их рейс.       - Блядь, - смеётся Рудбой, обнимая Ваню, - я знал, что так будет.       - Заткнись и расслабься, - отвечает Светло, сплюнув на ладонь. - Ждуны по всему аэропорту рассыпались, пока соберутся, ты дважды успеешь кончить.       - Ты недооценивать меня собрался?..       - Ваня!       Улыбаясь в плечо Ване, Рудбой решает последовать совету и расслабляется. Он безостановочно целует Светло и в секундных перерывах для глубокого вдоха шепчет ему в губы, как ему хорошо и как он хочет большего. Ваня и сам хочет большего, но им уже нужно идти на посадку, да и принципы не трахаться с незнакомцами никуда не делись. Однако Светло не сдерживает вопроса:       - Хочешь, я губами...       - Нет, - Рудбой еще как хочет этого, но не в такой обстановке. Ваня даже вздрагивает от резкого ответа. - Извини, но твои губы сейчас там, где нужно.       Евстигнеев снова целует его и прижимается ближе, когда Ваня увеличивает темп. Если бы у него в руке не было Ваниного члена, он бы и не понял, что Рудбой кончил, ибо тот никоим образом этого не выдал, только сильнее засосав Светло.       Пока Ваня моет руки, а Рудбой обнимает его сзади, уткнувшись носом в затылок, в туалете ни души. Они слышат объявление:       - Пассажиры Евстигнеев и Светло приглашаются на посадку к выходу номер восемь.       Оба начинают ржать и, подхватив рюкзаки, несутся через весь аэропорт к нужному выходу.       Им таки удаётся взлететь в уже полупустом самолёте, и, что самое прозаичное, даже места у них оказываются рядом. Евстигнеев вспоминает, что именно Ванину макушку он и видел в последние моменты регистрации. На протяжении всего полёта они без остановки разговаривают и украдкой целуются. Рудбой практически не отпускает Ванину руку, то крепко сжимая ее, то поглаживая, то поднося к губам, и смотрит преимущественно в глаза. Ваня смущается и даже решается спросить, почему он себя так ведёт.       - Отпускать тебя не хочу, а придётся, - прямо отвечает Рудбой. - Хочу каждую секунду запомнить.       Светло кажется, что он сейчас станет одного цвета с закатом за окошком иллюминатора.       - Что ты будешь делать? - говорит он, чтобы немного разрядить обстановку. - Ты ведь уже не успел в Германию.       - Буду получать пизды потом, - вздохнув, отвечает Рудбой. - А сейчас... Позвоню московским друзьям, погуляю пару дней, не обратно же билеты брать.       Обстановку не очень выходит разрядить, поскольку Светло понимает, что Ваня летит сейчас в Москву только ради него. Он сам сжимает его руку и подаётся вперёд. Рудбой успевает улыбнуться перед тем, как Ваня его целует.       Они выходят из самолёта в московский снегопад и молчат все оставшееся время, пока Рудбой провожает Ваню к стойке регистрации на Хабаровск.       У Вани вдруг звонит телефон.       - Извини, это мама.       Отойдя на приличное расстояние, Ваня отвечает на звонок.       Рудбой стоит в стороне и смотрит на его спину, думая о том, что сделать больше он ничего не может. Разве что, пóшло попросить номер телефона. Работа накрылась, но Ваня, если бы ему предоставили выбор между работой и проведённым со Светло временем, выбрал бы Ваню. И сделал бы это ещё не раз. А сейчас он может только жалеть о том, что сразу не уселся рядом с ним в «Пулково», что так долго молчал и что коснулся чужой руки отнюдь не сразу, а после долгого самоубеждения в том, что получить по морде не страшно. Рудбой предвидит глубокий запой и кучу вопросов со стороны своих друзей, на которые он не сможет дать ответы, потому что за какие-то семь часов Ваня успел стать для него слишком личным.       Когда Светло поворачивается, Рудбой тут же натягивает на себя легкую улыбку, пытаясь отыгрывать "все в порядке" своим лицом.       Приближаясь к Евстигнееву, Ваня видит, что он чуть ли не в депрессии, но отчаянно пытается это скрыть. Заламывая пальцы на руках, Светло неловко переминается с ноги на ногу, прежде чем заговорить.       - Ты уже позвонил друзьям?       - Ещё нет.       - Слушай, - Ваня чувствует, как у него потеют ладони. - Раз уж с работой в этот раз не вышло и ты свободен, то... Поехали со мной в Хабаровск.       Рудбой смотрит на Ваню огроменными глазищами, сильно сдвинув брови. Ему не послышалось?       - В Хабаровск?.. - решает переспросить он, дабы было время на переваривание вопроса.       - Да, - хитро улыбается Ваня, уже увидев облегчение на лице Рудбоя. - С мамой познакомлю.       Евстигнеев начинает орать в голосину, закрывая лицо руками.       - К этому я точно не готов!       - Таким, как ты, не нужно готовиться, - уверенно отвечает Светло. - Так что? Рейс был отложен, регистрация полным ходом, места даже есть. Маме ты точно понравишься.       - Твоя мама в курсе, что ты... - Рудбой запинается.       - Предпочитаю мужчин? Да.       Рудбой смотрит на Ваню и даже не пытается понять, что же тот творит. Но все это только больше затягивает его в водоворот по имени Ваня Светло. У него появляется мандраж неизвестного характера, пока он представляет, как они ещё восемь часов проведут в самолёте, как ему будет неловко, если Светло реально решил привести его в дом, как сильно он хочет этого наглого тёзку, и как глупо было считать, что он сможет его получить.       Евстигнеев понимает, что садиться рядом в Питере было ошибкой, а на секунду посчитать, что он может с ним улететь в Хабаровск — уже полный идиотизм.       Рудбой выпрямляется, и Ваня видит, как меняется его лицо. У Светло появляются мурашки по всему телу, и совсем не от хороших ощущений.       - Понимаешь, я... Не могу.       - Все, не говори больше, - Ваня машет руками, потому что слушать, как Рудбой будет объяснять, почему не хочет с ним лететь, он не будет, он просто не вынесет этого.       - Но Ваня... - Евстигнеев пытается поймать чужой взгляд, но Ваня вертит головой.       Поймав и задержав его лицо в одной точке, Рудбой заглядывает ему в глаза.       - Я не могу тебе отказать.       Он не добавляет «и это пиздец пугает меня», а уверенно улыбается Ване и наслаждается тем, как озаряется восторгом его лицо, когда он слышит ответ.       Пока Санкт-Петербург и Москва, объединившись, замораживают и злят своих горожан ледяным ветром, а с виноватого во всем неба в столице сыпется огромными мокрыми комьями снег, двое людей, глядя друг на друга, ощущают сильное волнение и чувство, которое не спутать ни с чем — экзальтацию от того, что еще несколько последующих дней они проведут вместе.