Чешуя морского чудовища

Natasha Blume — Black Sea

      У него в руке факел горит ярким красным пламенем. Он смотрит завороженно на огонь, стараясь отогнать надоедающие уже не первые сутки мысли.       Огонь привлекает, завораживает, помогает всего на секунду, поглощает все твое внимание. Кажется, что нет ничего плохого в том, что парень держит на расстоянии вытянутой руки от лица палку с огненной жизнью, которая готова поглотить чужую. А следом его зовут, и Чонгук понимает: он никогда не сможет остаться в стороне. Там, впереди, то, что должен осветить маленький яркий свет в руках мальчишки, — бездонная кромешная тьма. И только в воображении можно представлять, что в ночи прячутся синие просторы океана и затянутое тучами когда-то звездное небо. Если бы Чонгук был в лодке один, то его тут же охватил бы самый настоящий страх, но, к счастью, за спиной сидят еще трое отчаянных и смелых ребят, готовых бросить уютные постели, отплывая на приличное расстояние ради желания отличиться, подняться на планку выше в глазах взрослых, седых, покрытых мхом моряков и многолетних охотников за морскими чудовищами. Вот только Чонгук бы выбрал вообще не находиться в этой лодке.       Перекинувшись парой фраз с окликнувшим его, Чон продолжает дальше старательно освещать маленький участок черной водной глади, делая вид, что он внимательно вглядывается во тьму, расположившуюся внизу под ними на сто лье и больше, пытаясь рассмотреть сквозь толщи воды хоть секундный блеск разноцветной чешуи. Его никто не трогает, желая не отрывать от столь важного процесса. Чон даже не напрягает глаза, полностью теряя контроль над мыслями, что сегодня особенно остро воспаляют ум.       Вместо темной ночной картинки перед глазами возникают морщинистые руки деда, которыми он умело плел рыбацкую сеть, сидя часами на ветхой от морского бриза веранде и вглядываясь в синий горизонт, будто что-то там потерял.       — Папа опять спасает мир?       Чонгук был маленьким, играл с ракушками на усыпанном мелкой галькой деревянном полу, не заботясь о неприятном пощипывании на нежной коже.       — Спасает? Так ли это? — загадочно прошептал старик, не отрываясь от любимого занятия. Чонгук до сих пор думает, что ему предназначалось услышать намного больше, но по неизвестным причинам вопросы повисли в воздухе без ответов.       Сухие тонкие пальцы, словно выточенные из камня, вцепились в многочасовой труд, когда туманный взгляд их обладателя распознал в двигающейся по берегу фигуре своего сына, который радостно улыбался с поднятой кверху рукой, что привычно сжимала еще один трофей. Чонгук сразу же взлетел на ноги, радостно хлопая в ладоши, поздравляя отца с прибытием домой. Ему не терпелось, когда они усядутся в тесной гостиной, Чонгук умостится аккуратно на коленях папы и тихонько замрет, как мышка, чтобы не спугнуть еще одну впечатляющую историю о славном герое и его новых приключениях. Мальчишка зачарованно смотрит на блестящий плавник, что, кажется, светится всеми цветами радуги на солнце, хотя, на самом деле, и без лучей красивый, перламутровый, чудесный, волшебный, словно из иного мира.       Разглядывая перед сном принесенный отцом подарок, Чон водит кончиками пальцев по уже сухой мелкой чешуе, по твердым перекладкам-костям и натянутой затвердевшей коже. Завтра у него отберут эту возможность, повесив плавник к остальным в кабинете отца, возможно, в свободном углу у окна. Тогда свет на такой чудесный экземпляр будет падать ежедневно. Чонгук радуется этому, засыпая с первой мыслью, что породила в нем сомнение. Неужели чудовища столь волшебной красоты могут причинять вред им, людям, это возможно?       — Блять, Чон, может ты соберешься и наконец направишь этот ебанный свет вперед, а не мне в рожу, — яростно выплевывает Чонгуку в лицо один из его спутников, вырывая из светлого детского воспоминания. Если раньше, поддаваясь ностальгии, Чонгук чувствовал грусть за стариком и немного за летними деньками своего детства, то сейчас в груди неприятно тянет, будто он не то что что-то важное упустил из виду, а целенаправленно проигнорировал.       — Нужно плыть ближе к берегу и искать у скал. Если они и выплывут наверх, то только там, здесь нам ловить нечего, — бурчит Чонгук, даже не смотря на свою команду, капитаном которой является, да и инициатором их запрещенной всеми правилами вылазки тоже.       — Ну хоть мозги включил.       — Заткнись, Югем.       Лодку круто разворачивают. Парень замечает белозубую улыбку своего друга, который интенсивно орудует веслом, уже не терпя поразить стрелой из своего арбалета какого-нибудь монстра. У Чона нет того ненормального энтузиазма, что охватывал всех его ровесников почти с пеленок. У всех сидящих в лодке хоть один охотник в семейном роду да имеется, поэтому большинство были увлечены приукрашенными рассказами взрослых и заворожены возможностью стать частью чего-то большего, сильного, разрушительного.       Чонгук соврет, если скажет, что его такая перспектива не привлекала, но также он скажет неправду, если на вопрос «Это ли твоя главная цель в жизни?» ответит «да».       Часть его всегда была покорной и знала, что своего предназначения не избежать, но другая — упорная, бунтующая и желающая найти ответы — тихим шепотом повторяла одно и то же слово «Почему?».       Угрюмые скалы резко обрывались и пропадали под водой, их острые выступы сулили только смерть и разрушение даже свободолюбивым волнам, что игнорировали это и продолжали яростно разбиваться в попытке сгладить углы твердого камня. В лодке повисла тишина. Весла спрятали на самое дно, а руки еще не охотников, но уже мужчин, перехватили свое оружие, будто наперед зная, что сегодня оно пригодится.       Чонгук бросил взгляд на Югема, сидящего сбоку, заметив глубокую морщину меж бровей и плотно сжатые губы. Каким бы оболтусом тот не был, но охота — это его цель еще с семи лет, когда море забрало отца, а точнее, неподвластные человеку существа.       В ушах стоял шум волн и собственной бурлящей крови, Чон протер тыльной стороной руки глаза, которые уже знатно устали от долгого вглядывания в темноту. Парень не раз пожалел о своем решении отправиться ночью, но прежде, чем он успел подумать об этом еще раз, их единственный источник света неожиданно погас.       Чонгук не обратил внимания на ком страха в горле, проглотив его тут же, отправляя в желудок, рядом и без того напуганные собратья, которые нуждаются в нем как в друге и капитане, готовом принимать решения холодно и без промедления.       Несмотря на свою полную готовность к нападению, в голове снова появилось родное лицо, покрытое многолетними морщинами, но с широкой улыбкой и добрыми глазами.       Чонгук отчетливо помнит тот день, когда лодка с телом старика отправилась в неизвестность, пропадая вдали водного горизонта.       — Чонгук, запомни, что главное не вот здесь, — дед поднял слабую руку к голове мальчика, прикасаясь к виску, а следом опустил дрожащие старческие пальцы на левую половину груди, прикрытую ситцевой рубашкой, — а здесь.       Мальчишка тогда не совсем понял смысл последнего послания, но со временем, когда воспоминания выцвели до черно-белого, а чувство потери притупилось, как и вот эта дальняя скала из-за постоянных волн, Чон приложил руку к сердцу, осознавая, что нет ничего мудрее решений, подкрепленных ускоренным биением сердца.       В момент, когда он уже был готов громким тоном заявить, что здесь им искать нечего, тишину разрезал, как молочный пудинг ножом, сладкий голос, который никогда прежде не звучал ни на главной площади их рынка, ни во время празднований. Которым не обладала ни одна молодая девица с их поселения, который никогда невозможно забыть, услышав единожды. Голос, зарывшись под самое сердце, переполнил нутро парня, как молодое вино хрустальный бокал, выливаясь за края. Чонгук начал судорожно хватать ртом воздух, желая не потерять ни капли сладкого напитка и забыться от него навсегда. Пальцы, державшие арбалет, начали потихоньку ослабевать, опуская оружие, а глаза, что от напряжения слезились, еще сильнее вглядывались в направление источника потрясающего звука.       — Чертовы русалки со своими фокусами, — грубо разорвав нить чар, пробормотал третий в лодке. Тэхен напрягся всем телом, прицеливаясь в попытке рассмотреть в темноте хоть крохотный блеск чешуи, чтобы тут же поразить. Чонгук, очарованный, оторопевший, потерявший полностью желание убивать обладателя этого очаровательного голоса, продолжил вслушиваться в отголоски нечеловеческого прелестного смеха, что перекатывался по тихоокеанской глади, подгоняемый волнами, и уносился в открытый океан.       Неужели чудовища умеют так смеяться? Или это всего лишь изощренная ловушка?       Чонгук тряхнул головой, желая отдать морскому ветру все колебания и неправильные для родового охотника мысли.       «Они двуличные искусители людских душ, которые поглощают всего за секунду. Бам, и все, твоя душа уже не в твоей власти, а ты — кукла в руках русала».       Возможно, отец никогда и не ошибался, вдалбливая подобные слова в сына с малых лет. Мышцы на предплечье снова напряглись, арбалет в боевой готовности смотрел кончиком стрелы в щель меж двух огромных скал. Чонгуку хватает меньше секунды, чтобы переметнуться со стороны одних предубеждений на сторону других. Он не думает, когда замечает мимолетный блеск чешуи в свете одного луча луны, что пробился сквозь мрачные тучи и предрешил исход этой ночи. Звон летящей стрелы заглушается шумом бунтующего океана, что словно пытался помешать, толкая лодку из стороны в сторону, подбрасывая ее, умоляя опустить оружие. Чонгук остается глухим к просьбам водной стихии, хотя минуту назад он сам готов был вернуться на берег ни с чем.       Песня русалки обрывается, и парень готов услышать страшный вопль, пронзающий сердце насквозь, ведь ему кажется, что крик монстра должен быть самым страшным на планете, но над ними снова нависает тишина.       Парни за спиной Чона переглядываются, не зная, как быть дальше и что им теперь делать. Шансов, что стрела попала в цель, мало, но они уже раскрыли себя, и если не действовать быстро, то можно упустить добычу за считанные секунды. Чонгук не дает своей команде принять решение.       — Он мой, — смело бросает парень и, закрепив арбалет у себя за спиной, ныряет в водную пучину, не обращая внимания на крики сзади. Конечно, его друзья будут протестовать, конечно, они не хотят пропустить все самое интересное, но все в лодке знают, что их судно не пройдет между скалами.       Несмотря на неспокойные волны у скал, Чон легко укрощает их, лавируя возле самых опасных выступов. Он бездумно ныряет, набрав полные легкие воздуха, и проскальзывает в узкую щель под водой между двумя огромными острыми скалами. Ему остается только надеяться, что в импровизированной природой пещере есть немного воздуха. Находясь под водой, Чон шарит глазами по самым темным уголкам дна, не желая упустить шанс доказать всем в поместье, что он достоин своей фамилии. Сейчас, в этот момент, находясь во владениях водной стихии, парень почему-то уверен в том, что люди веками поступали правильно, а его сомнения — не больше, чем выдумка сентиментального подростка. Чонгук плывет наверх, чувствуя, как запас кислорода стремительно уменьшается, и надеясь на свое чертово везение. Он выныривает, глубоко дыша и тут же осматриваясь. Он не ошибся, когда предположил, что внутри скалы есть некое небольшое убежище. И правда, это можно назвать пещерой с кусочком океана в виде озера и большими булыжниками, вместо песчаного берега. Чон даже думает, что здесь можно сделать тайник с оружием, но весь поток несвязанных между собой мыслей прерывается, как только парень видит серебристый перламутровый плавник, очень похожий на те, что висят у них в обеденном зале. Только этот живет, он погружен на одну треть в воду и, поддаваясь маленьким колебаниям воды, дрожит самой настоящей человеческой дрожью. Чонгук поднимает глаза выше, ведь сейчас случится то, чего он всегда тайно хотел и боялся. Что дальше плавника? Глаза натыкаются на такую же цветом мелкую чешую, что все дальше и дальше, становилась больше. Золотистые краски блестели разводами по серебряному рыбьему хвосту. Чонгуку не видно продолжения тела, что распласталось на скользком камне. Он бесшумно подплывает к тупому выступу и, подтянувшись на руках, забирается на булыжник. Не сводя взгляда с неизвестного существа, парень тянется к арбалету и уже готов было прицелиться, занести оружие над монстром, как тот разворачивается немного в сторону, и Чонгук пораженно опускает руки. Рыбий хвост медленно переходит на осиную человеческую талию, перламутровая чешуя сменяется на бархатистую смуглую кожу. Голая мальчишеская грудь с острыми выступами, как у скалы, ключиц, тонкая шея и худые опущенные плечи. Чонгук тупо пялится на тонкие запястья и человеческую ладонь с обычными пальцами, его взгляд припечатывается к красной струйке жидкости на предплечье и к тому месту, где мягкие ткани тела были разорваны его стрелой. Существо больше не смеется, не поет сладким голоском серенады, что иногда пагубны для человека, оно содрогается всем телом и, кажется, по-настоящему плачет. Лицо русалки прикрыто мокрыми, черными как смоль прядями, что, кажется, были сотканы из самого облика ночи. Чонгук, потрясенный увиденной картиной, делает неверный шаг, отчего в воду падают несколько небольших камешков, а неземной красоты монстр испуганно дергается, поднимая к незваному гостю лицо. Рот русалки раскрывается в немом крике, рука закрывает рану, а глаза…       Боже, эти глаза.       Чонгук забывает обо всем, когда на него смотрят перепуганные оленьи огоньки молодого паренька. Не чудовища, обыкновенного паренька.       Он не неопытный охотник, не сын легендарного убийцы монстров, он здесь не для того, чтобы убить.       Обладатель очаровательных глаз не монстр, не существо, о котором слагают страшные легенды и которого боятся все дети и женщины.       Чонгук забывает обо всем на мгновение. И в это мгновение его сердце сходит с ума как никогда прежде. Первым в себя приходит не он. Русал пытается оттолкнуться одной рукой от холодного камня, чтобы упасть на морское дно и уплыть от смерти, убийцы, спрятаться где-нибудь в другом месте, прикладывая к ране просочившийся сквозь толщи воды лунный свет. Руки Чонгука действуют машинально: всего секунда, и арбалет снова в боевой готовности нацелен на раненого мальчишку, что тотчас замирает, глотая от страха капельки соленой воды со своих губ.       Он бы мог выстрелить немедля, мог бы откинуть странное восхищение морским обитателем, сбрасывая все на те фокусы, о которых говорил Тэ. И он точно мог подумать, что за красотой и природной очаровательностью может прятаться не меньшая угроза.       Правда, он думает о том, что там в лодке его друзья, которые могут в любой момент решить поплыть за ним, и тогда чудному существу не спастись.       — Стреляй уже, — неожиданно рявкает мальчишка, кажется, полностью принимая свою судьбу. Его надломленные брови говорят Чону о страхе и отчаянии, но глаза русала кричат о желании поскорее закончить свои страдания. Чонгук наблюдает за тем, как мальчишка подается вперед, выставляя голую грудь с бешено бьющимся человеческим сердцем для удара, словно рисуя на себе мишень с центральной красной точечкой слева.       Русал закрывает глаза, в последний раз глубоко вздыхая, и не замечает, как человек опускает арбалет, отправляя его обратно себе за спину, и, отворачивая штанину, достает из мокрого сапога прикрепленный ремешком к грубой коже обуви нож. Чонгук снимает хлопчатую мокрую рубашку и, кое-как расправляя ткань по швам, разрезает ее на несколько одинаковых полосок. Когда русалу надоедает ждать своей стрелы и он открывает глаза, то видит полуголого человека совсем близко. Мальчишка дергается, желая сохранить расстояние между собой и парнем, но у него не получается. Чонгук, затаив дыхание, тянется рукой к руке существа, а когда прикасается к холодной коже, то замирает, наблюдая за реакцией чужака. Паренек покрылся гусиной кожей и, так же, как и любопытный Чон, пялился на место, где пальцы человека обхватили его раненую руку. Неожиданно по-новому в Чонгуке забилось все разом.       Русалу ничего не остается, как довериться и покорно открыть рану перед глазами Чонгука, который тут же ожил и принялся перевязывать предплечье, желая остановить кровотечение.       — Ты не будешь меня убивать? — удивленно, совсем тихо спрашивает «монстр», будто боясь сбить настрой человека помочь ему. Чонгук очень хочет поговорить с русалом, узнать как можно больше, рассказать и главное — получить ответы. Внезапно ему кажется, что он может быть услышанным. Но вместо слов в горле соленая вода, и паренек лишь отрицательно машет головой, продолжая перевязывать рану.       Закончив, Чон отстраняется, разворачивается спиной к русалу, давая возможность тому ускользнуть, будто тогда у паренька совесть будет не так кричать. Но, развернувшись обратно, чтобы увидеть пустой черный камень, Чонгук натыкается на любопытный взгляд из-под мокрых ресниц и мысленно чертыхается. То ли он такой придурок, то ли русалка ему без инстинкта самосохранения досталась.       — Зачем ты это делаешь? — уже увереннее спрашивает мальчишка, намекая на повязку на своей руке и запуская пальцы в мокрые волосы в попытке хоть как-то их распутать.       Чонгук наблюдает за этим жестом и даже не замечает, как начинает представлять, как, наверное, красиво выглядят иссиня-черные пряди на солнце.       — Не знаю, — признается Чон, опуская ноги обратно в воду. Ему стоит поторопиться, пока нетерпеливый Югем не последовал в пещеру за ним. Русал рассматривает человека, и Чонгук ежится под этим внимательным взглядом, не решаясь соскользнуть в воду и уплыть обратно к лодке. Его что-то держит, заставляя продлить момент единения с неизвестным существом.       — Ты странный, человек, необычный, — русал, кажется, совсем осмелел раз решил поделиться своими наблюдениями с Чоном, отчего паренек криво улыбается обладателю перламутрового рыбьего хвоста, пытаясь скрыть свою взволнованность ситуацией и вообще осознанием происходящего. — Мы еще увидимся?       Вопрос водного существа кажется совсем не к месту и нелогичным, ведь лучше, в первую очередь для русала, больше никогда не натыкаться на Чонгука и на таких, как он. Несмотря на это, в голосе мальчишки скользит надежда и заинтересованность, будто ему будет немного горько, если он никогда больше не увидит Чона.       — Все возможно, — бросает напоследок Чонгук перед тем, как заставить себя наконец-то нырнуть под холодную воду.       Русал остается далеко позади, когда парень выплывает из пещеры и выныривает недалеко от своей лодки. Друзья, заметив его, радостно кричат и со всех сил гребут к нему. Они требуют подробностей после того, как кутают Чонгука в одну из запасных курток, но парень всем своим видом показывает, что ничего говорить не собирается. Только единожды буркнув, что там никого не было, Чонгук уставился в темный горизонт, игнорируя недоверчивые взгляды друзей.       Там, в пещере, произошло нечто иное. Это была не встреча охотника и жертвы, двух врагов или же воинов, что по разные стороны баррикад. Хоть и слов было сказано до невозможности мало, Чонгуку казалось, что их значимость обесценивается в такие моменты для него. Было намного важнее то, что пережил он и мальчишка с рыбьим хвостом, как по отдельности, так и вместе.       На секунду Чонгуку кажется, что он видит уже знакомый серебристый плавник над водой вдалеке, который специально привлекает внимание парня, чтобы попрощаться со своим спасителем.       «Все возможно», — проносятся у него в голове его же слова.       Как же он надеется на это, даже сам того не понимая.

***

      По комнате гуляет свободолюбивый ветер с моря, занося песчинки раздробленных на мелкие осколки ракушек и аромат чего-то запредельного, вольного, что нельзя поймать и сжать в замке из рук, пытаясь оставить с собой навечно. Оно гладит кончиками своего естества пропитанные соленой влагой старые книги, играясь с уголками страниц, переворачивая их время от времени. Чонгук задерживает дыхание, прикрывая усталые глаза пергаментными веками. Как только он остается наедине с собой, с ним начинает происходить нечто из ряда вон. Это началось после того случая, некоего знака милосердия со стороны человека к беззащитному врагу. Воздух гоняется по комнате за легкими предметами паренька, то подкидывая их, то бросая наземь. Письменное перо падает возле ног, а после снова взлетает к самому потолку, норовя улететь через настежь открытое окно туда, где одна лишь свобода и птицы над горизонтом летают ключами. Чонгуку сейчас все равно на такую незначительную потерю, поэтому он даже не подрывается с места, чтобы закрыть оконную раму на металлическую заслонку и погрузить комнату в полную мертвую тишину. Он продолжает равномерно дышать с закрытыми глазами, потирая указательным и большим пальцами переносицу. По крайней мере он пытается выглядеть спокойным. Хоть зрачки и не видят природного света опаляющего полуденного солнца, перед глазами как никогда светло, несмотря на то, что на всплывшей из воспоминаний картине изображена темная пещера и два перепуганных до чертиков существа.       Смоляные волосы, покусанные до кровоподтеков губы, глубокая кровоточащая рана и золотисто-перламутровый хвост. Чон не помнит, как именно выглядит русал, но, если, если бы только на секундочку представить, что океан снова их сведет, допустить возможность одного случая к остальным тысячам, — Чонгук бы узнал его.       Он как сейчас помнит колкий голосок, но такой уютный, обволакивающий, щепетильный, что ли, помнит дрожащую руку, что пыталась прикрыть себя и уязвимое место, помнит решительность во взгляде и мимолетный страх. Они говорили на одном языке, говорили слова, которые люди произносят не задумываясь, говорили мало и можно было бы запомнить каждую букву, выпорхнувшую из их уст, каждый вздох и миллисекундную интонацию, проскользнувшую ненароком из самых недр переживаний и тайных мыслей. Чон забыл почти сразу же весь смысл, оставив в голове только ничем непримечательные детали, как звук плеска рыбьего плавника об воду.       Он не чувствует себя очарованным, влюбленным или же околдованным морским чудовищем. Некое любопытство поглотило все свободные мысли, и теперь надоедающие до этого жалкие трепыхающиеся, как выброшенная на берег рыба, сомнения забились с новой силой в груди человеческого мальчишки. Если хорошенько подумать, то тот русал был готовым броситься самостоятельно на стрелу, даже не борясь за спасение и тем более не нападая на молодого охотника, пытаясь причинить вред и утянуть с собой на вязкое морское дно. Можно ли тогда сказать, что он не был врагом, монстром, страшным убийцей моряков и губителем десятков судов?       Чонгук надеется, что…       — Ей, старина, чего раскис? — Тэхен, как подобает отвязному бунтарю, расселся на подоконнике, свесив ноги по обе стороны: одну с грязным башмаком в комнату друга, вторую на улицу, покачивая обеими, словно он не на подоконнике на втором этаже с огромным риском упасть, а на детской игрушечной деревянной лошадке сидит.       Чонгук даже не удивляется, завидев старого приятеля у себя в гостях. Видите ли, у сына продавца самой вкусной рыбы на рынке есть до ужаса некультурная привычка никогда не оповещать о своих визитах и предпочитать дверям всевозможные пути входа. А вот через двери, нет уж, это слишком скучно и обыденно, так он и у себя дома походить может.       — С чего ты взял? — Чон промычал это себе под нос, делая вид, что он слишком занят разглядыванием своего потолка, считая места, где скорлупки засохшей старой краски успели отвалиться, являя миру грязные серые лапти шпатлевки.       — Ой, только не надо драму разыгрывать. Мы не в театре, и я тебя уже десять лет знаю, выкладывай, — Тэхен не оставляет права выбора, снимая грязные башмаки и сбрасывая их со второго этажа в стог сена, а после, прицелившись, прыгает на жесткую кровать друга, заезжая тому коленом в живот.       Чонгук продолжает разыгрывать представление, наигранно хватаясь за ушибленное место и падая сверху на наглеца с жутким предсмертным воплем. Тэ подхватывает настрой и тут же атакует Чона щекоткой, целясь длинными пальцами в раненый бок. В голове становится пусто, все тяжелые мысли сваливают вместе с тэхеновой обувью вон из комнаты, и Чонгук отдает себя полностью мимолетному веселью, что родом из далекого детства, но каким-то чудом сейчас здесь с ним. Может, для этого и нужны друзья? Когда в их битве не на жизнь, а на смерть побеждает взбешенный и распаленный Тэхен, блокируя действия младшего своими длинными ногами, он совсем не забывает о первоначальном разговоре, поэтому сдавливает Чонгука своими конечностями сильнее, приговаривая:       — Хотел меня отвлечь, засранец. Меня, своего лучшего друга и в радости, и в горе. Что за секретики, а?       Тэхен приближается к лицу Чона, пытаясь навести страха, до ужаса смешно сощурив глаза и сморщив нос. Интересно, он русалок будет так же пугать? Чонгук, представив эту картину, не в силах сдержаться прыснул другу прямо в лицо. Тэ не оставалось ничего другого, как поддержать безудержный смех, за который он всегда обеими руками «за».       Когда парни успокоились и в комнате снова кроме вольного ветра и далекого шума океана не осталось ни одного постороннего звука, Чонгук решил пойти на риск и озвучить в голос свои беспочвенные страхи:       — Тэ, ты никогда не думал, что все может быть не так, как нам рассказывают?       Парень рядом замер, ощутимо напрягшись. Чон очень хочет, чтобы его выслушали и помогли выбрать правильное направление в своих мыслях, а Тэхен кажется лучшим независимым и смелым советником.       — О чем ты?       — Ну, знаешь, мы же никогда не видели собственными глазами нападения и… — парень затаил дыхание, уставившись снова в потолок. Правда сейчас его не интересовала скучная оливковая краска. Темные мокрые пряди, черные лисьи глаза, кровь на бледном теле и холодном камне. Тогда вся опасность была не в облике русалки. — Что, если не они причиняют нам боль, а как раз наоборот?       Возможно, у Тэхена разболелась спина и не нашлось ответов сразу, потому что паренек резко подорвался с кровати, решив измерить шагами периметр комнаты. Подойдя к двери, он прислушался, а после, вернувшись обратно ближе в Чону, зашептал быстро тараторя слова, что сплелись воедино:       — Ты что такое говоришь, дурак? А если кто-то услышит? Хочешь быть признанным околдованным и быть навеки заточенным в царской темнице?! Даже не посмотрят на то, что ты их никогда не видел! — хоть Тэ и не кричал во весь голос, но его фразы кричали сами за себя, испепеляя изнутри колючей как терновник правдой.       Когда весь пыл поутих, а Чон все так же сидел напротив, глупо моргая от прямых лучей солнца, Тэхен приобнял ошарашенного друга, давая ему время подумать.       — Чонгук-и, меня тоже посещают подобные мысли. Я постоянно замечаю нестыковки в рассказах моряков, но, несмотря ни на что, нужно молчать. Думаешь почему я проигнорировал семейное дело и пошел наперекор всем на службу к твоему отцу? — Тэхен немного отстранился, чтобы младший мог увидеть, что в его глазах не меньше страха, чем в его. — Я хочу увидеть собственными глазами, что могут эти существа и почему мы их убиваем.       Чон впитал в себя каждое слово, узнавая во взгляде друга, в его тоне, глазах себя и свои мысли. Теперь, когда он такой не один, будет легче разобраться со всем этим, хоть говорить они и не смогут. Со временем, когда Тэ успокоится и сможет спокойней реагировать на признания Чона, тот обязательно расскажет, что видел, а точнее, кого видел.       — Блять, бро, я, кажется, тебя люблю.       — Ей, а ну-ка давай без «кажется», — Тэхен больно ущипнул за бок, тут же заржав как самый настоящий конь из их конюшни, и повалился на пол из-за ответного пинка.       Все-таки друзья это… Непринужденность даже в самую сильную бурю?

***

      Их обеденный стол Чон помнит сколько себя. С виду он крепкий, дубовый, широкий, но кому как не парню знать, как иногда неустойчив стол бывает на своих старых ножках. Сколько раз он чинил его, будучи еще совсем подростком, сколько мелких заноз впивалось в тогда еще мягкие пучки пальцев, сколько тарелок рыбы было почищено им на ряду с женщинами на вот этом месте. И сколько принятых решений, разговоров, ссор. Казалось, что отец любит решать все главные проблемы семьи, сидя во главе старого стола. Сейчас Чон смотрит перед собой на тарелку с говядиной в подливе и поджаренными стручками фасоли и есть как-то совсем не хочется.       Сегодня глава семейства вернулся с охоты не в самом лучшем расположении духа. Его арбалет висел нетронутым за спиной, на наконечнике копья ни следа красного, на одежде нет кровавых разводов, а на лице гримаса неудовлетворения. Иногда в такие вот моменты Чонгуку кажется, что его отец слишком безжалостный. Но семья встречает его с гордостью, похлопывая по спине, мол, в следующий раз повезет больше. Иногда Чонгук думает, что все вокруг приравнивают русалок к животным, убивая их с тем же хладнокровием. И в такие моменты парня тошнит. Эта одна из причин, почему в горло кусок не лезет. Вторая, самая непривычная для сына охотника, — это три красивых больших плавника разных оттенков синего, повешенных на стене над камином прямо напротив сидящего за столом Чонгука. Просто он начинает думать, вдумываться, представлять, и от каждой картинки становится нехорошо. Они мертвы, уже давно никому плохо не сделают, тогда какого Чону так плохо от этого, если он радоваться должен? Третья причина тошноты, хотя ему бы и двух хватило, чтобы встать из-за стола, не притронувшись к еде, до боли банальная для Чона: сложенные в замок руки отца напротив, повисшее молчание и только звон чужих приборов. Все это значит, что грядет важный разговор. В один из прошлых таких отец оповестил семейство о том, что хотел бы самолично выбрать избранницу для сына и никто даже слова против не сказал. Чон-старший сейчас, кстати, в активном поиске достойной спутницы жизни для Чонгука.       — Что ж, — как только отец тихим, но твердым тоном привлек к себе внимание, все тут же затихли, отложив вилки и ножи подальше. Чонгук только поднял голову, ему с самого утра было неспокойно, будто что-то грядет. Сейчас он почему-то уверен, что к этому имеет отношение предстоящий разговор.       — Сегодня мы выдвигаемся, — продолжил Чон-старший, смотря прямо на сына, будто ожидая его реакции. Все вмиг всполошились, каждый в доме знал, что это значит — Чонгук впервые пойдет на охоту и станет настоящим мужчиной.       — Дорогой, но ты только вернулся, — заботливо сказала мать, вклиниваясь в напряженные гляделки мужа и сына.       — Нет времени откладывать. Сегодня полнолуние.       Отец как всегда остался немногословным, поднялся из-за стола, дав всем понять, что его решение нельзя оспорить. Как только глава семейства скрылся в своем кабинете разрабатывать тщательный план действий на сегодняшнюю ночь, все тут же забегали вокруг Чонгука, причитая на то, как быстро растут дети. От заботы и любви родных Чон как бы сильно не хотел, но убежать не смог.       Позже, поздним вечером, когда до выхода оставалось каких-то жалких полтора часа, а у Чона не было даже оружие начищено, парень не мог избавиться от шума в ушах. Ему не верилось, что уже сегодня ночью. Да, он сбегал с друзьями, чтобы кого-то удивить своей смелостью, кому-то доказать ее, но сейчас совершенно не то. Рядом будут взрослые опытные моряки, десятки стрел, готовых поразить цель, а еще жертвы. Все будет по-настоящему. От осознания парень даже задыхаться начал, будто его окатило огромной волной и унесло с собой на самое дно. Это безрассудно брать на первую охоту именно в полнолуние.       Чонгук отлично знает обо всем, что написано о русалах в книгах и что рассказывают старые торговцы, обитающее с раннего утра на причале. Полная луна — это подруга и в то же время коварная предательница для водных существ.       По одним рассказам, которые нужно слушать, но не забывать фильтровать, для русалок полная луна похожа на кокетку, которая заигрывает с ними, чтобы те попали в ее сети. А рыбешки ведутся, забывая об охотниках, опасности, и слепо плывут на поверхность, чтобы хоть глазком увидеть прекрасную, большую, светлую и манящую их луну. В это время они становятся невероятно сильными, по легенде черпая энергию от прямых лучей полной луны, но иногда ее свет может быть обжигающим и русалки, пребывающие под ним слишком долго, ранимей людей, чувствительней дворовых кошек.       Другие же говорят, что луна для русалок, — как для нас гадание на хрустальном шаре, и она показывает им путь, по которому суждено пройти русалке. Она дает им дар знания, делая беззащитными на одну ночь, будто забирая свою плату. Поэтому выплывают только молодые, неопытные, чтобы один единственный раз увидеть луну.       Чонгук не знает, чему верить, но факт остается фактом: в полнолуние на поверхность выплывают в три-четыре раза больше русалок, чем за одну неделю, одновременно. И на морском поле, независимо от того штиль или буря, дождь или мороз, наступает новая кровавая битва. Чонгуку приходилось наблюдать несколько таких с берега, и это действительно жестоко. Не красиво, как в романах, не поэтично и совершенно глупо. Ожесточенно, без права на ошибку, безнадежно.       Маленькому Чону оставалось только наблюдать, как русалки пытаются спастись, но меткие стрелы настигают их прежде, чем они прячутся в глубине неизведанных вод, как их тела, покрытые красным жидким веществом, достают сильные руки моряков и безжалостно бросают на пол палубы. Тогда это были лишь неизвестные фигурки вдалеке на фоне заката или усыпанного звездами неба.       Сейчас же Чонгук будет среди них, одним из них, держать оружие, которое так старательно начищает сейчас, и будет готов убить, даже если это невинные создания.       Нет.       Никогда он не сможет отпустить стрелу в траектории живого сердца с намерением прервать громкий стук принадлежности к этому миру.       — Все в порядке? — отец стоит в дверях, незаметно нарушив личное пространство сына. Он выглядит готовым, собранным и здравомыслящим, будто четко нарисовал в голове прямую линию и идет по ней, не сворачивая, не оглядываясь, не слушая никого вокруг. Чон уверен, что на любое слово у родственника найдется тонна других, поэтому лишь заметно кивает и встает с хлипкого стула.       Он так не хочет себя ломать, не хочет идти вразрез со своими мыслями и желаниями, но почему-то в самых важных ситуациях нашей жизни мы выбираем путь полегче, полагаясь на опыт и невозможность ошибиться старшего поколения.       Мы готовы ломать себя, жить чужой жизнью, открыто, но фальшиво улыбаться в ответ и придумывать собственные миры, что навсегда останутся в нас самих, покореженные, застывшие от времени, запертые невидимыми страхами сказать «нет» наперекор всем.       Вот только есть маленькая загвоздка — ошибки совершают все, без исключения.       Чонгук не смелый, далеко не отчаянный, а еще сомневающийся, не зная, как различить реальность от своих домыслов, как докопаться до истины, что плотно запечатана столетиями вранья и молчанием.       Поэтому он не противится. Он не откидывает руку отца со своего плеча и разрешает вести себя к пристани. Будь что будет.       Возможно, он поступает правильно, а может…       Парень крепче сжимает приклад арбалета в руке, уверяя себя, что ничего плохого не случится.       К своему удивлению, Чонгук видит возле корабля Тэхена, что радостно машет, завидев друга своим соколиным зрением еще на большой площади. На вопрос, какого черта тот забыл здесь, Тэ пожимает плечами, шепнув, пока Чон-старший здоровался со своими побратимами, «Ты от меня не избавишься. Кто-то должен прикрывать твою тощую задницу», из-за чего отхватил тумаков от младшего. Хоть Чонгук и не был рад увидеть друга, зная, что им предстоит, но все же появление того помогло расслабиться и почувствовать себя чуточку лучше, чем невыносимо.       Команда была не особо разговорчива. Все сосредоточенно выполняли свою работу, загружая корабль оружием и проверяя состояние лодок. Чон отправился в машинное отделение, желая занять себя хоть чем-нибудь, чтобы отвлечься от происходящего. Напряжение, исходящее от охотников, давило на легкие, заставляя сжимать грудную клетку, склеивая альвеолы и уменьшая объем вдыхаемого воздуха. Он хочет сбежать подальше, пока судно еще было пришвартовано, но увы…       Убедившись, что все работает нормально, Чонгук, присвистывая, направился к каютам, чтобы лучше осмотреть корабль изнутри. Он не раз уже был на борту «Одиссеи», но в качестве полноценного звена команды — впервые. В первую очередь парень заглянул в обычные маленькие узкие каюты матросов и, не найдя там ничего интересного, что может задержать юношу, Чон двинулся дальше по коридору ближе к носу корабля. Последней была каюта капитана, в которой его отец обычно проводил собрания и никогда не пускал маленького и любопытного Чонгука. Осторожно, чтобы старая дверца не скрипнула лишний раз, парень приоткрыл ее, с замиранием заглядывая в просторную темную комнату. Она была такой же обычной, как он и представлял. Принадлежность покоев капитану выдавали разбросанные по письменному столу карты и дорогой на вид сундук в дальнем углу. Чонгук, осмелев, сдвинулся с места, заходя в комнату. Все же его отец проводит здесь чуть ли не половину своей жизни. Его взгляд устремился на красивые изумрудные бархатные шторы, которые висели на уродливых ржавых крючках, тяжело падая золотыми нитями на деревянный пол. Они словно держались из последних сил, пытаясь что-то скрыть, и рука сама потянулась к плотной ткани.       Чонгук осторожно отодвинул край, но следом быстро и резко полностью открыл взору то, что отчаянно скрывали дорогие заморские шторы. Оказалось, что немалая часть каюты была спрятана за ними, а там, посередине, в окружении хаоса и блестящих как драгоценные камни чешуек, разбросанных по полу, возвышался массивный широкий стол из железа.       Чонгук бы очень хотел в этот момент разучиться думать. Он зажмурил со всех сил глаза, сжал кулаки до белых костяшек и сцепил зубы, будто сильная боль сковала все его тело. В какой-то степени это так.       Форсированный вдох, выдох. Еще раз. Голова кружится. Чон открывает глаза, хочет сбежать, но продолжает искать то, что даст ему повод… Повод не быть за своих?       Возле вросших в грязный пол ножек бесчисленное количество холодного оружия, что даже издалека кажется слишком тупым, не заточенным достаточно, чтобы разрезать даже тонкую рыбацкую сеть. Парень медленно поднимает глаза, останавливаясь на каждой блестящей на солнце одинокой чешуйке, что пряталась, потеряв хозяина. Темные пятна, которые никогда никто даже не пытался смыть. Все давно засохло, облезло, въелось в железо, отпечаталось в столетиях пятнами, но перед глазами Чонгука каюта капитана тонула в крови, темной, бордовой густой крови.       — Когда-нибудь я научу тебя, сынок, как добывать себе трофеи после удачной охоты.       На плечо ложится холодная чужая рука. Тело Чона покрывается дрожью и ему хочется закричать в лицо собственному отцу о своем отвращении к нему, но все дело в том, что Чонгук не уверен ни в чем и испытывает нечто похожее на раздражение слизистой горла и тошноту к самому себе. От этого он сжимает кулаки еще сильнее, считая в голове до десяти и надеясь, что глубокие следы-полумесяцы отпечатаются на внутренней стороне его ладони.       — Обязательно, — отвечает парень, с улыбкой развернувшись к отцу. У него нет прав кого-то осуждать и искать виновных, когда они все в одной лодке, как в переносном, так и в буквальном смысле.       — Чонгук, я бы хотел, — начинает Чон-старший, заставляя сына остановиться уже в полутемном коридоре, — чтобы ты сегодня постарался.       Чонгук кивает кому-то прячущемуся в темноте противоположного конца коридора, будто подтверждая не озвученные никому мысли. Возможно, отец ждал словесного подтверждения, но юноша оставил его ни с чем, убегая на палубу, отчего-то чувствуя себя как-никогда уязвимым.       Солнце уже давно село, небо в серых разводах ближе к горизонту, луна тонким контуром выступает у них над головами, окруженная звездными лоскутками космоса. Чон не может отвести от нее взгляда то ли думая о ее влиянии на русалок, то ли отдаваясь под это влияние так же. Как и задумывалось, «Одиссея» свободно качается в открытом море, иногда расправляя паруса под короткими дуновениями ночного ветра. На лодках опытные охотники выдвинулись на восток и запад, чтобы разведать обстановку у прибрежных скал, где пляжи можно было считать необитаемыми из-за скалистого берега и не одного несчастного случая. Если бы Чонгук не знал всех тонкостей, которыми отец делился с ним, как только сынишка встал на ноги, то точно бы подумал, что они дураки полные, не разбирающиеся в создании плана и таком аспекте как «засада». Самым необычным было то, что Чон понимал, — план существует, но его в него не посвящают. На суше, так же, как и на воде, были отряды охотников, что на свой страх и риск прятались в скалистых ущельях, шныряли всю ночь напролет по опасной прибрежной линии, загоняя русалок в ловушки. Чонгук не особо был увлечен ожиданием любой команды капитана, поэтому занял себя распутыванием огромной толстой рыбацкой сети, которая для обычной рыбы была слишком крупной, а вот для чудовища, что в разы больше мелкого улова в здешних краях, в самый раз.       У парня из головы не выходили разные картинки, что смешались между собой до неузнаваемости. Его стрела в теле русалки, прекрасная песня на свет луны, запутанное в сетях, которые держит Чон, человеческое тело с рыбьим хвостом, загадочный русал с волосами цвета вороньего крыла на кровавом столе, запачканные красным золотистые чешуйки.       Сможет ли он убить?       «Мы еще увидимся?»       «Все возможно.»       Возможно все, но дадим ли мы шанс этому случиться?       — Чон, кажется, русалочки показываются, — зашептал под боком Тэхен, отвлекая друга от самобичевания. Чон и не заметил, как все на корабле в миг притихли, все огни потухли, будто судно превратилось в неприветливого призрака, который множество веков подряд летал над водами, задевая их полами своих белых нарядов. Каждый мускул на лицах присутствующих напрягся до предела, ожидая взрыва, толчка, сигнала, после которого можно выпустить стрелы, копья в водяных врагов и сделать глубокий вдох.       Чонгук бесшумно поднялся с насиженного места, стремясь подобраться к краю палубы, чтобы разглядеть хоть что-то. Когда его глаза, уставшие от ночного мрака, заметили блеск, то с губ чуть не слетел звонкий стон разочарования. Как бы это не противоречило его положению в данной ситуации, парень надеялся, что в это полнолуние существа не выплывут наружу. Их выдавали хвосты, яркие, пестрые, разноцветные, необычные и самое главное — они блистали в свете полной луны в сто раз ярче. Русалки вели себя тихо, их движения не вызывали инородного звука в водной стихии, а все всплески сливались с шумом моря, будто они были неотъемлемой частью морских глубин. Даже не так, составляющей самой сущности воды.       Они были еще слишком далеко, но с каждой секундой, с каждым коротким вдохом, который Чонгук позволял себе сделать, русалки приближались неизбежно и быстро. Кто-то пихнул его в бок, а потом бесцеремонно оттащил от остальных, выводя Чона из оцепенения. Никто вокруг и пошевелиться не смел, когда мальчишка попятился назад. Все были под мимолетным впечатлением от чудесных ощущений, которое дарило само созерцание морских жителей.       Как и ожидалось, это был его неугомонный Тэхен, который тыкал пальцами куда-то в стороны и шептал не разбери что. Чон поддался, разрешая себя вести вглубь корабля. Ему нужно было отвлечься от происходящего за спиной.       — Твой отец приказал нам следить за сетью. Пока ты пялился вместе с остальными, как сорока, ее уже установили, — прошипел Тэ, указывая на толстые канаты, на которые крепят сеть обычно для ловли рыбы. Чонгук перевалился через деревянные перила, упираясь в них животом. Он вглядывался туда, где сеть медленно растворялась в морской воде, сливаясь с черным далеким дном, пытаясь рассмотреть плетеную засаду и оценить ее опасность. С одной стороны мальчишке не хотелось мучиться в ожидании на мачте, не зная, что происходит на другом конце корабля, а с другой — он и сам не хотел там оказаться. Просто пусть все поскорее кончится.       Вот почему именно он родился в семье родового охотника? Почему не семья рыбака, купца, кузнеца, да даже кочевых музыкантов? Тогда бы Чон точно не думал о таких проблемах, как начистил ли он оружие, не растерял ли ловкость, точное время захода солнца и самое важное: нужно ли это вообще?       Мысленно досадуя на свою непростую судьбу, Чонгук отвлекся от наблюдения за сеткой и забылся всего на мгновение, когда тишина захватила себе во владение каждый кусочек свободного морского воздуха. Всего на мгновение, ведь в следующее громкая свистящая пуля со старого отцовского револьвера все прервала. Рассуждений не осталось, мир перестал казаться простым, как глиняный кувшин, с которого можно выпить сколько хочется и разбить, если заблагорассудится. Все естество парня заполнил звон гадкого смеха моряков, что палили по отражающим подругу солнца, луну, хвостам. Они взрывались новым приступом безудержного веселья раз за разом, уже не боясь выдать свое присутствие.       Чонгука стошнило. Он знал: когда охота закончится там — она начнется здесь. Не желая доставлять им еще большего удовольствия, Чон, который в самом начале вечера шагнул на палубу в смешанных чувствах, кидаясь в уме с одной крайности в другую, сейчас, кажется, окончательно определился. Именно тогда, когда собственными ушами услышал, какое наслаждение приносит этим людям убийства хоть и не представителей своего рода, но себе подобных, какие истошные звуки способны выдавать по-соловьиному поющие русалки, прячась в морских глубинах.       Его руки сами потянулись к канатам, пытаясь вытянуть сеть в одиночку. И ему оставалось только молиться, чтобы там никто не застрял. Тэхен, который, видимо, в это время пытался докричаться до друга, бросил эту затею и принялся помогать оглушенному Чону.       Несмотря на обращение к неведомым силам, что создали из пыли весь мир, просьбы Чонгука остались не услышаны. Сеть в руках двух крепких парней оказалась слишком тяжелой, и времени, чтобы достать ее, потребовалось слишком много. Когда большая часть плетения уже была над водой, а мышцы предплечья начинали дрожать от длительного тяжкого труда, Чонгук заметил очертания светлого почти белого хвоста, что, будто чувствуя приближения встречи с луной, начинал блистать перламутровым. Может у русалок хвосты и не особо отличаются по цветовой гамме, но этот оттенок чешуек Чон узнал сразу.       С каждым рывком, что теперь становился агрессивней, с каждым взглядом, брошенным на воду, Чонгук все отчетливей мог видеть темную копну волос и умиротворенное гладкое лицо раненного им русала. Чонгук замер. Нужно ли доставать его?       — Ты чего?! — прокричал Тэхен, пытаясь одолеть в громкости саму природу, что не на шутку разбушевалась с момента первого выстрела.       «Даже она не за нас», — хмуро подметил про себя парень.       — Я не хочу его убивать! Не хочу его доставать! — потеряв контроль над своими чувствами, Чонгук отпустил сеть, бросая весь вес на руки друга, который тут же не поленился использовать выражения профессионального сапожника с главной улицы.       Мальчишка проигнорировал все. Честно, проигнорировать хотелось всю жизнь, но сейчас он мог только закрыть лицо руками и метаться в мыслях, будто заблудший странник, не зная, где выход или хотя бы светлая правильная дорожка.       — Чонгук! Его вытащит кто-нибудь другой, нам нужно его освободить, он сам не выберется, — уже спокойней произнес Тэ, когда понял, что трехпалубным матом он ничего не добьется от младшего.       Чон наконец оторвал ладони от мокрого из-за повышенной влажности лица. Прийти к решению у него не получилось, но поддаваться истерике сейчас было не лучшим вариантом, тем более, в словах Тэхена было зерно правды. Зерно величиной с кулак, который Тэхен желал впечатать младшему между глаз.       Собрав оставшиеся силы, парни с горем пополам вытащили сеть, а вместе с ней и русала, которого Чонгук пытался аккуратно перехватить и так же положить, чтобы не причинить вреда и безболезненно распутать от въевшихся в кожу жестких тросов, но в итоге повалился вместе с ним и теперь оказался придавлен рыбьим хвостом к холодной и мокрой палубе. В любом другом случае Тэхен бы заржал громче всех, привлекая внимание зевак, но не в этот раз. Друг детства помог освободиться, а после, когда Чонгук наконец-то встал на свои две, готовый поблагодарить, наконец-то осуществил задуманное, отменно прицелившись кулаком, чтобы не повредить носовую перегородку.       — Больше так не делай, — поучительно сказал Тэ и, словно забыв про нерадивого младшего, повернулся к вытащенной со дна рыбке. Чонгук потер ушибленное место, но обижаться даже не думал. Наоборот, Тэ, как и всегда, привел его в чувства очень вовремя.       Вытащив нож из кобуры, Тэхен принялся разрезать сетку в тех местах, где она особенно сдавливала тонкое, но подтянутое тело русала, пока Чон продолжал тупо пялиться на происходящее. Лишь через минуту, когда старший не мог сам управиться с запутанным узлом, парень будто пришел в себя и тут же кинулся помогать. Им во что бы то ни стало нужно было справиться до прихода кого-нибудь, а это, в их случае, почти невыполнимо, ведь в головах даже нет приблизительного плана действий. Чонгук замечает, как его начинает трясти, он бросает взгляд на друга — тот подозрительно спокоен и расслаблен, будто все совсем обычно.       Когда освободить осталось только плавник хвоста, которым занялся Тэ, Чон отложил в сторону свой нож, прислушиваясь к крикам и шагам недалеко от них. За массивными бочками, которые только сегодня утром закатили на палубу, их видно не было, но надежным укрытием это место назвать нельзя. Всего в паре метров охотники спускают на воду оставшиеся лодки, чтобы «сражаться» с чудовищами на близком расстоянии.       Он вернулся взглядом к мальчишке с рыбьим хвостом, что расслабленно лежал у него, сына охотника, на коленях, закрыв карие (Чонгук не забыл) глаза, будто всего лишь умиротворенно спал. Чон не сомневался, что существо потеряло сознание, столкнувшись с чем-то. После того, как парень поддался соблазну и запустил пальцы в мокрые волосы, придерживая голову русала, на его ладони осталось немного крови, что свидетельствовало о наличии раны, которая и могла послужить причиной бессознательного состояния. Им нужно действовать быстро, чтобы спасти морского мальчишку от кровавого оружия побратимов. И даже понимая это, получив достаточно тумаков в бок от друга, Чонгук не мог полностью прийти в себя, пялясь на волшебное существо в своих руках.       В прошлую их встречу оно было хоть и близко, но на определенном расстоянии, и под завесой ночи парень не мог различить все черты лица так подробно, как хотелось бы. Сейчас же незнакомец у него прямо в руках и можно глазами очертить контур пухлых губ, задержаться на аккуратном носе с очаровательной горбинкой и редкими человеческими черными точками возле сопящих носовых крыльев.       Чонгук и не заметил, как начал медленно отпечатывать увиденное на долговечную пленку в мозговом отделе «Никогда не забыть». Больше всего он задержался на закрытых глазах и мокрых, дрожащих время от времени ресницах, с которых срывались соленые капельки и чертили дорожки по гладким щекам.       Тэхен в очередной раз больно ущипнул младшего, шипя от негодования и торопя. Чонгук от неожиданности еле слышно ойкнул, ведь длинные культяпки друга сейчас ужалили слишком больно, и резко убрал руку из-под затылка мальчишки, хватаясь за бок. Голова русалки упала на колени парня, немного откинувшись назад, и это вроде не должно было быть больно, но Чон грозно посмотрел на Тэ и тут же вернул ладони под голову, стараясь обеспечить хоть какой-то временный комфорт. Когда голова существа откинулась, то взору парней открылись странные полоски на коже, что расположись по три по сторонам ниже челюсти на шее и очень сильно напоминали порезы. Чон даже увидел темно-багровое содержимое, когда у одного из порезов немного раздвинулись края. Он в испуге уставился на Тэхена, который, видимо, удивлен был не особо.       — Это жабры, болван. Ты думаешь как они дышат под водой? — тихо объяснил друг, заканчивая распутывать перламутровые плавники. Чонгук прикусил язык, действительно почувствовав себя недоумком. Он уже всерьез успел испугаться за русала, которого видел только второй раз в жизни. А это очень даже много, если учесть, что остальных вражеских существ Чонгук мог наблюдать только издалека.       Не успел парень как следует перехватить голову темноволосого мальчишки, чтобы вернуть его в удобное положение, как тот зашевелил губами, словно пытаясь что-то сказать, а жабры на его шее заметно расширились. Только сейчас Чонгук заметил вокруг них крупную чешую, которая защищала орган дыхания и вместе с этим сливалась с кожей.       Чон уперся взглядом в расслабленные веки, что теперь дрожали как осиновые листочки на холодном ветру. Парень, сам не понимая зачем, потянулся второй рукой к щеке бледного русала. С нее так и норовила сорваться большая капля воды.       Но вдруг дрожащие веки резко открылись, открывая миру Чона все те же карие узкие глаза, а в его руку, что так и не добралась до гладкой кожи в попытке забрать пальцем влагу, вцепилась холодная мокрая рука русала. Не выдержав взгляда существа, Чонгук перевел глаза на свою руку, рассматривая чужую ладонь, что вцепилась в его запястье. Человеческие пальцы, совсем бледные, с короткими ногтями и в некоторых местах вздутыми венами, можно принять за обычные, обладателем которых является совершенно не русалка, если бы не одно только «но». Между красивыми пальцами находились полупрозрачные перепонки, что отдаленно напоминали кожу. И их вид немного напугал Чонгука, который захотел тут же отпрянуть от столь неожиданного и резкого контакта, да и пробуждения в целом.       — Хороший сегодня улов, правда? — хриплым голосом спросил русал, в конце пытаясь посмеяться, но тут же срываясь на кашель, выплевывая на штаны парня воду. Чон открыл рот, чтобы хоть что-то сказать, но тут же закрыл, будто он тут выброшенная на палубу рыба.       — Я бы сказал отличный, — произнес громкий бас за спиной Чона, которая тут же покрылась мурашками от страха. — Молодец, Чонгук. Тащите его в мой кабинет.       Чон-старший зашагал дальше по палубе, отдавая приказы и оставляя своего сына перед самым серьезным выбором в его жизни.       Мальчишка с красивыми глазами и хвостом, что сам по себе был частью луны, улыбался, наблюдая за внутренними метаниями человека, и был готовый принять свою судьбу. Чонгук прочитал это в его расширенных зрачках и ослабевшей руке, что упала с его, обратно путаясь в сетке.       И тогда, в момент, когда Чон досчитал до десяти, заглядывая в потемневшее глаза неизведанного существа, он понял, что сомнениям здесь нет места.       Еще вчера, или же на прошлой неделе, или с самого детства Чон понял, что та встреча с русалом была предрешена судьбой и, идя на поводу у неземных инстинктов, он даже не пытался утопить мысль, что это все не случайность. Возможно, его уже околдовали злыми чарами, неведомой магией или безмолвным заклинанием, но с того дня, когда стрела Чонгука в прямом смысле попала в морское существо, не было ни дня, ни ночи, когда бы мальчишка не думал об этом.       Русала, имя которого до сих пор оставалось загадкой, Чонгук никогда не сможет подвергнуть опасности по неизвестным никому причинам.       — Тэ, нам нужно его спрятать.       — Ты точно с ума сошел, — в очередной раз пробурчал себе под нос Тэхен, помогая скрыть от посторонних глаз большой хвост брезентом.       Другого выхода у них не было. На вопрос, сможет ли русал уплыть сейчас, если они сбросят его обратно в воду, тот неоднозначно покачал головой и сказал, что вместо двух парней видит четырех. Конечно, отпустить паренька сейчас можно было, но Чонгук хотел быть уверенным, что те охотники, которые оставили свое оружие в боевой готовности не заметят еще одну русалку.       — Лежи тихо, пожалуйста, — Чон проигнорировал ноющего друга, обращаясь к ухмыляющемуся мальчишке, что без зазрения совести разглядывал своего извечного спасителя, — если кто-то тебя заметит — притворись мертвым.       Чонгук давал указания, пытаясь не забыть чего-то и лихорадочно придумывая, как же он будет оправдываться перед всей командой. Его руки ножом распороли длинный рукав хлопковой рубашки, действуя механично, и тут же подложили ткань под голову русала, что покоилась на мотке морских канатов. Он хотел было соорудить что-то наподобие перевязки, но время у них и так закончилось десять минут назад, поэтому приказал мальчишке лишь прижимать ткань к ране на затылке, чтобы остановить кровотечение. Ему срочно нужно было бежать, но Чон почему-то остановился в последний момент, держа в руках конец брезента, чтобы окончательно закрыть фигуру, и внезапно понял, что не может просто так уйти.       — Вторая наша встреча и второй раз ты раздеваешься, — услышал он тонкий шепот, который даже Тэ, что остался в двух метрах от них караулить, не смог различить. Пухлые губы расплылись в пошловатой улыбке, что следом сменилась на смущенную с небольшими ямочками на мокрых щеках. В глазах существа все равно танцевали черти. — Мне нравится такой расклад.       Чонгук почувствовал невероятный жар своего лица, которое стало похоже на разгоряченную печку в сезон морозов. Жар, пожирая участки кожи, спустился на шею и теперь, а Чонгук уверен, что так и было, он похож на вареного рака.       — Простого «спасибо» было бы достаточно, — отчеканил парень и тут же опустил брезент, хотя несомненно в последнюю секунду увидел, как меж губ проскользнул острый язычок, готовый броситься новой вводящей в ступор фразой.       Отец уже ждал их и не только он. Кажется, собралась вся команда. Когда скрипучая дверь впустила юношей в каюту, то два десятка глаз уставились на них с немым вопросом и непониманием. Чон-старший, что до этого говорил о чем-то с одноглазым Бобом, тут же умолк, его нож, который владелец крутил между пальцев как искусный жонглер, застрял кончиком лезвия в столе капитана.       — Все на выход, — тихо скомандовал отец Чона, и вмиг комната опустела.       Чонгуку оставалось молиться, что Тэ присмотрит за местом, где они спрятали русала, и не подпустит никого близко. Отцу даже говорить ничего не нужно было, сведенные густые брови, напряженная сжатая челюсть и сложенные на груди руки в замок говорили сами за себя.       — Я выкинул его за борт, — начал Чонгук, решившись поднять на родственника глаза, о чем тут же пожалел. На него уставились копии его же глаз, резавшие своей решимостью и напором молодую натуру юноши на мелкие кусочки, как острым охотничьим ножом.       Отец начал медленно приближаться к сыну, не говоря ни слова. Чувствуя опасность, Чонгук затараторил, словно пытался успеть в последнюю тележку в соседний городок:       — Он умер, ударился обо что-то на корпусе корабля, пока барахтался в сетке. У него голова была раскроена.       Чон не знал, что он несет, но слова лились из него, пока рука отца не остановила их, встретившись кулаком с солнечным сплетением. Чонгук согнулся пополам, судорожно задыхаясь от неожиданного удара под дых. Этого можно было ожидать, но с какой-то стати мальчишка каждый раз старается не думать о том, что его родной отец способен на подобного рода воспитание.       — Почему ты решил, что вправе принимать подобные решения? — спокойно подал голос Чон-старший, будто ничего и не случилось. Он отошел обратно к своему столу и, вытащив нож, занялся какими-то очень важными бумагами, будто в комнате не было сына, что отчаянно держался за ушибленное место и прерывисто дышал, заполняя каюту только этим звуком.       Больше всего в жизни его отец ненавидел слабость, поэтому, не теряя больше ни секунды, Чонгук, несмотря на еще не исчезнувшую боль и оскорбленное эго, выпрямился и уставился на Чона-старшего непроницаемым взглядом.       — Отец, я думаю, что не достоин трофея, потому что никак не повлиял на смерть чудовища. В его гибели нет моей заслуги, что противоречит тобой же написанному примечанию к кодексу охотника: «Охотник может получить трофей только поразив тварь или победив ее в схватке». Я не имею отношения ни к одному из указанных пунктов, а другие — тем более. Поэтому думаю, что я поступил по совести.       Конечно, по совести. Слова, произнесенные для отца, резали ухо. Он не в первый раз врал, но именно сейчас впервые почувствовал, что его ложь оправдана. Где-то там, под темным брезентом в дальнем углу палубы, лежит мокрый мальчик, который совершенно беззащитный перед такими как Чонгук. Да, у него вместо ног хвост. Да, у него есть жабры на шее и пугающие перепонки между пальцев. Ну и что?       Сейчас Чон чувствует, что он хоть что-то в этой жизни делает правильно, так, как ему хочется.       Отец кивает одобрительно, задумываясь о чем-то. Чон наконец может немного расслабить невидимую тетиву, что все это время натянулась внутри него до предела.       Уже когда он спешит выйти, чтобы поскорее сбежать и успокоить бедное сердечко, отец неудовлетворенно шипит, ударяя по столешнице кулаком. К Чонгуку доносится скорее обращенные не ему, а самому себе слова отца.       — Все равно жаль, такой редкостный окрас попался.       Добежав к палубе, парень остановился на несколько минут, спрятавшись от уже пьяных моряков, что бродили, дружески сгребая в охапку всех, кто попадался под руку, и предлагая хлебнуть с их бутылки. Глубоко вдохнув, Чонгук побил себя по щекам, стараясь избавиться от последствий резкого выброса адреналина в кровь. Пульс отчетливо тарабанил в висках в ритме военного марша, пальцы трясло в каком-то искаженном подобии тремора, а колени подгибались, желая опустить бренное тело на любую плоскость. Вокруг сплошная суматоха: охотники громко смеются, обмывая еще одну победу в одном из боев, не оглашенной войны; море плещет за бортом, стараясь пробраться на корабль и забрать обратно отнятое людьми, будто чувствует, что теряет часть себя; луна жестоко ослепляет, оставляя на обратной стороне закрытых век ожоги, подражая солнцу. Прийти в себя в подобной атмосфере невозможно, поэтому Чон и не ожидал, что краткая передышка даст ему возможность нормально успокоиться.       Хаос в голове понемногу начинал обретать контуры, складываясь в фигуры и слова, что помогали восстановить контроль над телом и выйти из временного укрытия в тени паруса.       — Чувак, ты издеваешься, где шлялся? — Тэхен встречает его в привычной обоим манере, что не может не радовать младшего. Друг отводит его в сторону и со стороны это выглядит вполне естественно — навалившиеся друг на друга пьяные ребята переваливаются через высокий борт, будто пытаясь отхлебнуть немного воды, перед этим хорошенько проблевавшись.       — Как он? — тихо спрашивает Чонгук, не решаясь поднять глаза вверх, чтобы найти накрытое брезентом тело русала.       — Потерял сознание. Видно, приложился головой знатно, — Тэ выдерживает паузу, давая возможность другу переварить или просто раздумывая над дальнейшими словами. — Предлагаю подождать, когда большинство спустится в каюты праздновать до утра, а те, кто останутся на палубе, станут совершенно невменяемыми.       Чонгук кивнул в ответ, понимая, что это единственный вариант. Нужно удостовериться, что русал будет в порядке и сможет самостоятельно отплыть от них на безопасное расстояние.       Они ждали недолго. Морские старожилы почти сразу завалились спать, перед этим посетовав на неблагоприятную для пьянок погоду. Охотники же моложе начали перекатывать бочонки с вином ближе к носу корабля и там, опустошив их наполовину, устроили короткие пляски, размахивая оружием и раззадоривая остальных. Несмотря на нежелание присутствовать на всем этом, Чонгук не смел противиться и торчать все время возле укрытия морского существа. Теперь он сидел в дальнем углу и делал вид, что участвует в праздновании, пытаясь отогнать мысли о том, что они чем-то сейчас очень похожи на пиратов. Тэ влился в атмосферу, пританцовывая на высоко закрепленных перекладинах для парусов, желая забраться выше по тонкой лестнице и спуститься вниз по канату. Он был похож на настоящего разбойника, которому даже присвистывали снизу, поддерживая дух азарта в молодом буйном теле. Очень скоро юноша навернулся, чуть не вывернув ногу, и его быстро сняли, оттащив на мешки. Тэхен отключился, сбитый с толку крепким ромом, и теперь на его помощь полагаться не стоило. После этого веселье очень скоро начало сбавлять обороты. Те, кто остался мокнуть под мелким внезапным дождем, давно спали сном младенца, остальные, более стойкие к алкоголю, спустились в каюту капитана, куда еще до пьянки занесли четыре или пять тел мертвых русалок. Так называемый «улов» сегодня был небольшой, но отец всегда знал, что прибрежный патруль и охотники в одиноких лодках принесут львиную долю вклада в общее дело, перед этим разделив между собой трофеи поровну.       То, что происходило в каюте капитана Чонгук видеть не хотел. Догадывался, знал, особенно после находки огромного железного стола, но не хотел. Чон-старший вроде и не настаивал, за что паренек ему благодарен.       Выждав полтора часа в постоянном напряжении и борьбе с желанием пойти и проверить все ли в порядке у русала, Чонгук почти что с трепетом и страхом откинул в сторону брезент, когда на палубе не было больше никого, кто мог бы уличить его в преступлении против рода человеческого.       На него уставилось два темных уголька, русал улыбнулся приветливо и слабо махнул рукой. Чон так и замер, рассматривая скрытое ото всех сокровище океана: вода на коже и чешуе почти высохла, отчего мальчишка, наверное, и ослаб еще больше, теряя с каждой секундой крепкую связь с водой.       — Привет, — не подумав произнес Чон и тут же мысленно влепил себе затрещину за свою тупость.       — Привет, — отозвался русал, совсем не издеваясь, а как-то даже поддерживая паренька, старательно пытаясь приободрить своей улыбкой.       Чонгука застопорило. Ну, он как бы понимал, что надо действовать быстро и немедленно, но что-то ему мешало. Возможно, нежелание прощаться с существом, что странным образом привязалось к нему. И не в том смысле, что русал не хотел уплывать или держал Чонгука. Нет, существо привязалось к его сердцевине, к тому, что нельзя объяснить словами «душа», «чувство», «сердце» и прочими. Чон бы объяснил это просто, как пятилетний мальчишка на пальцах. Вот когда лепят они зимой снеговика, то обязательно сначала должны руками сформировать ядро, центр, которое будут катать по снегу, формируя дальнейшие слои, оболочки, что ложатся поверх. Чонгук себя таким же снеговиком чувствует, у которого внутри ядро невидимое. И в этом ядре все самое главное, его начало хранится, а после чувствует, как взгляд из-под закрученных из-за постоянной влаги ресниц и улыбка, похожая на лучики лунного света касаются его ядра.       Поэтому паренек остановился на несколько секунд, или даже минуту, чтобы запомнить до мельчайших деталей это новое чувство.       Они вряд ли встретятся снова.       — Как твоя голова?       — Хорошо.       — Сможешь доплыть до безопасного места?       С ответом помедлили, и Чон уже хотел было начать панику, но, украдкой приподняв глаза к лицу русала, понял, что тот его изучает, пока паренек пытается подсунуть нелегкую тушку к краю палубы.       — Переживаешь?       — Да, — просто ответил Чон, ведь кажется, что все и так понятно.       Оттягивать больше не было смысла. Русал лежал возле самого края, и Чонгук перехватил его руками, чтобы поднять и перекинуть через высокие перила. Собрав оставшиеся силы, мальчишка положил одну руку под лопатки худого паренька, другую — под хвост, и, громко выдохнув, поднял на руки русала, что тут же схватился за крепкую шею человека и притянулся еще ближе. Чонгук уверен, что тот услышал бешеное биение его сердца, которое рвалось выпрыгнуть из клетки ребер и упасть на русала.       — Тяжелый? — с толикой издевки спросил мальчишка в руках, вильнув кончиком хвоста.       — Будто тонну весишь, — Чонгук улыбнулся расслабленно, но после фразы заметил покрасневшие щеки водного существа и это показалось ему очень странным, ведь они вроде хладнокровные, и сам по себе парень с хвостом был по температуре градусов на десять холоднее. И стоп, это что, смущение?       Чон опешил и чуть было не выронил русала.       — Это все хвост, — пробурчал мальчишка, крепче вцепившись в человека, что так смело рисковал ради него, считай, всем. Чонгук бы хотел услышать что-нибудь еще этим неуверенным и тонким голоском, но в его руках замолчали, предаваясь каким-то своим мыслям.       — Знаешь, мне нравится, когда хорошего много.       Как только слова вылетели, Чонгук сразу же прикусил язык, который, оказывается, был в состоянии выпускать такие вот неуместные фразочки. Да и перед кем? Перед покрасневшим до кончиков ушей русалом. Чон глубоко вздохнул и закрыл глаза — он сейчас был ничем не лучше, а краснее так точно. Вот бы провалиться сквозь деревяшки, из которых сколотили корабль, и утонуть в море.       — Ты очень странный человек, я таких еще не встречал, — спокойно сказал мальчишка, обводя большим пальцем напряженные мышцы шеи. Чон, открыв глаза, наткнулся на расслабленное лицо, которое еще немного отдавало в свете фонаря розовато-нежным оттенком. Паренек зачем-то вспомнил пышные кусты чайных роз, что имели похожий цвет и буйно цвели в начале лета, забиваясь в сознание даже во сне.       Силы на исходе, поэтому Чонгук, оставив русала без ответа, перекинул его через перила, отпуская в воду. А может, и не поэтому. Он оставил это на дальней полке никогда нерешенных задач.       Нужно было бы сразу отойти, потому что громкий всплеск мог привлечь чье-то внимание, но Чонгук не смог. Он уставился на воду, где секунду назад мелькнул перламутровый хвост, зачем-то быстро-быстро вдыхая морской воздух. Прям как малое дитя.       Русал показался в нескольких метрах от того места, куда пялился Чон в надежде в последний раз увидеть мальчика. Он замахал ему рукой, не боясь, что кто-то еще увидит его с корабля и решит достать своей стрелой, затем засмеялся еле слышно и произнес достаточно громко, что до Чонгука долетели отголоски ласкового голоса, хотя он бы и без того разобрал произнесенное, легко прочитав по губам.       — До встречи, Чонгук, — глупо повторил парень, сжав белые перила палубы, будто это его последний шанс устоять перед мальчишкой с золотисто-перламутровой чешуей, и через несколько капель, что упали ему на лицо, смешиваясь с редкими слезами, которым Чонгук дал добро, добавил, усмехнувшись: — До встречи, морское чудовище.

***

«Дорогой мистер Чон. Ваше предложение было очень кстати доставлено посыльным в день рождения моей дочери. Не могу не скрыть того факта, что уже давно мы с супругой тщательно подбираем хорошую партию, чтобы устроить будущее Миран. Мы уже с вами не так молоды, как хотелось бы, поэтому замужество будет лучшим вариантом для наших детей. Чонгук — замечательный парень, который подает большие надежды. Я думаю, из них получится прекрасная пара, которая не только сделает из нас одну семью, но и соединит наши и без того могущественные роды. Жду вас на ужин для более подробного разговора, где мы обсудим детали и назначим дату свадьбы. С уважением, мистер Ли.»

      Все как обычно: старый стол, отец, семья, ковыряющаяся столовыми приборами в еде, а еще три хвоста над камином. В общей картине есть только одна новая деталь, что находилась в руках Чона-старшего, что обычно сложены в замок. По такому случаю отец достал старые очки для чтения и, когда все внимательные взоры прожигали в плотном пергаменте дырки, начал вслух зачитывать предложение за предложением, затягивая слова и делая длинные паузы, будто пытаясь придать написанному большей важности. Всем этим он словно говорил: «Вот, Чонгук, послушай, как тебе, дураку эдакому, повезло».       И подобная манера влияла на всех окружающих, кроме самого Чонгука. Он не наблюдал за отцом, прекрасно зная, к чему это все идет. На самом деле он со страхом ждал, когда одна из дочек купцов или же друзей-охотников Чона-старшего согласится выйти за него, повести под венец и поклясться «в радости и горе». Парень слышал затяжные фразы через заложенные уши, даже не стараясь сделать вид, что он так же внимателен, как, например, его мать, что достала маленький накрахмаленный платок, стирая вышитым уголком влагу с глаз, или двоюродная сестра, которая чуть ли на стуле не прыгала от радости и, наверное, в мыслях представляла фасон платья, которое закажет городской швее.       В последнем предложении Чон-старший сделал отчетливое ударение на имени отца благородной девушки и совсем не зря. Имя действительно было важным звеном в написанном.       В комнате повисло молчание, все, как сговорившись, перевели взгляд с принесенного утром письма на Чонгука, который ничего говорить не хотел, да и что-либо делать. Когда на тебя пристально смотрит четыре пары глаз, даже моргать отбивает желание.       — Тетя, мистер Ли — это тот самый? Из дворца? — взвизгнула двоюродная сестра Чона, чуть ли не переходя на ультразвук. Ну да, по ее мнению, это очень круто, но вот Чонгук не видел никаких привилегий в женитьбе на старшей дочери прямого помощника короля.       Для отца это было желание вывести их охотничье ремесло на новый уровень, заполучить больше кораблей, оружия и людей, осуществить давние планы. Для остальных же возможная свадьба была трамплином, который бы помог перелететь сразу несколько социальных ступеней в обществе. Мать давно мечтала переехать в город, ближе к королевским садам и дворцу, а не жить в полуразваленном доме родителей возле самой воды. Остальные родственнички разделяли ее желание, уже представляя, с какими завистливыми взглядами их будут провожать знакомые.       — «Это отвратительно», — подумалось мальчишке; но не в этом ли смысл существования многих: утереть кому-то нос и вырваться вперед, мол, я лучше, у меня больше, ты ничтожество?       Чонгук встал из-за стола, хотя отец еще сидел и разговор точно не был окончен. Густые брови Чона-старшего взлетели вверх от такого непослушания, но лицо мужчины все равно светилось счастьем и предвкушением будущих достижений за счет женитьбы.       — Этому не бывать, — спокойно ответил Чон, смотря прямо в глаза, что до чертиков похожие на собственные. В них сначала зародилось непонимание, потом оно превратилось в раздражение и в конце, когда парень уже почти отвел взгляд, направляясь к выходу, вовсе стало злостью.       Раньше бы мальчишка никогда не решился на подобную дерзость, но после того случая, когда он буквально нарушил все уставы кодекса охотника и не на прямую предал семью, в нем что-то щелкнуло, и стало казаться, что в крепком юном теле намного больше силы, которая рвется наружу и желает бороться за права.       Чонгук громко хлопнул дверью и направился вперед к морю, с которым говорил в тяжкие моменты своей короткой жизни. Сейчас ему было намного легче, чем раньше во время неприятных разговоров, и он самонадеянно подумал, что может противостоять всему.       Возможно, стоит просто поверить в себя, чтобы найти внутри силу.       Ходить к воде было необходимо. Она успокаивала парня, давала возможность сделать еще один вдох, а дальше можно и выдох. Он не обращался к Нептуну, к водной стихии или, еще хуже, к русалкам. Всегда начинал одинаково, будто давняя традиция никуда не исчезала.       Теплый, нагретый за день песок приятно щекотал лодыжки, в него хотелось зарыться и пролежать на пляже не один час, но Чонгук знал, что стоит ему откинуть в сторону ступней верхний шар чистого сухого песка, как дальше последует влажный и прохладный.       Парень присел на небольшой булыжник, который вынесло на берег со дна во время очередного шторма. Чонгук неосознанно крутил между пальцами старый браслет из ракушек, что уже не первый год норовился разорваться. Поэтому парень не носил его, бережно пряча в дальнем углу ящика в столе как личную драгоценность наподобие ожерелья с изумрудами. Под пучками пальцев ракушки были гладкими, пережив бой с волнами, что разглаживали шероховатую поверхность, и временем, которое действовало заодно с океаном. Подобный обряд поглаживания каждой черепашки его успокаивал, придавал уверенности, а иногда и направлял в нужное русло мысли, помогая сформировать переживания в нечто ясное и сказанное вслух. А после, когда ты можешь проговорить все, оно улетает далеко за горизонт и остается только тягучее, немного болезненное чувство пустоты и спокойствия.       — Деда, я скучаю по тебе.       В ответ только шум волн, иногда покрикивают голодные чайки. Мальчишка ждет, когда вода доберется со следующей большой волной к пальцам его ног, нежно прикасаясь к коже, будто приветствуя. Чонгук проглатывает невыплаканные слезы.       — Знаешь, иногда я думаю, что ты правда слышишь, а потом одергиваю себя, обещая, что больше не приду. Но вот, я снова здесь, похожий на побитый штормом парусник или скорее одинокую лодку. Жаль, что в детстве я не понимал многого и не спрашивал у тебя больше.       Море, оно живое. Огромное, надежное и опасное одновременно. Казалось бы, просто вода, обычная соленая, такой много. Но Чонгука она слушает, слышит и утешает, касаясь мальчиковых пяток. Парень прикрывает глаза.       Волны, волны. Шум. Если прислушаться, то можно услышать поддержку.       Чонгук улыбается. Может это и правда обычная вода. Была когда-то. Со временем она забрала много жизней и если у людей и правда есть души, то они навеки оставались жить там, куда солнце пробирается сквозь прозрачные воды, смешиваясь с ними. Они бушуют и отзываются на зов одиноких путников, становятся такой же неотъемлемой частью океана, как морская пена, раздробленные ракушки или же русалки.       — Я же ее даже не знаю, — протараторил Чон, прикрывая глаза мокрыми ладонями. Ощущение прохлады на тонкой коже дало ему чуть больше энергии. — Как я могу жениться на ней? И дело не в том, что она некрасивая. Очень даже. Пусть я останусь последним дураком на Земле, но считаю, что этого ничтожно мало. Нужны ли высокие чувства?       Вода ответила привычно, но, несмотря на то, что природа не могла утешить словами, помочь найти выход, Чонгук все равно чувствовал теперь себя легче, успокаиваясь под своеобразную музыку.       Ответа на поставленный вопрос не требовалось — Чон и так знал, что для связи, хоть отдаленно похожей на женитьбу, ему нужно осознание своих чувств. Развернувшись к дому, Чонгук мысленно попрощался с большой водой, благодаря за порядок в мыслях и спокойствие на сердце.       Такие незначительные мгновения приносят ясность в происходящие и дают возможность вздохнуть спокойно, не мельтеша между тем, что нужно, и тем, чего желаешь.       Если внутри полный штиль, то и в жизни все наладится.       На самом деле в подобной гармонии Чон продержался недолго. Стоило ему зайти в дом, как тут же на бедного парня посыпались вопросы, обвинения и прочая ересь, которой родственнички пытались уговорить Чонгука на очень важный и, главное, по их словам, нужный шаг в жизни.       В ту ночь Чон привычным способом через окно сбежал к Тэ. Правда теперь это было не баловство ради очередной вылазки в виде плана захвата пиратских сокровищ в детстве или шансе увидеть русалок вблизи, когда парни стали старше. Теперь мальчишка убегал от постоянного контроля, который терпел достаточно долго, чтобы собрать дорогие сердцу пожитки в старую тряпичную сумку и покинуть комнату, ни с кем не попрощавшись. Уже шагая по темной аллее среди колеблемых морским ветром высоких сосен, Чон проматывал некоторые особенно запомнившиеся моменты с детства и сам себе удивлялся. Если женщины в доме еще кое-как проявляли интерес к парню, то мужчины всеми силами пихали молодое тело на очередные испытания и тяготы взрослой жизни. Словно они испытывали его, пытаясь найти порог допустимой жестокости. Чон остановился, глядя на далекие ивы возле маленькой реки. Деревья в такт покачивались, прогибаясь под невидимым и сильным ветром, а тот, играясь листочками, запускал свои пальцы в зеленые пряди и еще больше заставлял крениться к земле. Они не ломались, лишь глухо стонали, а этого было недостаточно.       Чонгук усмехнулся своим мрачным мыслям, сравнивая себя с деревом, но почти сразу же отмахнулся. Мальчишка понимает, что, несмотря ни на что, его любили, лелеяли и гордились им, как потомком рода Чон. Но они не считались с ним, не принимали за равного, решив, что жизнь паренька в их руках и они могут крутить-вертеть ею, как душе угодно.       Чон не обижался и тем более не держал зла на родителей. У него нет детей, он не понимает, как не раз говорила ему мать, перебирая мелкую крупу и поучая сына жизни одновременно.       Ему всего лишь хотелось немножечко свободы и права на личное.       Получив же это, Чонгук растерялся, не зная, как правильно поступить. Он огляделся по сторонам, высматривая в чаще мордашку друга. У Тэхена оставаться было бессмысленно — там его в два счета обнаружат, а вот мысль о том, что две головы лучше, чем одна, сейчас очень кстати, хотя можно предположить, что на этих двоих все-таки один мозг. Планы они составляли так себе.       Присев на чистую скамью, парень уставился на свои ладони, думая о том, что же было бы с ним, убей он тогда в пещере черноволосого русала. Смог бы убить на первой охоте, согласился бы на свадьбу, убежал бы из дома и вообще задумывался бы о том, что охота может быть чем-то неправильным? Сложно сказать, да и Чон никогда об этом не узнает, ведь тогда он послушал не голос разума, что кричал отцовским басом, а тихонький шепот изнутри. Оттуда, где находилась его сердцевина, по теории со снеговиком. Точно парень знал одно — русал стал ему отменным пинком под зад, что заставил действовать, а не плыть по течению жизни, которую устраивали ему все, кроме него самого.       Чонгук неосознанно улыбнулся, вспоминая безымянного русала, его улыбку, глаза, подтянутое тело и мощный с виду хвост. Может, у этих странных завораживающих существ нет имен? Чон надеется, что ошибается насчет этого, ведь называть мысленно красивого мальчишку «существом», «русалом», «чудовищем» больше не хотелось.       Он приподнял голову, уставившись в ночное небо, неожиданно осознав, что с самого начала его мысли о дальнейшем были направлены не в то русло. Ему не нужно пытаться поступить правильно, чтобы потерпеть минимальные потери — ему следует снова откликнуться на внутренний зов себя, заточенного в темнице навязанных принципов.       Думая о том, как освободиться от всего разом и чего же на самом деле желает Чон Чонгук, паренек уставился на звезды, а перед глазами вместо ярких ночных софитов блестела не менее яркая, почти по злому издевательская, но приятная улыбка русала.       Тряхнув головой, мальчишка вернулся к подсчету новых звезд и выискиванию любимых созвездий, пока над ним нависало еще одно, небесное море.

***

      Думалось, что прошла неделя, чувствовалась которая как месяц, а оказалось, с момента побега минуло только 24 часа. Вместе с Тэхеном они не придумали ничего лучше, чем оставить паренька в старом рыбацком доме, что пустовал уже не первый год. Тот стоял в опасной близости к воде, окруженный высокими скалами. Из-за частых штормов жить здесь было невозможно, но всегда находилось место для измученных моряков, что падали с ног, только сойдя с лодки. На самом деле вид открывался из побитых окон шикарный, а еще, несмотря на то, что острые камни были не редким явлением, здесь берег был чист. Небольшой песчаный лоскут с домиком прятался от посторонних в тени нависшего над ним скалистого обрыва. Когда-то вода была аж до уровня того камешка, что находился на самой вершине опасного выступа, но со временем отступала, отдавая больше территории воздуху и солнцу. Забраться на отгороженный от всего мира берег с парочкой рослых деревьев и дряхлым домиком можно только вплавь. Дед как-то поведал маленькому внуку занимательную историю, связанную с этим местом. Давным-давно, еще до рождения прадедов Чона, их процветающий сейчас город был небольшим поселением, в которое только перебрался король со своей четой из-за падения тогдашней столицы. Многолетние войны были не редкостью в их краях, тишь да гладь стояли последние лет тридцать, а о разрушении одного из самых могущественных городов знал даже пятилетний. Так и заделалось их мирное поселение столицей на берегу моря, что плавно несло свои воды в океан. Уже тогда король продвигал идею об уничтожении морских существ в массы. Причины и мотивы остались поглощенными веками и стерты начисто. Но одну легенду люди пересказывали друг другу, как заведенные. Шел принудительный набор молодых охотников, и юношей забирали из домов для обучения. То, что это было принудительно, Чонгук сам додумался, ведь будь это по доброй воле — следующих событий в легенде быть просто не может. Их учили пользоваться смертоносным оружием, рассказывали о повадках русалок и как выжить в открытом море (в чем-то охотники всегда превосходили в своих знаниях моряков). И вот со временем, такие же горячие и справедливые парни как Чонгук, выразили свое недовольство по поводу принятого закона, что требовал убивать так сильно похожих на людей русалок. Их тут же подвели к обрыву, что сейчас возвышался над Чонгуком, и толкнули вниз, отправив в свободный полет навстречу ко все тем же русалкам. Здесь была только маленькая полоска песка, всего метр или полтора, даже не берег, только его зарождение. И когда купцы остановились посмотреть на красивый пейзаж и хлебнуть высокоградусной настойки, их мигом сдуло от того, что они услышали. Приехав в город, заморские купцы кричали на всю улицу, что русалки теперь кричат человеческими голосами и зовут на помощь. Большинство поверило в сказанное, решив, что это очередной приемчик морских чудовищ, кроме похудевшей и осунувшейся на вид девушки. Она любила, слишком красиво и сильно для их времени, а после ей оповестили, что жениха казнили за неподчинение. Кроме места принесения приговора в исполнение, она ничего не знала, поэтому, услышав бредовые речи неизвестных, тут же бросилась к скалам. Девушка знала, что ей не подобраться к подножью скал, не заходя в воду. Она зашла в белом платье в море и нырнула, направляясь туда, где ждали ее.       Больше в городе девушку не видели, но старухи с базара шептали малышу Чонгуку, что на той полоске песка нашли пару скелетов и один из них, одетый в белое шмотье, крепко прижимался ко второму. Мальчик убегал от злобной продавщицы редьки, что скрипела своим смехом похуже не смазанных петель.       Чонгук не знает, насколько правдива легенда, но сейчас, сидя возле ветхой избушки и глядя на большие камни и деревья, что закрыли собой основание скалы, он отчего-то верил на все сто.       Парень развалился на мягком песке, совсем не чувствуя приступа головокружения от того, что рядом может быть предполагаемый могильник или что на него может свалиться острый каменный кусочек и распороть живот.       Было радостно, спокойно и свободно. Конечно, он не сможет здесь жить вечно. Первый же шторм сметет его с берега, еду достать тоже проблематично, но мальчишке захотелось покапризничать. Кто ему помешает? Тем более, в планах забраться в повозку богатых купцов и проехать зайцем в ближайший пункт назначения уже в завтрашнем дне. А там как карта ляжет.       Чонгук взвизгнул от возбуждения. Мысли, что сейчас не мешали ему и не роились пчелами, жаля мозг, а наоборот, словно лелеяли, обмахивая крылышками, приносили волну вдохновения. Парнишка вскочил на ноги и начал шустро раздеваться, запаленный новой идеей. Он только успел высохнуть на солнышке, но уже бежал в воду, светя голой подкаченной задницей. Оказавшись в прохладной и мокрой среде по плечи, Чон понял, что зачем-то все это время победоносно кричал. От этого улыбка стала еще шире. Парень нырнул, закрыв глаза, отдавая частички себя воде. В такие моменты ему хотелось стать с ней единым. У русалок была такая возможность, и он этому немного завидовал. Вода не облепляла его, не цеплялась и не кусала, она потоками обволокла его и гладила по направлению роста волосков и ни в коем случае не против, делилась собой и принимала то, каким был земной мальчишка. Секунды спокойствия стали волшебными, но воздух в легких начал жечь повышенным объемом углерода, и Чонгуку пришлось выплыть. Он бултыхался в воде подобно ребенку, не рассекая гладь брасом, тренируя мышцы и выносливость, а плескаясь, как в детской ванночке, ныряя, разрешая соли приятно пощипывать кожу. Отплыв от берега уже на приличное расстояние Чон, немного уставший и веселый, заметил что-то блестящее на дне, но различить, что это именно такое, не удалось. Поэтому паренек, не думая, снова нырнул, мощно отталкиваясь ногами, чтобы дотронуться руками дна. Он открыл глаза, предчувствуя новую волну жгучей боли из-за соли на слизистой глаза, но на дне ничего необычного не было: ракушки, водоросли и опасные камни. Чонгук чуть было разочарованно не вздохнул, переворачиваясь под водой, чтобы всплыть на поверхность. У него было странное чувство, будто на его затылке сейчас чей-то липкий взгляд, будто за парнем кто-то пристально следит уже не впервые. Чонгук резко повернул голову, не закрывая глаза, чтобы на всякий случай успеть заметить наглого нарушителя покоя. Вот только нарушитель уплывать не собирался. Всего в метре от Чона в воде зависло существо с сощуренными в улыбке глазами, сложенными на груди руками и медленно двигающимся рыбьим хвостом перламутрового оттенка.       Чонгук завис всего на мгновение в растерянности от неожиданной встречи, ведь он уже смирился с тем, что никогда больше не увидит темноволосого русала. Осознание ситуации пришло с запозданием, когда парень понял, куда направлен взгляд водного мальчишки и какой оттенок носит его ухмылка. И в этот момент Чон чуть не задохнулся от возмущения и чуть-чуть от смущения. Он незамедлительно вынырнул, хватая воздух ртом не от того, что кислород стремительно закончился, а от того, что чувствовал парень, а он чувствовал жар и стыд. Не давая Чонгуку времени оклематься, русал вынырнул еще ближе и тут же засмеялся тихонько, будто сотворил небольшую пакость, за которую даже не стыдно.       Чон удивленно уставился на существо, что даже не думало извиняться, оправдываться или хотя бы отвернуться для приличия. Наоборот, тот продолжал надолго задерживаться глазами то на груди Чона, то на руках, с преувеличенным интересом заглядывая под воду.       — Не смотри, отвернись! — не выдержав подобного напора, прокричал парень, и тут же развернулся в сторону берега, чтобы быстрее выбраться на сушу и спрятать мокрое тело за своими тряпками.       Русал не отставал, легко догоняя человека и плывя рядом, ничего не отвечая Чонгуку и продолжая его разглядывать.       — Перестань, исчадие ада! — сказал смущенный мальчишка, добавляя скорости в отчаянной гребле к спасительному берегу. Вот только не учел, что ему немного придется еще посветить своим мокрым голым телом перед русалом, который точно такого представления не упустит.       Не найдя другого выхода, Чонгук, сцепив зубы, вышел из воды и со всей дури полетел к раскиданной на берегу одежде. Ну вот кто его дернул решить поплавать голышом! С горем пополам натягивая на мокрые бедра хлопковые штаны, Чон повернулся к воде, надеясь, что бесстыжий русал уплыл по своим делам и оставил бедного юношу одного корить себя и отходить от пережитого казуса.       К сожалению, черноволосый мальчишка выплыл на берег, удобно устроившись на одном из гладких валунов, оставляя хвост наполовину в воде. Он подпер голову рукой в ожидании, когда на него обратят внимание, и, заметив взгляд человека, тут же засветился еще ярче. Хотя куда уж там сильнее. Чон прикусил губу, пытаясь мысленно отогнать краску с лица, и продолжил одеваться, отворачиваясь от русала.       — Мне всегда было интересно, что у вас, людей, между ног, — услышал он из-за спины и покрылся румянцем пуще прежнего. Когда тонкая сорочка прикрыла его живот и грудь, парень приблизился медленно к мальчику, что совсем осмелел и, кажется, не боялся Чонгука, будь он хоть охотником, хоть самим дьяволом.       — И как? — спросил Чон, придавая голосу томительного ожидания, будто вызванный интерес к его достоинству не был чем-то неправильным. Парень всего лишь решил сыграть в то, что затеял русал, чтобы не выдать своей растерянности и наивности в подобных разговорах. Ну, не ловелас он, тем более, с русалками.       — Не так отвратительно, как представлял. Даже заманчиво, — усмехнувшись, ответил мальчишка, и Чонгук уверен, что увидел острый кончик язычка меж пухлых губ.       — «Что за извращение? Это просто отвратительно, уму непостижимо».       Как бы себя не уверял в этом Чон, его сердце заходилось в приступах аритмии, конечности подрагивали в микросудорогах, а температура крови поднималась, обжигая стенки сосудов. Все это смахивало на лихорадку, но вряд ли это была она. Каким бы идиотом Чонгук не был, он мог отличить волнение от болезни, и осознание того, что подобные чувства вызывает паренек, имя которого он не знает.       — Как тебя зовут? — осторожно спросил Чонгук, растеряв былой запал тягаться с русалом в негласную игру «кто кого смутит». Все равно мальчишка выиграл.       — Ты следишь за мной? — проигнорировав, спросил черноволосый, не отрывая глаз от юноши, будто это не он тут почти что волшебное существо.       — Нет, это ты следишь за мной! — возмутился Чонгук, почесав мокрый затылок.       — А даже если так, то что?       Услышав подобное, Чон опешил, замерев на месте с рукой в волосах. В темно-карих глазах пляшет несвойственный для водных существ огонь, что обычно влек глупых бабочек. А Чонгук глупый, от природы не бабочка, но сейчас думает, что пора вылетать из кокона. В ответ не может вымолвить ни слова. Несмотря на то, что буквально минут десять он наглотался воды, во рту сейчас пустыня и язык прилип к небу. Говорить сродни пытки для него сейчас.       Русал чего-то тоже молчал, может ждал или же не хотел больше говорить. Чону даже подумалось, что разговор окончен и прекрасное существо сейчас скроется под водой, оставляя парня наедине с разваливающейся хижиной. Но вдруг, с какого-то перепугу, русал улыбнулся. Не так, как до этого, похабно, издевательски и с вызовом, а мило, будто совсем ребенок. И их молчание вдруг превратилось в уютную тишину.       — Чимин, — прошептали еле слышно спустя минуту, и губы Чонгука растянулись в радостной улыбке. Парень присел рядом на влажный песок, задрав голову, чтобы видеть мальчишку на камне. С такого ракурса не видно хвоста и можно на мгновение представить, что того попросту нет, что там дальше подтянутого живота на боках не мелкие чешуйки, а гладкая кожа бедер. Будто мальчишка решил голышом позагорать на валуне. Чон разрешил себе немножко помечтать о том, что Чимин — человек, и они смогут вместе ходить по улицам, разговаривать, не боясь, что кто-то заметит, и вместе сбежать из города.       Это видение оказалось слишком сладким, ведь когда Чон заметил кончик рыбьего плавника, то чуть не скривился от приторности несбыточных картинок. Ему бы перестать тянуться пальцами, закрыв глаза, к необычному мальчику, ведь это противоречит всем законам природы. И Чонгук уверен, что русал не так прост, он обязательно поранит, снова ухмыльнется, издевательски поиграет бровями, намекая на наивность человека. Нужно перестать, но юноша не может оторвать от него глаз, оттолкнуть или хотя бы проигнорировать трепыхающиеся сердечко.       Это можно назвать нездоровым любопытством, что жжется на кончиках пальцев, искрится от взглядов и хочет получить больше ответов. Или влечением к новому и интересному, что быстро угасает, когда ко всем замкам найдены ключи. Может быть, это ничего больше, чем самообман одинокого и потерянного ребенка, желающего получить заботу и поддержку.       Чонгук волен называть связь с русалом как угодно, но выбирает непримечательное и трепетное слово, которое остается теплиться внутри, припорошенное смехом Чимина.       «Волнение».       Чонгук еле успел остановить свою руку, что стремительно тянулась к влажной коже мальчишки, от которого каждое движение не оставалось незаметным. Парень отогнал лишние мысли, сосредоточив все внимание на Чимине. Тот, видимо, только этого и ждал, спрятав улыбку за ладонь и откинувшись на валуне лицом к небу.       — Остановись, у тебя внутри все мысли будто взбешенные, — отвечает мальчик, поворачивая голову немного в сторону, чтобы видеть человека, и прошептал зловеще, — я слышу их топот.       — Ты для меня враг, — отчеканил Чонгук резче, чем хотел и поспешил добавить: — должен быть, но я хочу…       Чон замолчал, не зная, какое лучше слово подобрать для объяснения.       — Понять меня?       — Может, но скорее узнать тебя, — Чонгук последовал примеру русала и, упираясь спиной на камень, положил голову на твердую шероховатую поверхность так, что он оказался в опасной близости возле руки Чимина.       Мальчишка словно услышал сквозь топот многих одну тихонькую мысль и схватил ее, не раздумывая запуская мокрые пальцы с перепонками в пряди Чона.       — Я живу в море, у меня есть хвост, как ты мог заметить, — Чонгук прикрыл глаза, сосредотачиваясь на тихом голосе и мягких поглаживаниях его головы. — У меня большая семья — целый океан. Когда-то давно я жил на восточном побережье, там было хорошо, но мы вынуждены были переместиться. Думаю, отсюда мы тоже уплывем.       Русал замолчал, задумавшись о своем. Видно, картинки прошлого обрели яркие краски, поэтому Чонгук решил не мешать Чимину придаваться воспоминаниям. Он и так был ошеломлен тем, что ему так легко доверились.       — Когда я впервые тебя увидел, думал, все, пришел мой час. Но ты удивил меня, Чонгук. Человек, который смиловался над ужасным чудовищем, — в голосе слышалась едкая горечь, которую сразу же захотелось запить. Только вокруг была лишь морская вода.       — Почему это происходит?       — Что? Скажи это, человек.       — Почему люди убивают русалок?       — На самом деле, мы сами не знаем. Сначала, еще до всей этой дребедени, мои предки выплывали на сушу, чтобы полюбоваться вами. Они как бы хотели эти ваши две бесполезные палочки, как это? Ноги, вроде. И вот свершилось — наши девушки в полнолуние смогли выходить из воды, чтобы найти себе партнера для зачатия. Мы нашли способ продолжить род и осуществить, хоть и не полностью, невозможное. Когда люди прознали об этом, то и начали уничтожать нас. Не знаю, почему.       Чонгук почувствовал, как русал приподнялся, и тут же увидел нависшую над собой сощуренную от яркого солнца мордашку мальчишки. Чону рассказ Чимина ничего особенного не поведал. Да, он узнал немного больше о водных существах, но смысла в истреблении другого вида пока еще не видел.       — Может, теперь ты приоткроешь мне завесу и расскажешь, почему вы нас убиваете? — прошептал мальчик, ниже склоняясь к человеку. Чон замер от неторопливых действий, не имея сил даже, чтобы проглотить ком в горле. Отчего-то он почувствовал себя беленьким кроликом перед удавом, который все равно сожрет. И двигаться, бежать к спасению совершенно не хотелось.       — Я без понятия, — смог вымолвить Чонгук, но совладать с собой у него так и не получилось. Недоразумение перед ним противоречило всем, мать его, правилам, и это до бабочек в животе нравилось самонадеянному юноше. Не думая, что он творит, Чонгук быстрым движением перехватил голову мальчишки, придерживая за затылок, и сильно надавил, чтобы русал не сумел вырваться. Возможно, где-то это выглядело грубо и неэтично, но русал не пытался выбраться с крепкого захвата. Будто только и ждал смелых действий со стороны Чона.       Сухие губы неловко мазнули по мокрым, промахиваясь и целуя в губной желобок. Во второй раз они прицелились более точно, но одарили поцелуем аккуратный подбородок, собирая капли влаги. С третьего у Чонгука все получилось, и он бы не отказался от похвалы. Действия русала заставили его забыть об этом.       Чимин расставил руки по сторонам от Чонгука, чтобы не свалиться, и жадно присосался к пареньку, что уже давно растерял былую уверенность.       О Боги, если бы только люди знали, как умеет целоваться этот русал, они бы никогда даже и не подумали бы его убить. Да они бы боготворили его. Но Чонгук не даст им возможности узнать. Он ревностно впился в пухлые уста, прикусывая нижнюю губу, и не мог толком разобрать, куда уплывает весь окружающий мир. Остались только они, лежащие на твердом валуне, мокрые и отчего-то сильно нуждающиеся друг в друге вообще без особой причины; их мокрые губы, что побаливали от страстного напора и желали еще, еще; и соль, морская соль, которая придала их первому поцелую особый вкус, что невозможно забыть, — вкус океана и безграничной свободы.       Когда продлить легкое забвение уже было нельзя и Чимин откинулся обратно на камень, Чонгук прислушался сначала к себе, потом к мальчику рядом, а после к воде, и остался полностью доволен. Несмотря на весь абсурд, ему не стыдно ни капельки, даже хочется еще.       Стук сердца заполнил собой самые дальние уголки тела, которое все пульсировало, желало и млело на солнышке или же от Чимина. Захотелось расслабиться еще больше и пролежать на этом побережье, которого многие боялись, до скончания веков.       — Еще? — спросил русал так тихо, словно стал бояться Чона, а тот лишь радостно улыбнулся, уловив дрогнувший голос мальчишки.       — Давай.       Его тут же утянули во второй самый незабываемый поцелуй в его жизни.       От камня разболелась спина, солнце припекло в голову и все мышцы ныли от жажды физической нагрузки. Время перестало существовать и все материальное ускользнуло от них в тот миг. Чонгук просил, чтобы это не кончалось. Просил у всех богов, у неба, у воды, но солнце безжалостно двигалось к горизонту. Они купались пару раз, плескаясь у берега, (Чон не повторял ошибок прошлого и полез прямо в одежде). И когда Чонгук вызывал новый приступ смеха у Чимина, то парень светился, пуще начищенных сапог, из-за того, что может слушать столь прекрасный звук. Они дурачились, а после снова ложились на песок и целовались, много и ненасытно. Целовались до самого порога возбуждения, покусывая друг другу кожу в перерывах и зарываясь носом в мокрые волосы. Чимин пах свежестью, солью и немного водорослями, но Чону нравилось, до мурашек сильно. Парень терялся от пристального взгляда русала, но не оставался в долгу, исследуя ладонями красивый перламутровый хвост. Вблизи тот был еще более насыщенный и завораживающий, отчего Чонгук порывался посчитать все чешуйки, а Чимин со смехом останавливал его, втягивая в новый поцелуй. Парню оставалось податься и отдаться в руки мальчишки. Конечно, они не только целовались (хотя по большей части, да). Чонгук медленно и тихо рассказал Чимину все, начиная от детства с одним из самых дорогих ему людей — дедом, и заканчивая недавней ссорой с родными со всеми вытекающими обстоятельствами.       Чимин слушал внимательно, иногда теребя в руках край одежды парня или прощупывая его мышцы. Он прикусывал нижнюю губу на особенно тяжелых моментах, как смерть дедушки, и придвигаясь ближе, ловил руками лицо Чонгука, стирая пальцами зачатки слез. Он не мешал, давал Чону договорить, несмотря на порывы того остановиться и не продолжать, обнимал крепче и слушал так преданно, что у парня щемило в сердце.       Да как он мог усомниться хоть на секунду в этом, хоть и непохожим на нормального человека, мальчишке?       Чимин, будто услышав мысли Чона, обхватил его лицо ладонями и заставил юные глаза смотреть в свои пристально, не отрываясь, чтобы проникнуть в душу через эти маленькие озера и зацепиться там якорями за дно.       — Ты должен вернуться к ним, — наконец ответил мальчишка после небольшой исповеди. От краткой, но меткой фразы Чонгук весь сжался, готовый вырваться и убежать далеко-далеко, но русал был приятной тяжестью, его не хотелось покидать. Чонгук отчаянно замотал головой, пытаясь не слышать, как внутри разбиваются его хрустальные только зародившиеся надежды.       И сразу понял: он ведь послушает как последний дурак и пошагает этим же вечером домой.       — Они — твоя семья, а у нас семью не предают. Вернись и отстаивай свои права, а не сбегай как трус, — Чимин говорил мягко, вместе с этим поглаживая мягкими высохшими на солнце пальцами впалые щеки паренька. Его бы обнять, вытащить из океана и украсть у воды, как самую большую перламутровую жемчужину. Чонгук понимал, что это не в его силах.       А еще то, что русал озвучил его самые большие страхи. Чонгук — трус, всегда был и будет. Он не любит решать проблемы на месте, он убегает, корит себя, колупается в подсознании, выискивая выход из ситуации с наименьшими потерями, а когда набирается смелости, то нужно решать уже новые проблемы. И так каждый раз. Чертов порочный круг.       И, как каждый человек, Чонгук всегда знал о своих недостатках, но не думал об этом, мол, все не идеальные, я всего лишь думаю о том, как лучше для меня, это нормально. Неважно как долго это продолжается, но приходит время и появляется в жизни новый человек — человек, ради которого хочется стать лучше, преодолеть пустыню, свернуть горы и завоевать весь мир.       Был ли это Чимин, Чон не знает, но, возможно, поцеловав его еще раз, он поймет больше.       Припав к губам в поисках ласки и поддержки, Чонгук втянул русала в медленный ненавязчивый поцелуй, будто говоря: «Я не понимаю, зачем мы это делаем, но я не могу перестать привязываться к тебе все сильнее и сильнее».       Их поцелуй и послужил ответом Чимину, который больше не задевал тему возвращения Чонгука домой. Прощание выдалось скудным и непонятным до конца: то ли русал хотел прервать все контакты с человеком, то ли надеялся на что-то большее.       — Будешь скучать? — мимоходом спросил мальчишка, отталкиваясь от берега и виляя хвостом в воде.       Чонгука охватил непонятный ему страх, когда Чимин проявил желание попрощаться, потому что солнце расплылось блеклой полоской на горизонте, а луна маняще выплыла из облаков. Чон стиснул кулаки сильнее, чтобы скрыть мелкую дрожь в руках. Отпускать русала не хотелось. Сейчас, в отличие от всех прошлых встреч, юноша не мог оторвать взгляда от красивых миндальных глаз, а не от перламутрового хвоста. Чимин был сам по себе прекрасен, даже без хвоста привлекая к себе внимание.       — Буду искать встреч, — уверенно произнес Чон, вызывая у мальчишки легкую улыбку, словно он неудачно пошутил, а Чимин потешается над ним, таким неопытным и настойчивым в делах сердечных.       — Ты хочешь специально встретиться с опасным русалом?       — А как ты думаешь, для чего я тебя целовал?! — Чимин отплыл уже на достаточное расстояние и Чону пришлось прокричать слова, что оказались громче, чем он ожидал.       Этот бой мальчишка позорно проиграл, опуская порозовевшее от смущения лицо под воду и при этом пристально наблюдая за человеком на берегу. Шальной взгляд русала заставил Чонгука самого покраснеть до кончиков ушей и расплыться в наиглупейшей в мире улыбке.       Боже, какие же они… Покрасневшие придурки…       В голову прокралась мысль, что впервые русал похож на морское чудовище, но не такое, каким его представляли в байках и легендах. Он похож на чертовски красивое морское существо, которое одним дыханием может соблазнить и затмить разум сотни солдат, вызвать тысячи смертей и развязать настоящую войну. И Чонгук готов ее начать, битву за битвой покоряя сердце русала.

***

      Домой Чонгук вернулся далеко за полночь. Пробрался так же незаметно, как и ускользнул. Его могли даже не хватиться, но кровать аккуратно застелена, что никогда не делал Чон. По крайней мере не так, чтобы ни одной складочки не было. Парень упал поверх покрывала, даже не пытаясь залезть под одеяло. Ему бы показаться родителям, но зная, что придется выслушать, юноша даже пытаться не стал.       Утро вечера мудренее, как говорится.       И правда, с утра Чонгук уже мог здраво рассуждать о вчерашнем дне и своих поступках. Не все до конца казалось ему понятным, но решение вернуться было самым правильным, ведь бежать — не выход. Тем более, оказалось, что у матери снова разболелось сердце из-за него, и неизвестно, как бы она себя чувствовала, если бы он решил не возвращаться. Что бы он себе там не надумал — ему дорога его семья, и Чимин, который остался самой большой загадкой для Чона, как-то сразу это разглядел за напускным равнодушием и каменным лицом рассказчика. Чонгук, конечно, не в курсе, как там в голове у русалок все устроено, но уверен, что его Чимин особенный.       Его. Можно ли ему так говорить, думать? Даже если русал никогда больше не выплывет к нему, мальчишка уверен, что другого в его жизни не будет. Чонгук попытался стереть улыбку с лица и чуть ли не навернулся с лестницы из-за навязчивых воспоминаний о их вчерашних утехах. Весь романтичный лад одним махом смело, как дворовой метлой, от сурового взгляда отца.       — В мой кабинет, живо, — отчеканил Чон-старший и тут же развернулся. Ох и взбучка ждала Чонгука, но он к ней готов, снова подавляя совсем неуместную улыбку, и идет за родственником, заметно подпрыгивая, как на маленьких пружинах.       Двери плотно закрылись у него за спиной, отец подошел к сыну, хватая правой за затылок и впечатывая лбом в свой, чтобы острый взгляд похожих глаз распорол глазное яблоко, добравшись к самому мозгу и выгравировал там свои правила.       — Щенок, — прошипел в ярости Чон-старший, отчего юноша не сдержал страх в коленях и еле заметно присел от слабости в ногах. Такого отца он еще не видел. Тот шипел, словно готовая к смертельному прыжку змея, и был готов на все, что угодно, чтобы сын запомнил урок и тот стал для него поучительным.       Вот только глава семьи не учел, что время не стоит на месте. Иногда оно идет, иногда бежит, сбавляя темп для передышки, все вокруг ему подвластны, как и беззащитный слабый сынишка, готовый на все ради одобрения и гордости.       Чонгук чувствует, как закипает внутри котел с горючим. Сейчас рванет. Да, он может многое оправдать, может простить и забыть прошлое, но подобного отношения к себе не потерпит. Только не тогда, когда он, кажется, понял, что ему есть за что бороться.       Неожиданно для самого себя Чон вырывается с захвата, отходя на приличное расстояние. На секунду он наблюдает отцовскую растерянность, которую никогда прежде не видел. И снова ничего, кроме желания доминировать над сыном.       — Да как ты смеешь?! — рявкнул Чон-старший, и Чонгук уже было подумал, что на него кинутся с кулаками, но нет. Отец держал себя в руках, упираясь телом на подоконник, но парень видел, как у того играют желваки и пульсирует висок. Ничего хорошего это не предвещало. — Сбежал, решив поиграть в самостоятельного. Довел мать до приступа, ослушался меня, отпустил в море живую русалку, пощадив! Кто ты, черт тебя дери?!       Чонгук удивленно отвел взгляд на спелые абрикосы, что было видно из открытого окна. Он узнал. Конечно же это должно было случиться рано или поздно, капитан всегда узнает о проделках на своем корабле. Главное, что Чимин в безопасности.       Ему нечего ответить человеку, с которым у него из общего лишь большие оленьи глаза.       Да, он ослушался, впервые решив стать сильнее и обрести свою точку зрения, и не жалеет. Да, он сбежал, сбитый с толку, не зная кому верить и чего хочет он сам, не подумав о последствиях, но снова не жалеет.       И да, он освободил самое прекрасное существо на свете, что даже не достойно знать значение слова «убийство». И жалеет только о том, что тогда на долю секунды в его голове промелькнуло сомнение.       Сейчас же молчание лучше всех этих слов, которых отец не стерпит. Выводить его из себя еще больше не стоит, хотя тот, кажется, и так все прекрасно понял, проскрипев ногтями по дереву и впечатав кулак в стену.       — Не уберег, — пробормотал он, не оборачиваясь к сыну, — околдовали, когда успели, как?       С этим вопросом Чон-старший наконец развернулся к Чонгуку и пристально оглядел его с головы до ног, будто пытаясь ухватиться хоть за что-то, что могло бы спасти бедного мальчика.       — Ты спятил, отец! Меня никто не околдовывал! — не выдержав мужского напора, громко прокричал парень, игнорируя то, как медленно и осторожно начал приближаться к нему родственник, будто пытался загнать мальчишку в клетку.       Отец точно спятил, ведь нес какую-то чушь себе под нос, а в глазах ни намека на ярость, только страх и гнев, направленный на кого-то, но точно не на Чонгука.       — Сопляк, — выплюнул в лицо сыну отец. — Если нет, то почему ты вдруг спас того русала?!       — А какие причины вообще их убивать?!       Диалог давно перешел на крик, который отскакивал от стен и снова ударялся о барабанные перепонки, он напоминал мячик для пинг-понга, что скакал через натянутую сетку от Чона-старшего к младшему и обратно.       — Причины тебе нужны?! А моего слова недостаточно?! Я твой отец!       — Ты глупец! Всю свою жизнь убивал народ, о котором ничего толком и не знаешь, обзывая их чудовищами, когда на самом деле чудовища — это мы! — под конец Чонгук выдохся, эти предложения отобрали у него силы, а истина, которая все время плескалась совсем рядом, оказалась в руках.       Отец застыл, будто его оглушило словами собственного сына. И Чонгук, за которым осталось последнее слово, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты, громыхнув дверью.       Весь день прошел в молчании. Семья то ли сторонилась его, то ли еще не простила, а может все вместе. Чон упорно старался делать вид, что не замечает этого, увлеченный повседневными делами и работой в конюшне. После обеда парень сбежал в город к Тэ и провел остаток дня, помогая тому на рынке с продажей рыбы. Как бы настырно не выпытывал друг у младшего, что же случилось дома и почему он передумал соблюдать их тщательно продуманный план, тот чего-то решил отмалчиваться, чем обидел еще и Тэхена.       Чонгук уложился в постель, когда на море упали первые лучи солнца, но усталость все равно отступила на второй план. Дело было не в загруженности — парень долго не мог опустить задницу на кровать, в очередной раз считая шагами периметр комнаты. Он почему-то весь день не мог забыть то, с каким потерянным видом его отец пару раз повторял о том, что не уберег, что его сына околдовали, с каким выражением посмотрел он на Чона, словно тот смертельно болен.       И было во всем этом что-то пронзительно отрезвляющее, отчего даже голова разболелась.       Сначала это казалось полной чушью, но, подумав немного о русалках, об их невинных образах, о потерянных в море кораблях и обо всем, о чем шептались старики, все показалось связанным в одну страшную историю, где монстры были по обе стороны. Чонгука передернуло, мысли вернулись к Чимину: к его губам, что были похожи на алый нежный цветок; к глазам, от которых мутило в животе и штормило по всем фронтам; к аккуратному носу, который так и требовал всем своим видом поцелуев, как и подбородок, скулы, шея, руки; и в конце концов, к красивому хвосту, за который любой отдаст тысячи золотых, чтобы лишь коснуться. Весь Чимин теперь казался недостижимым для простого смертного, но и невероятно близким. Невидимую связь с русалом можно было прощупать, нужно всего лишь приложить к груди в районе сердца чувствительные пучки пальцев и прислушаться.       Тук-тук-тук.       Чимин не мог быть тем, кто пойдет против Чонгука, и юноша слепо верит в это, сонный, усталый, опустошенный, но с горячей надеждой, мечтательный и чуточку (совсем чуть-чуть) влюбленный.

***

      Идти к морю в тяжелых ситуациях — неизменно и необходимо. Чонгук даже не замечает, как ноги сами несут его к уже полюбившемуся месту на побережье, куда редко забредали люди из-за неудобного расположения и опасного и глубокого морского дна. Парень садится прямо на мокрый песок, не заботясь об одежде. Ему снова нужно выговориться, и, возможно, он поймет больше, вот только начать чертовски сложно. Юноша трет лицо, легонько похлопывая ладонями по щекам, чтобы прийти в себя, собраться духом и извлечь острым пинцетом из сердцевины зародившиеся чувства наружу, сделав себя самым уязвимым в мире в это мгновение.       — Деда, я, кажется, влюбился.       Море взволновалось, зашепталось, и ласковый ветер обдул красные щеки парня. Оно будто приласкало мальчишку в своих прохладных объятиях, успокаивая. Следующие объяснения, Чон уверен, не очень-то и нужны, ведь океану давно все известно. Он знал еще до того, как сам Чонгук понял и принял в себе двоякое ощущение нужды увидеть незнакомое существо и никогда не отпускать на глубину. Но парень хочет сказать, пусть весь мир услышит его тихий шепот в одной тональности с шумом волн.       — Это не девушка, даже не парень, — Чонгук прикрыл глаза, подставляя лицо навстречу морскому ветру. Сказать вслух тяжело, как бы сильно он не кричал это у себя в голове и не смирился, чтобы произнести заветное — ему потребовалось разрушить внутреннюю последнюю стену, которую в нем возводили годами окружающие и он сам, выкладывая кирпичики в два ряда. — Это русал. Самый настоящий. С перламутровым хвостом и заразительной улыбкой. Когда я смотрю на него, я так сильно волнуюсь и боюсь, что этот раз последний — он уплывет и не вернется ко мне.       Кажется, что даже волны начали разбиваться бесшумно, даря парню полную тишину, чтобы заполнить ее теми ощущениями, что уже не помещаются в грудной клетке. Чонгук с радостью бы вылил их как горячую патоку, но та прилипла к нему намертво, и остается только тянуться пальцами к подбирающейся к нему воде, тщательно подбирая следующие слова.       — Отец обмолвился, что меня околдовали, но Чимин бы не смог. Он другой, — пылко сказал юноша, уверенный в невиновности своего любимого. Чон прикусил язык, пытаясь заглушить настырного червя, который колупался в его словах и заставлял сомневаться, и неуверенно добавил:       — Может я и правда под каким-то колдовством, ведь раньше я не влюблялся так быстро и сильно.       Ветер аккуратно дунул на мальчишку, путая его непослушные волосы и играясь с ними, он снова успокоил Чонгука, который поднял ласковый взгляд к горизонту.       Все-таки океан это самое настоящее, что у него есть. Он придает смелости, вселяет надежду и захватывает своей свободой, вытягивая из Чонгука того мальчишку, который не боится ничего в мире и готов преодолеть любые преграды.       — Хотя, знаешь, любовь сама по себе те еще чары, так что отец прав. Я околдован им, — уверенно говорит Чонгук, останавливаясь взглядом на тонкой линии, которая разделяет небо и воду, не давая им слиться в один безграничный океан. — Спасибо.       — Мне приятно слышать это, Чонгук-и, — неожиданно ответило море парню голосом Чимина, отчего юноша аж подскочил с песка, перепуганный до смерти.       Чуть поодаль расположился мальчишка с хвостом и неотрывно наблюдал за человеком, который разоткровенничался перед океаном. Чон в очередной раз поразился наглости русала. И как ему вообще мог он понравиться?       — Нехорошо подслушивать, — буркнул парень себе под нос, отчаянно пытаясь вспомнить, что он успел наговорить и как много услышал русал, хотя в любом случае происходящее было сродни трагедии для юного романтика. Он медленно подошел к Чимину, глядя сверху вниз на распластавшегося на песке мальчишку, что лениво двигал хвостом в воде и не сводил с человека прищуренных глаз. Его недовольный тон тот, видимо, решил проигнорировать.       — Так тебе приятно, что я околдован тобой? — решился спросить Чонгук, даже не заметив, что от прежнего спокойствия не осталось и следа, а в голос просочились стальные нотки. Он нехотя присел возле русала, давая тому понять, что не уйдет без четких ответов.       — Чонгук… — начал было русал, приподнявшись на локтях, чтобы их лица были на одном уровне, но тут же был остановлен ладонью парня, которой тот прикрыл губы, готовые в очередной раз соврать ему или увильнуть от ответов, которых Чон еще не вынесет.       — Только правду, пожалуйста, — попросил парень и, дождавшись утвердительного кивка, отнял руку от лица русала. Налет расслабленности и легкого заигрывания тут же слетел с лика водного существа. Видимо, Чимин понял, что сейчас человек настроен как никогда серьезно и, несмотря на все его слова, сказанные духу деда, он может уйти и не вернуться к морю, к нему.       Чон отодвинулся, чтобы ненароком не коснуться русала, боясь поддаться очередному порыву и забыть обо всем на свете, погрязнув с головой в неожиданно вспыхнувших чувств. Он осторожно оглядел мальчишку, пытаясь увидеть напряженность в мышцах или признаки нервозности, но Чимин был спокоен и готовый говорить, будто всегда знал, что придет время и юноша узнает о всех подводных камнях.       — Ты околдовал меня или как это у вас называется? Применил силу, из-за которой люди готовы утонуть, лишь услышав ваш зов? — на самом деле ответа Чонгук знать не хотел, потому что глубоко внутри догадывался, каким он будет. Образ невиновных и прекрасных водных существ растаял и не оставил ни следа.       — Да, — четко ответил Чимин, не опуская глаза, а все с тем же спокойствием следя за эмоциями на лице юноши, которые тот даже не пытался скрыть. Можно было подумать, что для русала это ничего не значит, будто они погоду обсуждали, ей-богу.       — И все, что я к тебе чувствую, это… — ком в горле помешал продолжить фразу. Чонгуку внезапно стало больно от мысли, что его использовали как куклу на шарнирах ради какой-то собственной выгоды. Значит и не было никакой сказочной любви, которую он успел себе придумать. Это всего лишь очень реалистичная иллюзия, навязанная чудовищем.       А Чонгук повелся, как маленький ребенок повелся на солнечный смех и блестящие перламутровые чешуйки, которые до сих пор хочется погладить. И от того, что Чон не может подавить выросшую внутри него нежность к Чимину, в тысячи раз больнее. В уголках глаз блестят слезы, он знает, что русалу это отлично видно, но даже не пытается скрыть их.       — Нет, Боже, Чонгук! — выкрикнул мальчишка, пытаясь дотянуться пальцами к телу юноши, что уже дрожал от переживаний, сдерживая себя от побега с пляжа. — Да посмотри же ты на меня!       Чонгук словно вынырнул, обретая слух, шум взбунтовавшегося океана заполнил его, а голос Чимина заставил обратить свой взор на русала, который теперь не казался спокойным. На солнце смоляные пряди быстро высохли и теперь танцевали под дудочку ветра, встревоженный взгляд, прикованный к человеку, и цепляющиеся за его штанину руки русала отрезвили и заставили посмотреть в ответ, найти там на дне темной, как Марианская впадина, души водного существа истину и поверить в то, что сейчас эта самая истина слетит с любимых губ.       — Слушай меня, это было в начале. Я только один раз применял к тебе силу, заставив меня не убивать. Все остальное это ты сам: на корабле я был без сознания, на побережье я уже не хотел тебя заставлять. И то, что я сделал тогда в пещере, оно никак не касалось твоих чувств ко мне, Чонгук. Я всего лишь заставил отпустить. Все, что у тебя вот здесь, — говорил Чимин, прикасаясь к своей груди там, где предположительно должно быть сердце. Правда, Чон не уверен, есть ли оно там у русалок, хоть и слышал стук чиминового. В памяти всплыли воспоминания из детства, в котором его дедушка делал похожий жест, — это твое собственное. Поверь мне.       Разум отказывался принимать подобную информацию и обрабатывать ее. Как он вообще мог поверить русалке?! Да еще по своей воле чувствовать к ней нечто теплое и родное?! А если эти чувства он внушил?! Это все, о чем он успел подумать перед тем, как понял — его сердце уже все сделало и приняло.       — Если это правда, — начал Чонгук, немного успокоившись. Не каждый день бываешь обманутым хитрым русалом, которому ни верить, ни доверять нельзя, а Чон делал это, полностью отдав в руки существа на тарелочке с голубой каемочкой свое сердце, — то зачем вы вообще это делаете, топите людей, очаровывая своим колдовством?!       Когда Чимин поднял глаза и посмотрел прямо в мокрые глаза Чона, то юноша ожидал чего угодно, но не ответных слез, сожаления во взгляде и безысходности, которой пропитался весь образ лежащего на берегу русала. Будто заточенный в своем теле мальчишка затравленно смотрел на человека, игнорируя дрожащие губы и несвойственные глазам морского чудовища слезы, и Чонгук внезапно понял — у него не было выхода.       — Ты не поймешь, Чонгук-и, — начал русал таким голосом, будто ненавидел саму свою сущность, но был беспомощен перед нею. — Между русалками нет чувств. Мы не умеем испытывать эмоции друг к другу. Мы просто… рыбы. Плаваем, общаемся, но внутри нас пустота. И это существование ради самого существования не имеет смысла, потому что с людьми по-другому. С людьми мы чувствуем.       Чимин прикрыл глаза, разрешая последним слезам прочертить дорожки по его лицу, и легонько, почти что физически болезненно улыбнулся.       — От одного ощущения, как внутри просыпается волна эмоций и как она захлестывает тебя, будто настоящий шторм, боготворишь всех демонов, что лишили нас этого дара. О Нептун, ни одна русалка не может отказать себе в лишних минутах возле человека, — голос Чимина стал для Чонгука последним маяком, к которому он брел, тоже погружаясь в темноту век. Необъяснимо, чем мальчишка сейчас пользовался — чарами, силой или же правдой, — но Чон верил и не осуждал. Он погрузился в сказанное и представил, если бы он не умел чувствовать, не знал, что такое радость, счастье, горе и слезы, а просто бы жил, как животное, понимая разумом, что от него скрыто за ширмой нечто чудесное, то как бы вел себя?       — Мы пытались остановиться, честно. Вы сходили с ума, следуя за нами на дно, хотя мы кричали, просили не идти. Мы сдерживаемся, сколько можем, зная, какую высокую цену придется заплатить, но это выше нас, — Чимин сорвался на хрип, не в силах громко выворачивать перед человеком душу, которая совсем и не темная, а всего лишь прячется в тени лжи, боясь неизвестности. — Ты бы знал, Чонгук, как я ненавижу себя за тех невинных, что погубил.       Русал откинулся на спину, прикрывая лицо от палящего солнца или же из-за стыда. Видеть мучения водного существа Чонгук не мог. У него в голове снова все спуталось, но он цеплялся за крохи надежды, слова, веру и, как-никак, любовь, идя наперекор здравому рассудку. Чимин вздрогнул, почувствовал чужие пальцы в своих темных, как воронье крыло, волосах и открыл заплаканное, немного опухшее лицо для дорогого человека. Чон смотрел без злобы, осуждения или ненависти, но и понимания в его взгляде не было. Парень о чем-то думал, взвешивал, но отпускать русала явно не хотел. Последний раз прикоснувшись к мокрым щекам, Чонгук отпрянул и поднялся на ноги.       — Мне нужно время, чтобы прийти в себя, — наконец ответил Чонгук, отходя от растерянного русала. Юноша попросту не знает, что сказать, и понимает, что бежит в очередной раз. Пусть дурак, пусть трус, только дайте пару часов сна и тишины.       — Не оставляй меня, — Чимин тянулся за ним все дальше от воды на чужую сушу, зная, что никогда не дотянется, не войдет в жизнь мальчишки твердой походкой, оставаясь в ней навсегда, но не останавливался, выбираясь на берег.       Чон замедлился, понимая, что нужно сказать что-то еще, утешить и уверить, что он вернется, ведь внутренний голос предательски шепчет: «Вернешься же к нему, дурак».       — Даже не думай использовать свои чары, — совсем не то вылетело из губ, и Чонгук чуть не откусил себе язык, но русал проигнорировал резкость слов и лишь отрицательно замотал головой.       — С тобой — никогда, — заверил мальчишка, больше не впиваясь ладонями в песок в попытке догнать, остановить и прижать теплое тело к своему, ненавистному, рыбьему. Он почувствовал, что должен повторить уже сказанное ранее, заметив неуверенность юноши во взгляде, когда тот отворачивался от русала. И у Чимина промелькнуло в голове «Он уйдет». — Ты сам в меня влюбился, я тебя не заставлял.       — Как я могу быть уверен?       Губы сжались в плотную линию, брови болезненно поломались, а руки спрятались за спиной, скрывая дрожь и желание рвануть вперед и, не обдумывая больше ничего, остаться с Чимином навсегда. Чонгук колыхался на тонкой веревочке, на которую сам себя выпроводил.       — Почувствуй это, — прошептал Чимин отталкиваясь от берега, возвращаясь в родные объятия океана, но отдаляясь от любимого человека. В нем еще теплилась надежда, но всем видом он излучал обреченность.       Подавшись вперед, выключая разум всего на мгновение, Чонгук только подливает горючего, разжигая слабый огонек надежды на лучшее, и спрашивает уверенным тоном, будто ответа не требуется:       — Увидимся завтра?       На красном лице мальчишки появляется слабая улыбка. Чимин обнажает ряд ровных белых зубов и щурится то ли от солнца, то ли от счастья. Он пятерней откидывает смоляные волосы, и Чон узнает прежнего немного наглого, сумасшедшего и головокружительного русала, что завораживает без всяких специальных чар.       — На месте, где ты влюбился в меня? — неожиданно спрашивает осмелевший Чимин, гладя ладонями поверхность воды, будто это его большой ласковый зверек.       — Как ты можешь знать, если я сам не знаю? — опешил парень, наблюдая за тем, как красиво выглядит русал в своей стихии. Все-таки, он — неотъемлемая часть океана.       — Оооо, Чонгук-и, ты знаешь.       Юноша отрицательно покачал головой, но Чимин этого уже не увидел, пропадая под водой, на прощание махнув ослепительным плавником, а если бы увидел, то все равно бы не поверил.       Потому что Чонгук знает, когда влюбился.

***

      Дома вопреки всему парень сразу же лег спать. Ему снилась морская синева, собственный хвост и радостный Чимин. Они безмятежно качались на маленьких волнах где-то посреди океана, где не видно земли и одна вода кругом вперемешку с небом. Было спокойно, вода доброжелательно покачивала их, а русал рядом любвеобильно льнул к парню. Просыпаться совершенно не хотелось, но Чонгук поднялся посреди ночи весь в холодном поту и с бешеным сердцебиением. Он наспех вытер полотенцем мокрое лицо, открыв захлопнутое ветром окно, и понял, что больше не уснет. Несмотря на короткий сон, парень чувствовал себя бодрым, а голова казалось ясной. Думать о произошедшем вчера Чон долго не стал. Еще на берегу он знал, чем все это закончится, и вернуться домой он хотел лишь для того, чтобы последний раз полежать у себя в комнате, увидеть мать, занятую бытовыми заботами, заглянуть к Тэ, ну и, конечно, проститься с отцом. Ему дороги все эти люди, но они недостаточно сильно держат его, поэтому Чон чувствует, что может уйти. Пусть к русалу, которого знает без году неделю, ему все равно, что это бессмысленно.       Пусть весь мир катится к чертям со своим смыслом, ведь в момент, когда его Чимин рассказывал через боль и слезы о грехах своего народа, Чон ни на мгновение не мог обвинить мальчишку, до него лишь дошло, что без этого полурыбы-получеловека не будет Чонгука.       Тихонько Чон приоткрыл дверь, но та все равно громко проскрипела, выдавая парня с потрохами. Парень зажмурился, боясь вырвать мать из чуткого сна или нарваться на болтливую двоюродную сестру, но его никто не услышал. Пробравшись на кухню, Чонгук, которого уже замучила жажда, хотел было набрать воды, пока не услышал тихий шепот из гостиной. Мужские голоса перебивали друг друга о чем-то споря. В первом Чонгук безошибочно сразу же узнал отца, а вот второй голос долго оставался загадкой, ведь дядя обычно молчалив, а сейчас что-то стойко пытался доказать своему брату. Понимая, что его здесь не должно быть, Чон решил так же незаметно покинуть кухню и вернутся в кровать, но тут услышал повторяющееся неоднократно свое имя. Любопытство победило, и парень прилип телом к дверному косяку, прячась в ночных тенях. Отец с братом сидели на достаточно близком расстоянии к двери и теперь Чонгук мог слышать их, хоть и не четко.       — Ты хоть понимаешь, что он больше не вернется в семью? — взволновано спрашивает дядя юноши, кажется, пытаясь от чего-то отговорить своего старшего брата.       — А что я должен делать? В один день он окончательно выживет с ума как наш старик. Ты думаешь наш отец просто так решил на старости лет предать охотников и мелеть всю ту чушь? О нет, я однажды застал его, весело болтающего с русалкой. Чонгук весь в него. Не удивлюсь, если этот паршивец уже решил пойти на корм рыбам! — в конце Чон-старший не сдержался, громыхнув кулаком по столу.       — Спокойно, мы не обязаны его сдавать на лечение.       — Ты предлагаешь мне прикрывать его, пока он медленно умирает?! — взбесился отец, резко вставая с дивана, отчего Чонгук сильнее вжался в стену и перестал дышать.       — Нет, брат, я предлагаю найти компромисс. Он ведь еще совсем ребенок, ему нужна наша помощь, а не безмозглых лекарей…       Дядя Чонгука что-то продолжал бормотать, уговаривая своего брата, но юноша перестал их слушать, уловив суть. Он и так знает, что его отца уже не переубедить. Чон-старший твердо решил сдать сына в лечебницу для душевнобольных. Теперь Чонгук понимает, почему всегда это заведение было переполнено. Его тело окаменело, ноги не хотели слушаться. Возвращаясь в комнату, парень уже не обращал внимания на созданный им шум. Быстрее закрыться в комнате и спрятаться от происходящего.       Как с ним все это приключилось? Смогут ли когда-то русалки и люди мирно жить или победит кто-то один, уничтожив других? Судорожно шаря глазами по комнате, Чонгук принялся собирать сумку. Если в прошлый раз его побег из дома был желанием взбунтоваться, показать, что он сам может решить, как ему жить, то сейчас это не попытка сбежать от проблем. Чон бережно прячет арбалет, цепляет на пояс свой набор ножей и, окинув свою комнату грустным взглядом, вспоминая все прожитые в ней года своей жизни, без сожалений уходит. По дороге ко входной двери, парень останавливается возле каждой двери, зная, что больше сюда не вернется. Жаль, что нельзя будет попрощаться с Тэ, но идти к нему сейчас нет ни желания, ни смысла. Чонгук стаскивает с кухни буханку хлеба и кусок телятины и беззвучно выходит через главную дверь, будто на прогулку, а не насовсем.       Парень бредет по темной дороге к ближайшим соседям, зная, что его действия будут не совсем законными, но семья Минов ничего не потеряет, лишившись одной лошади. Чонгук без проблем перелезает через забор, не боясь чужой породистой овчарки, что внимательно наблюдает за ним с земли. Собака с самого начала унюхала Чона, но не стала лаять, ведь это ее друг и у него всегда найдется лакомство, что скрасит скучную собачью жизнь. Чон приветливо улыбается псине, свистит тихонько, чтобы та подбежала ближе, а после достает взятое ранее в своем доме мясо и кладет перед любопытной мордой, что уже обнюхивала сумку парня.       Недолго погладив собаку по густой жесткой шерсти, Чонгук направляется к конюшням, следя за окнами дома, чтобы заметить признаки света. Все идет гладко и по плану: парень открывает одну из конюшен, зная, какую лошадь возьмет, кормит с руки Демона, который был самой черной из имевшихся у Минов, с красивой гривой и умными глазами лошадью. О его непростом нраве все в округе знали, и приручить его мог лишь хозяин, главный конюх и Чонгук, который иногда подрабатывал здесь, вычищая копыта, убирая в конюшнях, кормя голодных лошадок. И иногда, когда господин Мин был добрым, он поощрял труд парнишки, разрешая прокатиться на одной из его лошадей. Чонгук всегда выбирал Демона. Без веских причин, он ему просто понравился.       Вот и сейчас лошадь приняла юношу за своего, фыркнула ему в лицо, здороваясь и подставляя морду под руки. Через десять минут Чонгук рассекал темное бесплодное поле на Демоне, направляясь к месту, в котором Чимин назначил встречу. Он не до конца понимал, что ему принесет их встреча, станет ли она последней, но был уверен — его судьба и так уже сплетена намертво с судьбой русала. Ветер нещадно бил в бока, обдувал со всех сторон, мешая Чону смотреть вперед.       Если его Чимин решит оторвать человека от себя и отпустить, то Чонгук решил скакать в другой город, искать ответов и свое предназначение. Парень думает податься во флот, чтобы всегда быть рядом с морем и воевать не с русалками, а с другими людьми. Возможно, для поисков ответов и решения непростой задачи в виде войны, где каждый, как прав, так и не прав, потребуются годы, хоть вся жизнь, Чонгук готов нестись вперед, как сейчас, против ветра.       А если его Чимин оставит Чонгука рядом с собой, то…       Мысли остаются незаконченными, он на месте и больше думать не имеет смысла. Все закончится сейчас или никогда.

***

      Добираться к пещере, где он впервые встретил русала, как обычно пришлось через воду. Теперь у него не было лодки, поэтому это оказалось труднее, чем он предполагал. Чонгук ушиб бок, когда пробирался в ущелье между двумя скалами под водой, и расцарапал себе щеку какими-то водорослями, которыми обросло все вокруг. В образованной камнями пещере было все так же темно, но уже сейчас горные породы сместились, пропуская в убежище несколько лучей. Видимо, уже через пару месяцев эти скалы вконец обрушатся или уйдут в океан вместе с сильными волнами. Когда Чонгук привязывал Демона к сухому дереву, уже светало. Рассвет только-только начал окрашивать горизонт в нежно-розовый, поэтому парень не надеялся, что Чимин уже ждет его. Несмотря на еще позднее время, в пещере Чон был не одинок.       Русал вынырнул из воды, как только юноша подтянулся на руках и забрался на булыжники. Камень здесь был ровный, будто счесанный, и действительно напоминал берег. Чонгук сел на край, свесив ноги в воду, пытаясь отдышаться из-за нехватки кислорода.       Чимина он увидел не сразу. Того как обычно выдал яркий хвост. Чонгук до этого думал, что увидеть сейчас русала ему не очень хотелось, но как только взгляд пал на неловкую улыбку, на мокрые черные волосы, откинутые назад, то понял — он так сильно успел соскучиться.       — Ты пришел, — будто заверяя себя, прошептал Чимин, облокотившись на каменный выступ.       — Сомневался? — спросил мальчишка, внимательно наблюдая за эмоциями на чужом лице. Ему бы по-хорошему убить русалку или убежать отсюда подальше, ускакать на Демоне и начать жизнь с чистого листа, но здравый ум, кажется, отключило.       — Не был до конца уверен, — Чимин подбирается ближе, неуверенно касаясь пальцами чонового бедра, чтобы установить хоть какой-то тактильный контакт. — Как у тебя дома?       И Чонгук понимает, почему его касаются, он чувствует это сейчас как никогда ярко. Их тянет словно магнитом: хочется касаться, трогать, целовать, говорить и не отводить взгляд. Моряки не просто так топятся.       — Все хреново, — юноша запустил руку в манящие черные волосы, нежно поглаживая голову русала. — Они уверены, что теперь я сумасшедший, хотя, впрочем, так и есть, раз я здесь с тобой.       Чимин замирает на мгновение. В его глазах сумасшедший огонь, лицо горит жаром, а пальцы заметно дрожат. Чону хочется подобрать мальчишку, подтянуть к себе и замереть так, пока кто-то из них не решится разорвать момент.       — Чонгук, я не…       Рука человека соскальзывает на приоткрытые губы, заставляя замолчать. Он не хочет этого слышать. Пожалуйста. Они и так понимают, что сгорят, понимают, что вместе, а остальное сотрется временем и волнами.       — Молчи, я знаю, что ты не можешь этому противостоять, — горячо шепчет Чонгук, окончательно теряя себя. Если это сумасшествие, то он точно безумец.       Юноша подхватывает своего очаровательного в каком-то смысле рокового и коварного мальчишку за подмышки и вытаскивает из воды, укладывая прямо на себя. Ему неудобно от упирающихся в спину твердых камней, но все это забывается, как только в кольце из его рук оказывается водное чудовище, у которого в оружиях вместо острых стрел, ножей или револьверов инструмент куда похуже — чувства.       — Я хочу это чувствовать так же, как и ты, — голос Чимина окончательно отбрасывает покореженную броню, рушит все стены между их мирами, и Чонгук становится самым счастливым за всю свою жизнь.       — Чертова губительная любовь, — слова опаляют чужие губы, превращают в пепел и горят на кончиках языков, когда два голодных до поцелуев рта наконец-то сливаются.       Сквозь шум крови в ушах и воды рядом юноша слышит, как довольно мурчит русал, отчего по телу человека идут приятные вибрации. Пальцы цепляются за чужое тело намертво, обхватывают за талию, проводят пучками по мелким чешуйкам на пояснице, заставляя выгнуться в своих руках.       Кажется, русалка впервые в истории своего рода влюбилась.       Чимин тяжелый, мокрый и до самой последней клеточки порочный. Он извивается, хватается покрепче, словно Чонгук может сбежать, и кусает нижнюю губу парня, следом зализывая ранки. Он проводит языком по подбородку, в очередной раз кусая, оставляет слюну на щеках, уделяя особенное внимание полученным ранее в воде ранам от водорослей, теребит мочку уха, вырывая из груди парня еле слышный стон.       Взгляд туманный, Чону кажется, что он уже тонет. Чего от него добиваются, чего хотят? Он не может понять, поэтому тянется к желанному телу, впиваясь в ключицы. Когда его рот достигает шеи, русала пробирает крупная дрожь и он запускает ногти Чонгуку куда-то под лопатки. Юноша ухмыляется, исследуя поцелуями гладкую кожу, задевая языком чешуйки возле жабр, а после целует прямо в еле видные тонкие порезы. Чимин откидывает голову, разрешая парню все, что угодно, а тот, не теряя возможности, оставляет парочку крупных алеющих кровоподтеков возле чешуек. Он слышит просящий стон мальчишки, хочет еще, но ему не дают продолжить.       Чимин держит лицо любимого, горячо целуя, а следом одним движением откидывает свой хвост обратно в воду. Чонгук ошарашенно наблюдает за тем, как русал спускается все ниже и ниже, держась руками за тазовые косточки. Его пальцы нагло пробираются под мокрую ткань штанов, и Чонгук в одно мгновение сгорает от возмущения и смущения.       У него в голове столько всего, что хочется выкрикнуть в лицо этому порочному существу: «Что ты творишь?», «Перестань!», «Чимин, что ты удумал?». Но горло отказывает содействовать и выпускает вместо слов утробный рык, который мальчишка воспринимает за согласие, игнорируя испуганный взгляд парня.       Руки приспускают прилипшую к телу ткань, и Чонгук надеется, что в сумраке пещеры ничего не видно. Он приподнимает голову и видит похотливый жар в глазах мальчишки. Ох, черт.       Все рецепторы будто воспалились, а маленькое пламя, что зародилось внизу живота, сейчас сулило выжечь в парне все дотла. Он прикрыл глаза, сосредотачиваясь на происходящем: любопытные пальцы там, где еще никто не трогал, кроме самого Чона, гладят, трогают, надавливают, заставляя вскрикнуть и удариться головой о булыжник, отчего перед глазами пляшут настоящие звезды.       Чонгук хочет попросить остановиться, прекратить подобного рода пытку, но он не в силах произнести даже это — у него пересохло во рту. И на самом деле глубоко внутри он не хочет, чтобы Чимин останавливался.       Парень приподнимает голову снова, чтобы сделать хоть что-то. Он дотягивает рукой к лицу мальчишки, нежно поглаживая его по щеке. Чимин лишь коварно улыбается, сверкая в полумраке хищным взглядом, а следом облизывает свои пухлые губы и наклоняется ниже. Чону видно только черноволосый затылок и он не сразу соображает, в чем дело, что задумал этот русал, но следом происходит нечто. И юноша, больше не сдерживаясь, стонет громко, чувствуя еще не испытанное до этого удовольствие.       Так мягко, тепло, страстно. От осознания, чем его касается Чимин там, чуть ниже живота, зарываясь носом в лобковые волосы, Чонгука выбивает из колеи окончательно. У него заходится сердце, он ничего не слышит, не видит и не чувствует, кроме мальчишки, который так упоенно целует его между ног.       Все происходит быстро, за что парню даже стыдно, но он не может совладать с собой. Юноша не замечает того, как его руки снова оказываются в волосах русала, как они направляют и ускоряют, он пропускает тот момент, когда его бедра самостоятельно начинают двигаться навстречу горячему рту. Чонгук теряет себя, погрязает с головой в ощущениях, и, кажется, на пару секунд выпадает из реальности.       Когда он приоткрывает глаза, еле дыша от пережившего, чиминовы глаза снова с ним на одном уровне. Русал смотрит изучающе, а когда парень счастливо улыбается, то расслабляется и дарит ответную улыбку. Чонгук рассматривает лицо мальчика, будто впервые увидев его: шероховатость кожи, маленькие родинки, короткие ресницы, небольшие ямочки и кое-где просвечивающиеся синеватые сосуды. Припухшие губы с белесой капелькой в губном желобке сверху. Чонгук бережно стирает пальцем свое семя, кажется, продолжая краснеть.       Он и предположить не мог, во что выльется их разговор. Как же он теперь сможет и день прожить без русала, вкусив запретный сладкий плод? Никак. Чимин привязал его к себе морскими узлами, и думать о том, что это все уловки или чары, сейчас хочется меньше всего.       Чонгук глубоко вдыхает, целует нежно и наконец решается озвучить свое окончательное решение, что может стать для него последним.       — Если мы сможем навеки остаться вместе, то я готов, — решительно говорит он, чувствуя, как тело в его объятиях напряглось.       Чимин смотрит непонимающе и почему-то расстроено, он отодвигается, сползая с парня и ложась рядом.       — К чему?       — Пойти ко дну, — выплескивает на мальчишку Чон свое решение, которое принимал не так уж и долго, хоть и много мыслей у него роилось на этот счет.       Впервые об этом он подумал, когда рассказывал деду о своей влюбленности. Тогда это было глупо и не к месту, но уже тогда Чонгук твердо понимал, что без русала не сможет. Это что-то наподобие зависимости, только изощренней выпивки. Когда же все карты раскрылись и для себя юноша вынес то, что рано или поздно все равно лишится рассудка и уйдет в море, лучше сказать об этом Чимину сейчас, пока он еще может контролировать свои действия.       Русал выжидает, когда их взгляды встретятся, ведь Чонгук отчего-то в глаза смотреть совсем не хочет, и ему приходится схватить лицо человека и заставить посмотреть на себя.       — Дурачок, — наконец отвечает мальчишка, серьезно и немного строго, будто Чонгук нашкодивший ребенок, — я этого не позволю. Не ценой твоей жизни.       Это совсем не та реакция, которую Чонгук ожидал, но отчего-то после слов Чимина у него в груди разливается бесконечное тепло. Тишина замирает вместе со временем, ожидая хоть каких-то действий юношей, что прижались друг к другу одни против всего, буквально всего. Вместе с миром против них ополчились их сущности, что были несовместимы по всем параметрам и наносили вред ежесекундно.       Будущее для Чонгука до сих пор под молочной завесой тумана, но там точно есть один упрямый и своенравный русал. Ему не нужно больше.       Парень легонько целует, будто соглашаясь со всем. Он убирает черные пряди с глаз Чимина, гладя по линии брови и спускаясь пальцами к виску.       — Ты уверен, что не можешь выйти на сушу? — спрашивает он у расслабленного от действий парня русала.       — Ну, наши мужчины никогда и не пытались. Вряд ли из этого что-то получится.       Мальчишка смотрит открыто, кажется, даже не воспринимая эту затею всерьез. У него до сих пор эта пугающая безысходность во взгляде и понимание, что рано или поздно их разделят.       А у Чона слишком горячее сердце, он не может так думать, просто потому что сделает все возможное и даже больше, чтобы, однажды проснувшись, увидеть рядом спящего Чимина и знать, что завтрашний день будет еще лучше. Неважно где, в воде или на суше, они будут вместе до конца.       — Мы найдем способ, Чимин. Ты мой, — голос дрожит, в конце срывается на хрип. Чонгук так сильно любит, что иногда не верит, что подобное возможно. — А я твой.       Чимин удобно устроился под боком, греясь о горячее, в отличие от своего, тело. Он позволяет юноше переплетать их пальцы и гладить прозрачную кожу перепонок, водить по перламутровым чешуйкам хвоста и крепко сжимать тело в объятиях. Человек настолько увлечен русалом, что не замечает спрятанной в своем изгибе шеи триумфальной улыбки мальчишки, которому он доверился, возможно, зря. Он зарывается носом во влажные иссиня-черные волосы и негромко признается в любви к водному чудовищу бесчисленное количество раз.       «Даже если это волшебство, то почему бы ему не поддаться?»

      Чонгук закрывает глаза и откидывает голову.