Monolith (Монолит)

Уймитесь, волнения страсти, усни, безнадёжное сердце, я плачу, я стражду, душа истомилась в разлуке! Как он, неотступный и грозный, мне снится соперник счастливый. И тайно, и злобно кипящая ревность пылает!

Бакуго осознаёт это сразу же, как видит Деку, прыгнувшего на высоту, которую ей никогда не достичь на чистой физической силе, когда он с одного удара сносит здоровенного робота, чтобы спасти ту круглолицую девку, когда после безвольно повисает на чужих руках: это её заводит. То, с каким решительным и злым взглядом он атаковал, как бросил все силы и всю свою выдержку, как сломал не только половину костей в теле, но и какие-то свои старые принципы, заменив их новыми, геройскими — это заводило. Хотелось прижать такого яростного Мидорию в тёмном уголке и как следует отсосать. Бакуго хмыкает: желание, мягко говоря, неожиданное для такой гордячки, как она. Но это просто гормоны играют, переходный возраст, а Деку она знает с малых лет, знает, на что он способен и на что не способен… девушка осекается в собственных мыслях: она не знает. Больше нет. А вот Мидория знает о ней куда больше, чем говорит, а потому старается не пересекаться лишний раз глазами. Бакуго не знает, догадывается ли Изуку о её странном кинке, придурковатом, как и он, фетише, и, видимо, никогда не узнает, потому что парень упорно отводит дрожащий взгляд, робеет перед ней, как заяц перед опасным хищником (даже у костюма есть кроличьи уши). Бакуго ухмыляется, но делает это как-то вяло. У неё злой взгляд, но не сердце, и в глубине души она давно знает, что Деку вырастет чудесным героем, который будет на раз-два нагибать злодеев. А хотелось бы, чтоб её. Она вбивает кулак в стену, взрывая нитроглицерин на своих пальцах. Штукатурка осыпается белым крошевом. Потолок осыпается крошевом, когда Изуку ловит прямой удар её причуды на себя, направляя свой вверх. Мелкие камушки падают на короткие светлые волосы Катсуки дождём, когда она наконец-то смотрит Изуку в глаза и вздрагивает: это взгляд Всемогущего. Не растерянный, не испуганный, а чётко знающий, что ему нужно, несущий ответственность за то, что он только что сотворил, спокойный, как глубины океана, холодный, как причуда двумордой. Горячий, как причуда двумордой. Бакуго затаивается. Она как чёрная пантера в темноте джунглей, тигр, скрывающийся в тенях и ждущий, пока её жертва придёт к ней сама, ведь жертва глуповата и точно попадётся на любую отмазку, на всё, что угодно, лишь бы адекватно поговорить с Катсуки. Потому что ей это нужно после этого тупого спортивного фестиваля. Потому что после него чёртова Тодороки стала проводить непозволительно много времени с Деку. Потому что чёртова Тодороки отобрала у неё всё внимание Мидории. Потому что Изуку легко заметил её чувства к себе и решил, что способен ответить на них, в то время как Бакуго оставалось только взрывать мишени, стены, оппонентов в спарринге, любые подручные вещи. Потому что рядом с ней Деку переставал быть восхитительно ужасающим, но в то же время всё чаще и чаще становился таким, когда они сражались два на два. Шото часто ставили с Яойорозу, ведь они были из одного высокого круга, Момо умела быть тихо понимающей, безмолвно поддерживающей. Но Айзава не зря считался одним из лучших учителей академии, несмотря на свой дурной нрав, и сразу приметил, что если Тодороки ставить в пару с Мидорией или против Мидории, то девушка явно лучше начинала контролировать свою огненную причуду, а Изуку куда меньше калечил себя. Следовательно, никто не попадёт к Исцеляющей Девочке, следовательно, она не ворчит, не капает Сотриголове на мозги, следовательно, на него меньше ложится обязанностей и другой ерунды. Идеально. Да и Старатель бесится, а Всемогущий счастлив. Бакуго внешне спокойно наблюдает за тренировкой Тодороки и Деку, перевязывая лёгкие ссадины на руках (Киришима сегодня превзошёл сам себя; лучший из всех друзей, потому что наименее бесячий), наблюдает за тем, как Тодороки выписывает в воздухе сложные пассы, создавая огненные петли, удерживая их в воздухе так долго, как только может, увеличивая температуру, радиус, форму, наблюдает за тем, как Изуку под невероятными углами проскальзывает в горящие кольца в полном покрытии, наблюдает за тем, как они дают друг другу советы и как немо поддерживают друг друга одобрительными жестами и взглядами. Наблюдает за тем, как они сосутся в одном из закоулков академии. Наблюдает, как вспыхивает, будто спичка, одна сторона Шото (она предусмотрительно повернулась к Изуку немного боком, чтобы не обжечь), это красиво, завораживает и гипнотизирует, а потом Бакуго переводит взгляд на Деку и понимает, что пропала. Нахрен. Деку всё ещё в полном покрытии, сверкает зеленоватыми безвредными искрами-молниями, свет бьётся из-под его кожи, словно он древний бог, ставит одну руку возле головы Тодороки, вжимает её в стену своим весом, врезается своей грудью в её грудь, жадно целует, наплевав на угрозу обжечься, как будто долго этого ждал, и взгляд у него невероятно требовательный, не позволяющей Шото отстраниться ни на миллиметр, до одури горячий, твёрдый наверняка во всех смыслах, как монолит. Бакуго яростно — и бессильно — скрипит зубами: Шото смотрит мимо Мидории прямо на неё, позорно подглядывающую из-за угла, снимает со спины парня одну руку и показывает ей средний палец (кстати говоря, он горит), а после неожиданно охает в рот сделавшего что-то очень приятное Изуку (загорается вся рука). У Катсуки злой взгляд, но не сердце. Она закрывает глаза и отступает в тень. Она уверена, что их отношения не продлятся долго. Не такое у них общество — хэппи энда не будет, это не сказочка, не все доживут до конца, многим уготована гибель, но не ей, она будет Номером Один. И тогда Деку точно приползёт к ней на коленях, будет умолять о прощении. Но она скажет «встань» и «сразись со мной в полную силу», чтобы снова увидеть такой же взгляд, которым сейчас он смотрел на двумордую. Каким никогда больше не посмотрит на Катсуки.