Пропущенная Глава

      Солнце уже начало клониться к закату, но для знатных и состоятельных или, по крайней мере, знатных и желающих казаться состоятельными, или же для прославившихся в той или иной степени достаточно громкой известностью только начиналась самая приятная часть вечера. Еще не успело стемнеть, как дамы, облаченные в пышные наряды, с воистину боевым настроем отдавали указания кучерам и отправлялись на балы, в салоны, в клубы или в гости к именитым знакомым, а благородные юноши и мужчины сопровождали своих жен, сестер или «женщин двусмысленного положения» на поздние гуляния, впрочем были и такие, кто просто решил развеять бытовую скуку за новым увлечением, картами, интрижкой или приятной беседой с участием сигар и шампанского.       В одном из многочисленных клубов Петербурга в тот вечер можно было заметить господина, одетого со вкусом, но не выделяющегося среди толпы таких же молодых людей его возраста. Он был бледен, но статен и красив, что выдавало в нем человека знатного происхождения. В клубе царило бездумное и бездельное веселье. Потолок исчезал в парах сигарного дыма, а по бокалам бодро пенился янтарный сок, но в темных глазах господина не было того же света и радости, что угадывались в других посетителях клуба. Он ходил между игральных столов, танцевал с дамами, говорил с генералами и никто не мог бы назвать его неучтивым или невоспитанным, но чего-то не хватало в нем, что почувствовали далеко не все.       Григорий Александрович Печорин сам не знал, что именно его привело в этот вечер, именно в этот клуб. Он был смертельно усталым, но не столько от важных дел, которые у него могли бы быть и коих не было, сколько от жизни, что он вел, и чувство это только крепло с каждым испитым бокалом и с каждой новой женщиной.       Однако не один был в тот вечер Печорин со своей безразличной скукой. Как птицы, неизбежно сбивающиеся в стаи, так и человек может почувствовать своего человека издалека. Отчасти именно странное ощущение если не физического, то духовного родства побудило Евгения Онегина подойти к скучающему у изваяния очередной богини, которая может и значила что-то для древних греков, но сейчас осталась лишь способом блеснуть статусом и богатством, Печорину. Они никогда прежде не говорили друг с другом и вряд ли пересекались в одних местах в одно и то же время, но, как и полагается в высшем свете, заранее знали имена друг друга и самые популярные и громкие слухи друг о друге.       - Григорий Александрович, - обратился к нему Евгений.       - Онегин, - ответил любезностью Печорин.       - Признаться, ваша скука заметна из другого конца залы.       - Не волнуйтесь, ваше лицо отражает то же чувство в равной степени с моим.       - Пойман на месте преступления, - развел руками Онегин и встал к плечу Печорина. – Что скажете вы о дамах? Разве не хороши?       - Прекрасны и убийственны, как и всегда. Порой удивительно, что женщин не отправляют убивать государственных врагов. Уж слишком остры зубы за ослепительными улыбками.       - А под корсетом прячется оружие опаснее ножа и смертоносней яда.       - Вы, стало быть, влюблены? – поинтересовался Печорин, устало оглядывая толпу.       - Как и положено мужчине нашего с вами сословия, но, увы, каждый раз в новое. Сегодня я влюблен в шампанское. Как насчет вас?       - Устал от женщин так же сильно, как и от их вечной болтовни.       - Тогда мы с вами похожи еще больше, чем я думал, - губы Онегина дрогнули в улыбке. – Нынче я тоскую по тому, что успел и не успел испробовать на протяжении моей грешной жизни. О чем же вы?       - О том, что осталось в прошлом и о том, что предрекает ближайшее будущее. Жизнь – одна большая неопределенность, но как порой она скучна и предсказуема!       - Поэтому таким как мы с вами и остается только, что уповать на будущее.       Тихий гул голосов гостей прервал небольшой оркестр, заигравший польку по просьбе неофициального хозяина клуба – престарелого генерала с тремя фаворитками, каждая из которых знала о двух других. Многие гости пустились танцевать, желая привлечь к себе всеобщее внимание, но Онегин и Печорин все так же стояли, едва ли обращая внимание на всеобщее безнадежно бездумное веселье.       - К счастью, - Печорин лишь немного повысил голос. - Ветер перемен подул в мою сторону.       - Это невероятное совпадение! – удивился Онегин. – Только сегодня утром я получил известия от своего больного дядюшки и собираюсь завтра же уехать в провинцию, дабы унаследовать его хозяйство.       - Прекрасная возможность оказаться вдали отсюда.       - Знаете, мне кажется, что мы с вами уж очень сильно похожи.       - Лучше бы это было не так, - пожал плечами Печорин, отставив пустой бокал в сторону. – Я удивительно плохо схожусь с людьми, хоть толикой похожими на меня.       - Я готов стать исключением из этого правила, - даже для Онегина это прозвучало глупо и самонадеянно, и он смутился собственных слов. – Какие же вас ждут перемены?       - Завтра я отправляюсь в армию, уже приказ подписан и отправлен к месту моей будущей службы.       - Признаться, я удивлен.       - Чем же?       - Вы не похожи на человека безрассудного и глупого, но и на отчаявшегося не смахиваете. Вряд ли в вас говорит патриотизм или честолюбие.       Печорин изумленно посмотрел на Онегина. Они впервые заговорили не так давно, а о нем уже сложено представление и весьма близкое к истине. Он назвал бы это судьбой, если бы верил в нее.       - Как я уже говорил сегодня, мне ненавистна моя нынешняя жизнь.       - И поэтому вы решили с ней расстаться?       - Возможно, - загадочно протянул Печорин, но тут же осекся. – Но в действительности, не смотря на готовность умереть, я хочу себя почувствовать настолько живым, насколько позволит свист пуль и пыл битвы.       - Довольно радикальная мера.       - Как и все решения, меняющие жизнь безвозвратно, - резонно заметил Печорин. – Кто-то заводит себе очередную любовницу (он показал на генерала, танцующего со слишком молодой, но недостаточно, чтобы сойти за дочь или племянницу, девушкой), кто-то играет в карты, а кто-то заканчивает вся ножом или ядом. Мое же решение может изменить или убить меня, но от этого оно не перестает быть более захватывающим и волнительным.       - Кажется я вас понимаю, - задумчиво протянул Онегин. – Не желаете ли пройтись со мной?       - Куда, позвольте спросить?       - Перед отъездом хочу в последний раз взглянуть на Неву. Уверен, вам тоже это будет полезно.       - В таком случае я не против, пойдемте.       Для шумной и пьяной толпы уход двух гостей так и остался незамеченным, а они даже и не думали расстраиваться или возмущаться из-за этого. Так было даже лучше.       Не смотря на разгар июня, у Невы было ощутимо прохладнее, но это не остановило ни Онегина, ни, тем более, Печорина. Вместе они стояли на берегу и вглядывались в черные волны такой родной, но такой безразличной реки. Полумесяц мягко серебрил и сглаживал очертания предметов. Где-то вдалеке, будто в другом мире из далекого прошлого еще слышались отголоски праздника.       - Знаете, Григорий Александрович, уже довольно давно, я и забыл уже, когда все это началось, я чувствовал себя потухшим факелом в темном подземелье. Я одинок в своей скуке и хандре, но сегодня, вы вселили в меня надежду, что я не один такой, что это нормально – быть тем, кто я есть, - от едва скрываемого волнения голос Онегина дрожал.       - Никогда в этом не сомневайтесь, Онегин. Все мы эгоисты и эгоистами должны оставаться, - медленно проговорил Печорин. – Вы спрашивали, влюблен ли я, так вот ответ – я был. Эта женщина и до сих пор занимает особое место в моей памяти и моей жизни, но быть с ней значило бы предать себя самого.       - Увы, мне это не знакомо. Я жил удовольствиями, пока они мне наскучили, был любим женщинами и девушками, но никогда не любил в ответ словно любовь – это то, что не доступно таким как я.       - Когда-нибудь вы встретите любовь, но поверьте мне на слово, эти чувства приносят больше разочарований чем счастья.       Онегин едва не задохнулся - столь печально и одиноко звучал голос его нового друга. В холодном свете луны кожа Печорина выглядела такой прозрачной, что казалось, что легкого прикосновения неосторожных рук способно разбить его на миллиарды маленьких песчинок. Каким хрупким и уязвимым он казался в эту минуту! Онегин, не ведая о том, зачем и почему, невольно потянулся к Печорину. Евгений не понимал, что хочет сделать его тело, но безраздельно отдался этому порыву. Так Печорин оказался в объятиях практически чужого, но такого близкого человека.       - Что вы делаете, Онегин? – спросил Печорин спокойно и голос его был тверд и холоден как камень.       - Признаться, я и сам не знаю, - смущенно проронил Евгений, разжимая кольцо рук и отступая на шаг. – Искренне прошу прощения. Не знаю, что на меня нашло, но…       Договорить ему уже не дал сам Печорин, который быстро сократил расстояние между собой и Онегиным и вцепился мертвой хваткой, впиваясь ногтями в кожу подбородка, их глаза встретились лишь на краткий миг, а затем последовал поцелуй. Страстный и напористый, как если бы Печорин стоял перед оазисом после недели без воды и все не мог напиться. Жадный и неукротимый, как пламя, которому суждено превратиться в пожар.       Онегин был ошеломлен и обескуражен, но что-то манило его в Печорине. То ли причиной была их духовная схожесть, то ли их обоюдное одиночество, но соблазн открыться перед этим мужчиной был слишком велик и он это сделал. Онегин ответил на поцелуй с не меньшей силой и страстью. Он вложил в движения губ и языка всю боль, сомнения, жажду и бесконтрольную злобу. На миг Онегин уже не чувствовал себя потушим пламенем, он был таким же, как и Печорин – настоящим пожаром.       В этом поцелуе не было любви или других высших и светлых чувств, лишь неуемная жажда чего-то, что им не доступно, какого-то последнего кусочка души, которого не хватает ни Онегину, ни Печорину, ведь они так похожи друг на друга. Не внешностью, нет, это было бы слишком просто, но чем, то гораздо глубже, чем даже душами.       Они провели эту ночь вместе, а на утро расстались навсегда, закрепившись в мысли, что они могут считаться добрыми друзьями. Позднее они обменивались письмами и делились новостями. Онегин писал о своих приключениях в деревне, о Татьяне и Ленском, а Печорин о фронте, о Пятигорске, о Вере, Мери и Грушницком, о Кавказе, Максиме Максимыче и о Бэле.       Письма от Печорина Онегин перестал получать во время своих странствий и сразу же, будто по неведомой воле кого-то, понял, что его друг мертв. Евгений скорбел, пусть и знал, что они в любом случае никогда бы больше не встретились, но именно смерть Печорина дала Онегину силы стать лучше чем прежде, исправиться и разобраться в самом себе.       И все-таки, в душе Онегина осталась незаживающая дыра после смерти Печорина, даже не смотря на открывшиеся в Евгении чувства к Татьяне.