Не король

Фили пришел в себя первым, очнулся в полутемной палате с приоткрытой дверью, в коридоре тихо туда-сюда ходили лекари. Обернулся и увидел рядом две кровати, на которых спали Торин и Кили. А возле кровати сидел Балин. Он вздохнул с облегчением, прижался к Фили мокрой щекой: - Живой. Хоть один в порядке. - А с ними что? – Фили приподнялся бы на локтях, чтобы рассмотреть брата и дядю, но руки дрожали, поэтому он просто повернул голову. - Плохо. Лекари делают, что могут. Для них сделают все и даже больше. Но, мой мальчик, ты нам нужен не здесь. - Что? - Эребору нужен король, - Балин выпрямился, но Фили заметил, как ему было трудно это сделать. Тяжкий груз беды и горя сгибал его спину. Принц тут же выдохнул: - Торин король. - Тогда его представитель. - Почему не ты? Балин понимающе покачал головой: - Я не наследник Дарина. А ты – наследник. Так что, боюсь, тебе придется переехать во дворец, занять трон, потому что... - Даин, да? – Фили зажмурился. - Или эльфы с людьми? - Все вместе. Нужно показать, что у Эребора есть король. Или хотя бы его правая рука. - Но... я же смогу сюда приходить? И, – он ухватился за руку Балина, - ты же мне поможешь? - Да, мой мальчик, - Балин осекся, - да, мой король. Фили промолчал, лишь тоскливо посмотрел на неподвижных Торина и Кили. **** Балин настаивал на том, что у короля должна быть корона. Фили говорил, что он не король – и она ему не нужна. Балин, которого все это – война, битва, посольства, договоры, обвинения в предательстве, договоры и прочее - довело до белого каления, уже просто размахивал золотым украшением перед носом наследника и орал благим матом. Тот, сидя на троне, спрятал лицо в ладонях, а потом едва слышно сказал: - Слушай, я согласен, но ты уж выбери что-нибудь одно. Или корона, или трон. А иначе получится так, словно он … - Фили отнял ладони от лица, - уже умер. А он еще не умер. Балин, он еще жив. Одного взгляда Фили хватило, чтобы Балин замолчал, спрятал руки вместе с короной за спину, а остальные попятились назад. На следующий день Балин положил на колени наследнику маленькую, больше похожую на венок, мифрильную корону. Фили вздохнул и наклонил голову. *** Фили величественно восседал на троне короля Эребора. И только свои, те, кто был в отряде, знали, какой ценой достается ему это королевское величие. Во время совещаний и приемов он едва удерживался от стонов, и только обезболивающие настойки помогали ему сохранять трезвый рассудок. После ухода просителей и послов Фили просто терял сознание, даже не вставая с трона. Двалин осторожно поднимал его на руки и уносил прочь из тронного зала. Подальше от проблем, от ответственности за народ, за короля. Подальше от долга, туда, где он мог немного полежать и прийти в себя. Туда, где он становился опять больным старшим принцем, от которого зависело не так уж много. Но при чужих он был королем. Он, советуясь то с Балином, то с Двалином, то с другими советниками, которые приехали из Синих гор, принимал решения. Нужно было уладить отношения с Даином из Железных Холмов, с Трандуилом из Лихолесья, с Беорном, с людьми из Дейла... С жителями разрушенного драконом города удалось договориться достаточно быстро. Золото, мирный договор, торговые соглашения – и все. Никаких извинений, никаких слов признательности и обещаний дружбы и клятв верности. Деловые отношения – и ничего личного. С Даином было сложнее. Потому что его гномы помогли вернуть Эребор. Потому что многие погибли, возвращая Одинокую гору. Одними деньгами не расплатишься. И Фили это понимал. И начал с того, что тяжело поднялся с трона и, опираясь на трость, спустился к Даину, хромая на каждом шагу на обе ноги и едва не падая. Но тот оценил порыв, и они сумели договориться. Правитель Железных холмов подвел его к трону, мягко усадил на него, и они вместе выпили вина, поминая всех погибших. И только на следующий день Даин заговорил о делах. Фили был ему очень благодарен. Когда же в тронный зал вошел Трандуил, Фили не знал, что ему делать. С одной стороны, он – правитель, должен поприветствовать его и отблагодарить за помощь. С другой стороны, Фили помнил и плен в Лихолесье, и то, что эльф когда-то даже не подумал помочь соседям. А тот, как назло, посмотрел на принца нечитаемым взглядом и то ли издевательски, то ли всерьез склонил голову в поклоне. Фили, не обращая внимания на теплую ладонь Балина на своем плече, поднялся, похромал к эльфу и остановился прямо перед ним, умудряясь смотреть на него снизу вверх как на равного. И тихо, так, что слышно было только им двоим, сказал: - От имени короля Эребора Торина благодарю вас за помощь в битве. И за, - он облизнул губы, едва удерживаясь на подгибающихся ногах, - гостеприимство во время нашего похода. Эльф улыбнулся и протянул ему руку. Фили растерянно пожал ее. А еще был хоббит. Бильбо. Его к Фили привел Гэндальф, практически таща за руку. Фили, уставший за день от бесконечных переговоров, решения проблем и боли во всем теле, только печально посмотрел на гостя. Тот ответил испуганным взглядом. И Фили решился. Что бы не произошло между ними тогда, до Битвы, они все же были друзьями. Они когда-то ели вместе, вместе спасались из передряг, вместе шли вперед. Фили не знал, что ему скажет Торин, когда проснется и обо всем узнает, но он принял решение. Для себя он все решил. И готов нести за это ответ. Он протянул хоббиту руку и крепко пожал его ладонь. - Рад тебя видеть, приятель. Рад, что ты здоров. Фили, к твоим услугам. - Бильбо – к твоим. Кажется, они поняли друг друга. *** А в свободное от государственных дел Фили приходил в комнату, где по-прежнему лежали в бреду, в забытьи, почти не приходя в себя, его брат и дядя. Он тихонько садился у изголовья их кроватей, гладил по ладоням и уговаривал проснуться. Засыпал там же, чаще всего обнимая Кили и укладываясь с ним голова к голове на одной подушке. Вскоре Торин пришел в себя. Раненный в спину, прошитый насквозь копьем, он мог лежать только на животе. Речи о том, чтобы встать и самому занять трон, и быть не могло. Но он внимательно выслушивал рассказы Фили обо всем, что творится в Эреборе. О проблемах, о заботах, договорах и изменениях. Фили старался держаться как можно спокойнее, но Торин видел, какие обеспокоенные взгляды он бросал на брата, что тяжело дышал на соседней кровати. А потом лекари сказали, что Кили умирает. Слишком тяжелое ранение, слишком ослабленный организм, слишком много потерял крови. Фили, вцепившись в руку брата, молчал. Торин тоже не знал, что сказать. После этого Фили стал приходить к ним по ночам, стараясь не разбудить Торина. Он садился прямо на пол, обнимал голову Кили обеими руками и тихонько молился. Он просил Махала забрать все, что у него есть – силу, здоровье, судьбу, жизнь – что угодно, лишь бы Кили остался жив. Он плакал, и слезы капали на ладонь Кили, что Фили сжимал замерзшими пальцами. Он поцеловал бы его, но все боялся, что поцелуй окажется последним – прощальным. Фили прятал лицо в ладони брата, такой горячей от жара, что сжигал его изнутри, и молчал. Зачем слова, если тот всегда его понимал без них. Даже сейчас – Фили был в этом уверен. Однажды Торин проснулся от его тихих всхлипываний. Были бы силы – подскочил, а так просто коснулся его подрагивающих плеч. Фили тут же обернулся, стирая слезы, виновато опустил голову: - Прости, не хотел тебя будить. Спи, я сейчас уйду. - Не сиди на полу, холодно. – Торин внимательно смотрел на старшего племянника, который мало чем отличался от младшего. Уставшие пустые глаза, серое лицо, ввалившиеся щеки, синяки под глазами. Но Кили спал, а этот правил от его имени. Надавать бы ему по шее, чтобы заботился о себе. - Ты же до конца не выздоровел, не оправился, так что... - Зачем? Может, если я буду болеть, он – поправится? Я хочу отдать все, чтобы только он... – Фили опять уткнулся лицом в одеяло брата. - Ложись пока к нему, а завтра я попрошу поставить твою кровать обратно. - Нет, дядя, мне нужно идти. – Фили поднялся на ноги, подтянул к себе свою трость. - Лег спать, быстро, - Торин умел приказывать даже шепотом. Фили смутился, неожиданно послушно прилег рядом с братом, прикрыл глаза. И сразу же вырубился. А утром Торин спросил заглянувшего к ним Бофура: - Он хоть спит? Тот пожал плечами: - А кто ж его знает. Уходит к себе, если к вам не идет. А что он там делает – мы не знаем. Двери запирает. И тишина. Дори ему одно время в вино снотворное добавлял, так кто ж его знает, пил ли он его или нет. - Все понятно. Вели поставить его кровать сюда. И Дори скажи, чтобы еще своего успокоительного сварил. Будет пить здесь, при мне. - Хорошо, Торин. Поправляйся, – он оглянулся на братьев, - все поправляйтесь. *** А потом проснулся Кили. Правда, Фили, молясь об этом, думал, что все будет иначе. Кили стонал в голос, страдая от постоянной боли. Он не мог лежать – и не мог двигаться. Фили приходил и сидел рядом с ним по ночам, когда тому становилось особенно плохо, держал за руку и гладил по голове. Он прижимал брата к себе, успокаивая, как в далеком детстве – рассказывая истории про мальчика, у которого все болело, но который поправился, придумывая различные байки из дворцовой жизни, вспоминая истории из далекого прошлого, сочиняя сказки на ходу. Он кормил его, поил, заставлял принимать лекарство. Торин, который к тому времени обычно забывался тяжелым сном, еще слишком слабый, чтобы не спать всю ночь, не знал об этих ночных посиделках. Не знал о том, что Фили опять стал приходить к ним, потому что, по словам гномов из их отряда, он спокойно спал у себя в покоях, проведывая брата перед сном. Но в ту ночь Торин проснулся от тихого двойного стона. Резко повернулся к племянникам – и охнул. Кили плакал, по-детски хватаясь за брата, уверенный, что тот сможет спасти от нее, спасти его от чего угодно, а тот успокаивал его, шепча какую-то глупую детскую присказку. Но Кили улыбался сквозь слезы уже одному тому, что рядом с ним был Фили. А все остальное – не исправить. - Фили, что ты тут…- Торин не договорил, слишком уж глупо звучал вопрос. Ну правда, что же он тут может делать? А Фили обернулся, улыбаясь до ушей, а в глазах стояла такая тоска, такое отчаяние, что Торин задохнулся. Но тот понял его молчание по-своему. - Прости, мы опять тебя разбудили. Не хотел. Просто ему так легче, немного, но все же легче, когда я ему рассказываю сказки. Он их всегда любил... А эту ему мама рассказывала, у нее она всегда получалась как новая, еще неизвестная. А еще я ему папину песню пою, колыбельную. Ты прости, дядя, мы тебя опять… Торин приложил ему палец к губам, заставляя замолчать. Кили уже дремал, спокойно улыбаясь во сне – видимо, все еще слышал пение брата. Торин притянул Фили к себе, поглаживая по голове, прижимая к груди. Балбес. Ну когда он уже поймет, что не нужно извиняться за то, что сильнее тебя. За боль, которую не можешь облегчить дорогому человеку, и за слезы. За любовь, потому что хочешь защитить его. Торин тоже захотел рассказать ему что-нибудь из беззаботного детства, но как назло, ничего не вспоминалось. Он прекрасно помнил, какие сказки нравились Кили, какие песни он обожал петь. Но вот про Фили – ничего, как отрезало. Поэтому Торин просто выдохнул ему в макушку: - Я сделаю все, чтобы он остался жить. Обещаю. *** И сдержал слово. Но он никак не ожидал, что получится так, как вышло. Торин приказал найти старого знахаря, что вытащил почти с того света половину его отряда после битвы возле Мории. Он уговорил этого почти четырехсотлетнего старика посмотреть Кили. Он отправил младшего племянника к лекарю. Но он даже не подумал о том, как отреагирует на это старший. Когда Фили зашел перед сном в их комнату-палату и увидел идеально застеленную кровать брата, он просто шагнул назад, врезался спиной в стену и тихо сполз на пол. А Торин, только глядя на него, неподвижно застывшего, сгорбленного, сломленного, запоздало сообразил, как жутко выглядит пустая кровать и как много она может сказать о жизни, вернее, смерти, больного. - Фили, нет, он жив, - Торин слетел с кровати, схватил парня за плечи, потряс, стараясь привести его в себя. Тот не двигался и, кажется, не дышал, смотрел вперед пустыми глазами. Торин заорал так, что из коридора тут же примчались Бифур и Глоин, которые неизвестно что тут вообще забыли. Один из них затащил на кровать самого Торина, у которого разошлись швы от резких движений, второй уложил Фили на постель его брата. А Торин все повторял, надеясь, что племянник его услышит – и поймет, что ошибся и что еще ничего не кончено: - Фили, он живой, просто к лекарю его отвезли, он жив, понимаешь, живой, ну же, очнись… Минут через пять причитаний и вздохов над обоими королями прибежал знахарь, от испуга наорал на Торина, принес лекарство для Фили, и тот вскоре очнулся. Торин, который уже охрип, повторяя, как заклинание, «Кили жив», просто кивнул Фили и наконец замолчал. Племянник едва улыбнулся и опять закрыл глаза. Торин разрешил будить его только через два дня. Ему было плевать на дела Эребора – ждали же они больше сотни лет! – а вот потерять племянника он не хотел. Тем более из-за собственной несообразительности. *** Впрочем, потом он понял, что он такой несообразительный не один. Фили с каждым днем становился все больше похож на собственную тень – серую, равнодушную и появляющуюся лишь время от времени. Торин уже сидел на троне сам, Фили, как его наследник, - по правую руку от него на своем троне, в той же короне, что во время почти самостоятельного правления. Но только вот советов от него было не дождаться. Фили еще отвечал на вопросы, но сам не говорил. Он уже не дергался на каждое движение слуг, не ожидал известия о смерти Кили, но перестал быть собой – и принцем, и королем, превращаясь в ходячего мертвеца. Торин сначала выспрашивал, что же с ним случилось, потом требовал объяснить, потом орал за закрытыми для всех дверями, но все без толку. Опрос остальных гномов тоже результата не дал. Фили угасал, но почему, было непонятно, потому что записки от лекаря про состояние Кили с каждым разом были все более оптимистичными. Да и в Эреборе дела шли все лучше, в том числе и стараниями старшего принца. Торин не знал, что ему делать. Лекари, вдоль и поперек осмотревшие Фили, не нашли причины для такого упадка сил. Он, конечно, все еще хромал после ранения, но и только. Потом король решил, что все дело в несчастной любви, но Балин на его вопрос про девушку Фили только изумленно посмотрел на него. Остальные тоже недоуменно пожимали плечами, говоря, что женщин во время правления Фили во дворце вообще не было. Он, правда, выезжал несколько раз в город –посмотреть, как он восстанавливается, но вряд ли кого рассмотрел в такой толпе, что жаждала благословения свыше. Так что, глядя на племянника, Торин только качал головой. Фили не хотел участвовать в пирах, не сидел с друзьями после хорошей тренировки, не дымил трубкой под веселые байки. Компанейский, смешливый, открытый, он прятался ото всех. Сидел у себя с каким-то книгами или бродил неслышной тенью по всему замку, чаще всего останавливаясь где-то наверху, на открытых галереях, ловя ветер. Торин, почему-то жутко напуганный этим, попросил Двалина присмотреть за племянником. И тот, вопреки опасениям короля, не покрутил пальцем у виска и согласился, сказав, что и остальных попросит о том же. Как-то вечером Торин вспомнил, что оставил свою любимую карту в палате, где так долго лежал на пару с Кили. Спустился забрать, но, открыв дверь, остановился. На кровати Кили, уткнувшись носом в подушку, спал Фили – одетый, едва ли не с оружием, которое по привычке таскал с собой, но хоть без обуви. Торин тихо прошел, стянул со своей постели одеяло, накинул на племянника, сел и тяжело вздохнул, заново переживая то, что здесь произошло – долгие тревожные ночи, наполненные запахом лекарств, тяжелым дыханием, тихими стонами и горячими словами молитв. Может, в этом все дело? Что там Фили говорил: пусть я умру, лишь бы он – жил? Что отдаст все – здоровье, удачу и жизнь. Глупый. Нет, конечно, это не пустые слова, только ведь и Махал – не ростовщик, что придирается к каждому пункту договора, тщательно сверяя каждый грамм данного взаймы с тем, что отдали навсегда. Жизнь за жизнь – не всегда то, что первым приходит в голову. Не в этом случае. Как и в сотне других, похожих. Торин прилег и, успокоенный этой мыслью, незаметно для себя задремал. А на следующий день Торин потащил Фили в королевские гробницы. И вот там, стоя перед статуями предков в темноте, что отступала перед светом факелов и солнца, которое лилось через окошко далеко наверху, он спросил: - Ты о чем просил, когда Кили там умирал? Что отдавал за его жизнь? - Свою, - пожал плечами тот, не понимая, к чему этот разговор и странные вопросы с очевидными ответами. - И теперь решил, что, раз тот жив, тебе непременно надо умереть, желательно чем скорее, тем лучше? Фили отвернулся и промолчал. Торин не торопил его, но коснулся его плеча: - Фили? - Я же обещал. - А теперь скажи вот что – как ты думаешь, Махал – он какой? Воин, ремесленник, путник? Кто? Фили резко обернулся, поражаясь такому вопросу: - Воин, конечно же, великий воин. - Который наградит своих воинов за победу? Или будет точно отмерять золото по количеству убитых врагов? - Он гордый, щедрый, милостивый, горячий, за которым идут в бой, потому что он позвал. Он… - Фили запнулся, - он на тебя похож. - И ты, его воин, попросил не забирать другого его воина, обещав свою жизнь. Так? – тот кивнул. – Неужели ты думаешь, что я бы стал тебя убивать, чтобы Кили остался жив? Что один воин стоит двух? Что он сам не сможет решить, когда наступит твое время уйти в каменные чертоги, что ты сам туда торопишься? Фили вцепился в какую-то статую их предков: - Дядя, но разве... - Если он оставил тебе жизнь, живи. Просто живи, а не… Вот Кили вернется, что я ему покажу? Твою тень? Он тоже захочет отдать свою жизнь за тебя, уж я-то знаю, да и ты тоже знаешь, и что, Махалу потом вас обоих забирать к себе, вместо того, чтобы вы тут трудились во имя его? Фили уже сидел на полу, вертя головой, не понимая, как можно было так понять слова его молитвы. -Так что вставай, надо еще столько всего сделать. И мне, кстати, Балин сказал, что приходили гномы с гномками, которые хотели поддержать меня в моих праведных королевских трудах, но ты сказал, что не можешь за меня решать. Было дело? - Было, - Фили все еще держался за гудящую от мыслей голову. - Ну и почему я до сих никого не видел? Или ты так не хочешь тетку? Вечером, после долгих споров, Торин решил устроить пир – пора бы уже начать праздновать возрождение Эребора, раз его возвращение отметили тризной. Заодно и на женщин посмотреть можно, что уж, король без королевы – не король вовсе. Так что Фили, по давней привычке засыпая на кровати брата, думал о чем угодно, но только не о скорой смерти. А проснулся потому, что кто-то тепло дышал ему в шею, обнимая со спины. Он повернулся, тихонько, чтобы не разбудить брата – ну кому еще в голову придет залезать к нему спящему, чтобы получить по коленкам и ребрам? Только Кили. Он сейчас и спал рядом с Фили, обнимая его одной рукой. Фили поправил ему челку, убирая с лица отросшие волосы, провел рукой по щеке – исхудал жутко, конечно, но живой. Живой. Фили ткнулся ему в шею и опять задремал. А окончательно проснулся от того, что Кили с кем-то тихо переговаривался через его плечо. Тот, заметив, что он больше не спит, тут же подскочил, зашипел от боли, потер ребра и подмигнул: - Фили, вставай, дядя жаждет поскорее жениться. Без нас тут ну никак. Фили повернулся к Торину: - Точно никак? - Без вас, обормотов, все не так. Спокойно, конечно, тихо, точно знаешь, что будет, но я от такого уже отвык. Так что вставайте оба, и за дело. Еще вся жизнь впереди. Или не хотите мне помогать? - Что ты, конечно, поможем, - Фили торопливо поднялся, поправил одежду, пригладил волосы. - Что, так не хочешь быть королем? – подмигнул Кили, а Торин серьезно посмотрел на старшего племянника. Старшего наследника. - Принцем мне нравится быть больше.