Дайте повод

«ОТПИСКА» — и это не просто констатация факта фирменным капсом, Слава орёт в голос, не может сдержаться, звонко ебашит по столу раскрытой ладонью, тычет в экран побелевшими от напряжения пальцами. Хорошо, что он в кои-то веки один-одинёшенек, что никто этого не слышит, не видит некрасивые красные пятна на Славином лице и его злые слёзы. Блядь, до смешного тошно же. Ладно Серёжа Аббалбиск, с ним всё понятно, его можно по носу щёлкнуть за метания эти жалкие, за предательство и то, как он включает девочку-фанючку после первого же ласкового слова. Будто можно им верить, этим словам. Но Витя. Слава сам понимает прекрасно: он вконец охуел, это же Витя, с которым они столько лет... который для всего «Антихайпа» как старший брат, блядь. Ну все ведь знают, что Витя с Мироном никогда и не ссорился — так, чтобы навсегда. Ни для кого не секрет – и не проблема, Слава, – что Витя с Мироном общается иногда, от случая к случаю. Витя Мирону может спокойно написать или там позвонить и не услышит в ответ недоумённое «Какой Слава?» и потом «А-а, Гнойный, чего тебе надо?». Витя с Мироном может сфотографироваться на улице в память о старых добрых две тысячи тринадцатых и любых других годах. Может. И Славе не должно так срывать башню, когда он это видит в своей ленте. Плохо, что никого нет рядом. На Сашу можно было бы отвлечься привычно, выдохнуть — хотя и не сказать чтобы прям расслабиться. С ней по-хорошему притворяться надо, изображать похуизм. Саша не вывозит иногда Славину теперь уже совсем больную, необъяснимую одержимость. Но всё равно — с Сашей под боком Слава внешне хотя бы на человека похож и улыбается легко, а не вымученно. Или Ванька вот. Ванька бы выдрал у него телефон до эпичного проёба, поглумился бы, как никто, и над Витей с Мироном, и над Славой, потом налил, насыпал, поджёг, спустил день на тормозах, а дальше оно бы само рассосалось непременно. Но — Саша в Москве, Ванька халтурку какую-то подцепил, остальные тоже кто где, и Слава уже не может откатить назад, извиниться, не выставлять себя полным придурком — перед всеми. И Слава ненавидит за это — Мирона. По накатанной так легко идёт. За то, что ничего, блядь, не изменишь, старайся или не старайся. За то, что Слава до судорог хочет оказаться на фотке этой трижды ебаной, пускай вместе с Витей даже, но лучше — без, лучше — на каждой фотке с Мироном вместо каждого, блядь, каждой... Но он — не может. Окончательно, сука, и бесповоротно. И дело не в гордости, в жопу гордость, Слава в любой момент готов продать всем чертям душу, квартиру и правую почку, лишь бы две минуты постоять вот так вот. Он и без фоток готов, без бесед задушевных, без обнимашек даже, хотя Мирон со всеми, кажется, тискается, сука, хотя у Славы ещё левая почка есть, так что можно бы было... Слава ненавидит Мирона, потому что — нельзя. Он вроде как согласен уже переиграть всё, совсем, с чистого, блядь, листа, от победы своей отказаться, диссы удалить или что там ещё нужно, но Мирону на это было, есть и будет — похуй. Даже если Слава прыгнул выше головы, как ебаный кот в рассказе Эдгара По, — и эту книжку переврал ведь, уёбок — Мирону поебать. Слава же не Дизастер и даже не груша, как выяснилось. Груши не отбиваются. И вроде не предъявишь ничего на самом-то деле — ну неинтересен ты ему, Слава, ну уймись уже, зачем с ни в чём не повинными людьми отношения портить, посмешище из себя делать, ты взрослый мужик, Слава, ну. Из зеркала на Славу смотрит вроде как этот самый мужик, а на деле — мелкая обиженная пиздючка. И язык показывает ещё. В холодильнике у Славы быстро заканчивается водка, а муть в голове ни хрена никуда не девается, только мутнее становится и гаже. Слава наливает в ванну воды по кромку, залезает туда не раздеваясь и с громким плеском, задерживает дыхание, ложится на дно, высунув из воды ноги, и ждёт — до рвущихся в спазме лёгких, — когда же его отпустит. Не отпускает.