Сенсация

I want you to know; with everything I won't let this go. I'll hold on to this moment you know. Cause I'll bleed my heart out to show and I won't let go. Sum 41 — With Me

      Олаф не был романтиком. Носить завтрак в постель или дарить букеты незабудок было слишком для него. Но зато он сам менял пододеяльник даже когда была очередь Вайолет, а это дорогого стоило. ______________________       С роковых событий, приведших его сюда, прошло полгода. Полгода он уже жил на этом практически необитаемом острове вместе с Бодлерами. Он мог бы сейчас мотаться по стране, жаждая отомстить предавшим его приспешникам. А возможно, он уже убил бы их и, собрав новую труппу, вновь отчаянно сеял повсюду страх и разрушения, ломая счастье праведных людей. Но он был здесь, в этом маленьком, не отягощенном бременем печалей и забот мирке, рядом с Вайолет и ее семьей.       Порой он ловил себя на мысли, что не может поверить в реальность происходящего. Как он мог так сильно измениться? Как идея мести всему миру, на которую он потратил большую часть своей жизни, могла раствориться, как сахар в горячем чае, и смениться ранее неизведанными чувствами к девушке, которую он когда-то ненавидел до дрожи? Он часто задавался вопросом, где бы он был, если бы обстоятельства сложились по-другому. Если бы доброта и надежда не взыграли в Вайолет, девушке, которую он похитил с острова вместе с ее наследством, отобрав у нее все, что было ей дорого. Если бы она, затуманенная ненавистью, не заметила проблеска боли в его зачерствевшем сердце и не поверила в него. Если бы ее душа была измучена настолько, что она с облегчением позволила бы ему сгореть заживо в пожаре, который он же и устроил…       Мрачные мысли снова роились в гудящей от недосыпа голове Олафа. Он частенько страдал от кошмаров и мучился проблемами со сном. Сегодня он снова проснулся рано от ужасного сна, в котором он лежал в великолепном горящем особняке. Вайолет не спасала его, а просто уходила прочь. Языки пламени начинали пожирать его, и он кричал от боли и ярости…       Олаф полусидел в кровати, внимательно разглядывая девушку, лежащую напротив. Когда она вот так беззащитно спала рядом с ним, в легкой кремовой пижаме и с разметавшимися по подушке темными волосами, сжимая пальцами край одеяла, когда теплые лучи солнца, просачиваясь сквозь щель на занавесках, касались ее лица, ему казалось, что он находится рядом с ней незаслуженно. Он считал себя обязанным делать что-то особенное, чтобы доказать свое право быть рядом с ней. Может, встать пораньше и принести ей на подносе чашку горячего кофе? Или отправиться вглубь острова и собрать огромную охапку маленьких голубых цветов? Какой-то бред, подумал Олаф. Он не был романтиком, совсем не был. Вайолет и сама бы отметила бесполезность подобных вещей, потому что кофе ей приятнее пить после того, как она почистит зубы, а сорванные цветы завянут уже к вечеру. Да, то, что имело бы успех у большинства женщин, на рациональную Вайолет не подействовало бы.       Должно быть, сила его мыслей и пристальный взгляд разбудили Вайолет: она медленно открыла глаза, тут же заморгав от ранних солнечных лучей и прячась под одеяло.       — Снова пожары во сне? — хриплым голосом спросила она, намекая на вечный кошмар Олафа. Тот задумчиво кивнул, не подумав о том, что Вайолет его не видит. На самом деле, пожары были далеко не самым страшным его сном. Девушка вынырнула из-под одеяла, поднимаясь повыше, куда не падал солнечный свет.        — Знаешь, Санни вполне может найти нужные травы и приготовить снотворное. Она рада будет тебе помочь… А ты будешь спать без снов.       Санни в последнее время увлекалась не только кулинарией, но и лечебными травами.       — Да, стоит ее попросить… Но не волнуйся. Прости, что опять разбудил, — вздохнул Олаф. Как бы он ни старался вести себя тихо, Вайолет будил сам факт того, что он снова не может уснуть. На прикроватной тумбочке стояли часы, а рядом с ними располагалось ее полу-законченное приспособление, которое само каждый раз заводило бы их. Было шесть утра, а значит, не было смысла снова спать. Вайолет села на кровати и потянулась, от чего ее ночная футболка приподнялась, обнажая полоску бледной кожи на животе. Она знала, что бесполезно докапываться до Олафа с разговорами о его снах, поэтому, вздохнув, встала.       — У Клауса сегодня день рождения. Ему восемнадцать, — сообщила Вайолет, усаживаясь за письменный стол и выгребая из скопления проводов и дощечек расческу. Олаф невольно вспомнил день, когда сироты устроили жуткий шум в тюремной камере. Он тогда поинтересовался, чем это они заняты, а они сказали, что празднуют День Рождения.       — Вообще-то он уже несколько лет отказывается его праздновать, говорит, что эмоции от этого плохие, — девушка замерла на секунду и посмотрела на него. В ее взгляде не было и следа укора, но Олаф понимал, что он является главным виновником такого расклада.       Идея к Олафу пришла совершенно внезапно, вспыхнув яркой лампочкой над головой.       — Знаешь, я мог бы свозить его в порт на лодке. В конце концов, от меня у него всегда плохие эмоции, хуже не станет. А восемнадцать бывает раз в жизни. Свожу его в бар, например, как старший товарищ, все такое, — Олаф криво улыбнулся.       Он был уверен, что Клаус скорее сожжет все свои книги, чем согласится на такое товарищество, но попытка не пытка. К тому же, он планировал отвести его не в бар, а в бордель, но Вайолет лучше об этом пока не знать. Она вряд ли согласилась бы с тем, что ее брата заинтересуют подобные развлечения. Но Олаф был Олафом. И он знал, что юношам в таком возрасте необходимо удовлетворять свои низменные потребности. Всем, даже интеллектуалам вроде Клауса Бодлера. Возможность у него тоже была. Несколько месяцев назад, сплавав в ближайший портовый городок и связавшись с театральным режиссером, Олаф договорился о том, что будет писать для него эксклюзивные пьесы. Первый отосланный им материал был принят с успехом, и Олаф получил приличное вознаграждение.       — Я… — Вайолет замолчала, задумавшись, насколько безопасно оставлять этих двоих наедине и как вообще ее брат отреагирует на перспективу выпить в баре с человеком, который мало того, что вызывал в нем жгучую ненависть одним своим видом, так еще и посмел влюбить в себя его старшую сестру. — Я сомневаюсь, что это удачная идея, но я поговорю с ним, идет.       Не поубивают же они друг друга, в конце концов, подумала Вайолет. Она продолжила приводить себя в порядок, а Олаф, не ставший утруждать себя сборами, встал с кровати и направился на кухню, накинув тонкий халат поверх пижамы. Он уже давно мечтал о том, чтобы выпить кофе, но не хотел будить девушку. ***       Зайдя на кухню, Олаф встретился с Клаусом. Тот уже сидел за столом надувшись как мышь на крупу — впрочем, как и всегда в его присутствии. Олаф не сказал бы, что это его огорчало. Способность раздражать людей одним своим видом всегда представлялась ему чуть ли не даром небесным. А вечно выводить из себя спокойного Клауса дорогого стоило. Парень всем своим сердитым видом пытался показать, что в комнате никого кроме него нет, а книга, которую он читает — самая интересная книга в его жизни. Жгучая вражда между ними в последние месяцы поутихла. Теперь они либо показательно игнорировали друг друга, либо пытались взбесить по мелочи. В первом случае обычно выигрывал Клаус, но во втором он уже не был так удачлив.       — Доброе утро и с днем рождения, — лучезарно улыбнулся Олаф. Пока Клаус колебался между желанием проигнорировать его и вечными мольбами старшей сестры быть добрее к ее избраннику, Олаф достал с полки жестянку с кофе и насыпал чайную ложку молотых зерен в кофейник.       — Доброе и спасибо, — в итоге раздраженно буркнул Клаус, не отрываясь от книги. Казалось, он пытался сдерживать себя изо всех сил, но все же у него вырвалось: — Буду благодарен, если ты не станешь больше так шуметь по ночам. Хорошо, что Санни и Би еще тебя не слышат.       — Я не понимаю, о чем ты, — Олаф притворно зевнул, заливая воду в кофейник и ставя его на электрическую плитку. Разумеется, парень говорил о непристойных звуках, доносившихся из их с Вайолет спальни этой ночью: комната Клауса находилась прямо за стенкой.       — Все ты понимаешь, — процедил Клаус, нарочито громко перелистывая страницу.       — Ах, точно… Ну об этом тебе лучше попросить свою сестру.       Клаус вспыхнул до корней волос. Вообще, Олаф не сказал бы, что их с Вайолет любовные игры были менее горячими, но, как правило, они предавались подобной страсти вне дома или когда младшие Бодлеры уходили на долгую прогулку. В этот раз он сам нарочно прыгал на кровати и тоненько постанывал, предусмотрительно дождавшись, чтобы Вайолет ушла подышать ночным воздухом. Девушка определенно не одобрила бы такого ребячества. А по поводу Клауса можно было не волноваться: тот скорее сквозь землю провалится, чем будет обсуждать со своей сестрой подробности ее интимной жизни.       — Не прикидывайся, Олаф, — Клаус, хоть и был все еще красным от мыслей о том, что его сестра могла заниматься сексом с этим человеком и вообще заниматься сексом, кровожадно улыбнулся. — Думаешь, я не знаю, что Вайолет уходит погулять каждый раз перед сном? Так что да, не шуми, пожалуйста, ты, Олаф, — сказал он с нажимом на последние слова. Вообще-то, поначалу ночью Клаус действительно подумал, что за стеной происходит низменное соитие, и уже хотел было провалиться сквозь землю от стыда, но вовремя заметил за окном мелькнувшую тень сестры. Казалось, подобного облегчения он не испытывал с тех пор, как Олаф был якобы убит.       Тем временем триумфальное выражение сползло с лица Олафа как плохая резиновая маска для лица.       — Тебе просто повезло, — с кислой миной бросил он, усаживаясь на стул рядом с плитой и опираясь локтем на стол в ожидании, когда его кофе будет готов.       Между двумя мужчинами воцарилась привычная тишина, нарушаемая лишь тихим шипением кофейника на плите. Для того, чтобы вода вскипела, хватило пяти минут. Олаф перелил крепкий кофе в небольшую глиняную кружку и сел за стол, нарочно прямо рядом с Клаусом. Тот буквально закипел и уже хотел возмутиться такой наглостью, но в комнату вошла Вайолет.       — С днем рождения, Клаус, — с улыбкой произнесла она. — Снова не будешь…       — Вайолет, ты же знаешь, я не праздную, — отрезал Клаус. — Но спасибо, — он не мог не улыбнуться в ответ. Поступок Вайолет, совершенный ею полгода назад, когда она приплыла на остров вместе с ужасным Графом Олафом — кошмаром их семьи — и объявила, что влюблена в него, до сих пор поражал Клауса до глубины души, но он не мог долго злиться на нее. То, что они пережили втроем вместе с Санни, казалось, удвоило его любовь к сестрам.       — Да… я и не собиралась предлагать, — выдохнула сестра, нервно теребя воротник платья. Отвернувшись к буфету, чтобы сообразить что-нибудь на завтрак, она продолжила. — Но вот Олаф…       — Думаю, мы можем сплавать в порт и заглянуть в бар, — без обиняков предложил Олаф, верно истолковав умоляющий тон Вайолет. Клаус опешил.       — Что? Ты должно быть шутишь, если думаешь, что я вообще куда-то с тобой пойду, — как разозленный кот прошипел он, наклоняясь близко к Олафу, чтобы Вайолет его не услышала. Он не хотел огорчать сестру своей открытой неприязнью к этому человеку, но буквально не мог поверить, что она могла так его подставить.       Реакция была вполне ожидаема. Но Олаф не сомневался, что Клаус согласится под умоляющим взглядом Вайолет, которая не оставляла попыток их сдружить. В конце концов, он не желал зла и не издевался. Он просто счел своей обязанностью взять на себя роль старшего товарища и сопроводить Клауса во взрослую жизнь. И в очередной раз хотел попытаться доказать, что он изменился к лучшему.       — Восемнадцать бывает раз в жизни. Я не одобряю, но… то есть, новые впечатления тебе не помешают, — поспешила встрять в разговор Вайолет. Она уже обернулась, держа в руках пару вымытых яблок, и с надеждой посмотрела на брата.       — Черт с тобой, Олаф, — процедил Клаус. — Но не смей мне докучать. Я сам определюсь с развлечениями на вечер, — последние слова он произнес с неприкрытым сарказмом и резко встал, захлопывая книгу и удаляясь в библиотеку. ***       Они отплыли от острова на моторной лодке к портовому городку на закате. Олаф сидел за управлением. Клаус насупился на противоположном конце, сев как можно дальше от него, насколько то позволяло крошечное пространство в лодке. Он, очевидно, ждал, когда Олаф просветит его о подробностях сегодняшнего вечера, но тот коварно молчал. Поэтому Клаус, не выдержав, спросил:       — Что ты задумал?       Губы Олафа медленно растянулись в улыбке. Выдержав театральную паузу, он произнес:       — Мы отправляемся в Бордель «Пурпурный шелк». Тебе там понравится.       Клаус задохнулся от возмущения.       — Мы не договаривались об этом! Ты, ты, ты-ы… Непонаслышке знаешь, да? — Клаус выругался, решив, что лучшая защита — нападение. — А что насчет Вайолет, она то в курсе?       — О том, что я хожу по борделям — нет, потому что я не хожу. О том, что мы едем туда — пока тоже нет. Но мой режиссер, Пит Гиллен, настоятельно советовал заглянуть именно туда. Уверен, тебе понравится.       Клаус, пребывающий в полном шоке, не знал, что и сказать. Так он и сидел, полыхая от гнева и пытаясь осмыслить все, что будет с ним сегодня происходить. Он не то чтобы был против — он просто совершенно не знал, что ему делать, и это вводило его в жуткую панику.       Бордель, куда привел Клауса Олаф, находился в одном из переулков на краю города. Днем он маскировался под обычный паб. Внутри было накурено и пахло смесью приторно-сладких духов и дешевого алкоголя. Тут и там в вызывающих позах стояли девушки всех возрастов, одетые в коротенькие платья, выставлявшие напоказ чулки на подвязках, или в длинные юбки и микроскопические бра, оголявшие торс. Клаус вытаращил глаза, узрев все это безобразие. Услышав от Олафа об истинной цели их визита, с помощью кое-каких сведений, почерпнутых из книг, он мог примерно представить, что его ждет, но подобного не ожидал. Сначала, когда они с сестрами вынуждены были вечно искать себе укрытие, у него не было времени задумываться о таких вещах, а после, когда они оказались на острове, уже не было возможности. О том, чтобы взять лодку и навестить публичный дом, он раньше и подумать не мог.       — Можешь выбирать любую. Я плачу, — приторно улыбнулся Олаф, обводя рукой все помещение.       — Что? — задохнулся пылающий лицом Клаус.       — Ничего, — Олаф ухмыльнулся. — Идем, тебе нужно расслабиться.       За локоть оттащив Клауса к барной стойке, Олаф заказал две порции виски со льдом. Когда бармен поставил перед ними их заказ, Олаф отхлебнул немного из своего стакана, а другой подтолкнул к Клаусу.       — Что это? — Клаус невидящим взором уставился на янтарную жидкость с кубиками льда в стакане и, не дожидаясь ответа, одним махом осушил его почти полностью. Впрочем, он тут же закашлялся и, казалось, покраснел еще больше.       — Ты хочешь меня убить, — прохрипел он. На его глазах выступили слезы.       — Видимо, стоило заказать закуску, — задумчиво произнес Олаф, неспешно потягивая виски. Он не любил крепкие напитки, но решил, что сейчас необходимо именно это. Как известно, чем пьянее субъект — тем с большей вероятностью он поддастся влиянию. Коварному влиянию Графа Олафа, который собирался подарить Клаусу его первый сексуальный опыт. С проституткой, конечно же. ***       Клаус и Олаф сидели в баре уже добрых полчаса, а события так и не развивались. В принципе, Олаф и не ожидал, что будет легко. Но все еще впереди. К тому же, наблюдая за Клаусом, он сделал для себя определенные выводы.       — Гребаный Олаф, — Клаус нервно барабанил пальцами по дубовой столешнице. Дрожащими руками он поднес ко рту стакан заказанной воды. Он едва осмеливался поднять глаза, но тут же утыкался ими в пол, видя очередную развратную девицу, призывно улыбающуюся одному из клиентов.       — Невероятно. Даже ты не мог так со мной поступить, — Клаус отпил из стакана, расплескав часть содержимого. Он так ужасно волновался, что, вцепившись в рубашку Олафа, чуть не оторвал ему пуговицы. — Зачем это нужно? — заставив Олафа наклониться к себе, прошипел он. — Хочешь меня опозорить?       — Не говори глупостей! — обозлился Олаф, вырываясь из рук парня и разглаживая образовавшиеся на рубашке складки. — Я хочу только добра, и меня отблагодарит любой восемнадцатилетний целомудренник, даже ты! — он осклабился, покомфортнее устраиваясь на стуле. — Бармен! Еще виски парню!       Парень проследил, как бармен готовит для него напиток. Он бросил взгляд на одну из девушек и та чувственно улыбнулась ему. Клаус, казалось, был на грани обморока.       — Мне нужно в уборную, — пробормотал Клаус, ослабляя воротник рубашки и чуть ли не бегом направляясь в сторону туалета. Поданный для него виски остался нетронутым.       Все шло даже лучше, чем Олаф задумывал. Хитро улыбнувшись, он посмотрел на блондинку, стоявшую на дальнем конце барной стойки. Он уже давно приметил эту девушку, на которую Клаус то и дело ненароком поглядывал, розовея и нервно сглатывая. Девушка была одета в длинную пышную юбку и кружевной корсет, делавший ее талию по-старомодному тонкой и оголявший плечи. У нее были брови домиком, волнистые светлые волосы и широко распахнутые карие глаза, а ярко-красная помада на губах совершенно ей не подходила. Олаф вообще удивился, как такое создание оказалось в подобном месте и решил, что она попала сюда недавно.       — Эй, красавица, — окликнул он девушку.       Та вопросительно повернула голову и тут же резво подлетела к нему. Она не совсем умело, но соблазнительно улыбалась, немного скованно, потому что у нее выступали передние зубы.       — Я готова сделать все, о чем попросит достопочтенный сэр, — прощебетала девушка с явным шотландским акцентом. Олаф улыбнулся: ее неловкость бросилась бы в глаза любому трезвому мужчине в этом месте — но таковых здесь не наблюдалось.       — Пардон, я не заинтересован. Но у меня есть отличное предложение, — Олаф заговорщически приблизился к ней. — Видела парня со мной? Он сейчас подойдет к тебе. Так что возьми инициативу в свои руки: парнишка полнейший девственник, не напугай его. Плачу в два раза больше, — прошипев это, Олаф отодвинулся как ни в чем не бывало. Девушка расширила глаза от такой нечастой щедрости и приоткрыла рот.       — Но сэр, если он не подойдет…       — О, подойдет. Он от тебя глаз не отрывает.       На личике девушки отразилась явная заинтересованность, и она отошла. Но тут Олаф бросил ей вдогонку:       — Слушай, если ты скажешь, что он слишком хорош и не возьмешь с него денег, я заплачу еще больше, — довольный своей импровизацией и отбросив мысли о том, что это уже перебор и вообще как-то жестоко, Олаф заказал себе большую кружку медовухи.       Клаус вернулся минут через десять. Его лицо и волосы были влажными от воды, и на рубашке тоже виднелась пара мокрых пятен. Он плюхнулся на стул рядом с Олафом и бесцеремонно забрал его кружку с медовухой, делая изрядный глоток.       — Ты за это заплатишь, — прорычал он, на секунду оторвавшись от приятного напитка и снова прикладываясь к кружке. Казалось, в том, что он пил, даже не было алкоголя: таким мягким ароматное питье было на вкус. — Уходим отсюда. Я не могу.       — Черта с два. Вперед, мальчик, она ждет, — Олаф, отобрав у Клауса кружку, стащил его со стула и подтолкнул по направлению к девушке со светлыми волосами и оленьими глазами, на которую запал Клаус. Мальчишка пошатнулся: мягкость медовухи, как известно, была обманчива, и теперь он, несмотря на сохранившуюся ясность ума, с трудом стоял на ногах. Не успел Клаус толком опомниться и начать разговор, как светловолосая девушка сама подлетела к нему. Неопытность клиента явно придавала ей уверенности.       — Привет, меня зовут Кесси. ***       Она за руку увела его за собой в одну из приватных комнат на втором этаже. Окно было приоткрыто, впуская внутрь ночную прохладу, а освещение было приглушенным. От этого глаза девушки блестели, а кожа становилось как бы бархатной на вид. Кесси загадочно улыбнулась ему и отступила. Глядя прямо ему в глаза, она завела руку за спину, принимаясь расшнуровывать корсет. Клаус нервно сглотнул, не в силах отвести взгляд. «Ты же хочешь прикоснуться ко мне?» — на этих ее словах корсет упал на пол, обнажая небольшую грудь и чуть выступающие ребра.       Сердце Клауса забилось так сильно, что, казалось, сейчас порвет грудную клетку. Голова кружилась от количества выпитого и от вида молодой девушки, стоящей перед ним в одной пышной юбке, делающей ее еще более хрупкой, чем раньше.       Когда она подошла к нему, обдав приторно-сладким ванильным ароматом, когда взяла его руку в свою нежную сухую ладонь и положила на свою обнаженную ключицу, медленно скользя ею ниже, внутри его головы и тела взрывались радужные фейерверки. Как в тумане она шептала «Вот так, Клаус… можешь потрогать». Ее голос, произносящий его имя, звучал очень нежно, даже слишком. А ее кожа под его ладонью была такой невероятно мягкой, как будто он касался розовых лепестков. Если бы можно было сгореть заживо от смеси стыда и вожделения, то Клаус именно это и сделал бы. А Кесси поцеловала его, начиная медленно расстегивать пуговицы на темной хлопковой рубашке. Ее пальцы случайно касались его оголившейся груди — как будто капли горячего шоколада падали на обнаженную кожу.       С его скудным опытом интимной жизни Клаусу казалось, что сама коварная соблазнительница Суккууб выступила из ада специально для того, чтобы опутать его своими кружевами разврата. Ее губы были сладковатыми и мятными на вкус. Практически касаясь ее своим телом, он чувствовал исходящий от нее жар, пробуждающий в нем неизведанную ранее волну возбуждения. Теряя последние крупицы смущения, Клаус тонул в волнах блаженства… ***       В ожидании Клауса, Олаф сидел, надираясь вишневым ликером из бара. Раньше он непременно воспользовался бы услугами одной из продажных женщин. Вокруг сидело достаточно свободных девушек в его вкусе и не очень. Но дело было даже не в том, что Олаф не имел такой возможности. У него было достаточно денег с собой, а Клаус был слишком занят. Никто бы даже не узнал и не пристыдил его. Ему не пришлось бы отчитываться ни перед кем, кроме… кроме своей искалеченной и только-только начавшей исцеляться души. Мысль о том, чтобы причинить боль девушке, которая так заботилась о нем и так верила в него, от близости к которой он испытывал ощущения сродни актерскому дебюту перед многотысячной толпой, пробуждала в нем жгучее чувство ненависти к себе.       Однако грустить Олафу не пришлось. Вскоре рядом с ним, растолкав претендентов на ее сегодняшнее внимание, уселась пышная дама, дымившая длинной трубкой. Леди Дориан, как она представилась. Оказалось, она была владелицей борделя и хотела провести вечер за приличной беседой. От нее то Олаф и узнал о том, что девушка, так понравившаяся его юному товарищу, вынуждена была прийти сюда около месяца назад. Пришла, как и многие, за обманчиво легкими деньгами. А приехала из Шотландии вместе с известным режиссером, обещавшим ей золотые горы. Но не срослось. Помимо прочего искушенная леди поведала Олафу, как можно порадовать свою «даму сердца», причем не только в постели. Оказывается, для этого совершенно не обязательно было уподобляться героям сопливых женских романов.        Клаус с девушкой вернулись неожиданно быстро. Парень подошел к Олафу с нечитаемым взглядом и, не сказав ни слова, грозно удалился в уборную. Вслед за ним подошла Кесси. За деньгами, как решил Олаф.       — Знаете, я… не стоит так много, — девушка немного виновато улыбнулась, борясь между чувством природной честности и жаждой легких денег. — Понимаете, я всего лишь поцеловала его. Но стоило перейти к делу, как… как все. Мне пришлось успокаивать его еще минут пятнадцать, но все же.       Олаф оскалился. Смеяться было не над чем — дебют его младшего товарища прошел не так гладко, как ему, Клаусу, возможно хотелось бы, но вполне ожидаемо. Девушка определенно заслуживала вознаграждения за проделанную работу, и Олаф протянул ей деньги, но та, помявшись, взяла половину, а остальное отдала ему.       — У вас очаровательный друг, — Кесси, задрав подол юбки прямо при Олафе, сунула деньги за резинку чулка. Еще раз улыбнувшись, она развернулась и убежала, взметнув светлыми волосами. ***       Клаус и Олаф вернулись далеко за полночь. Когда они, держась друг за друга и шатаясь, доплелись до домика на дереве, Клаус сразу же удалился в свою комнату, устало и восхищенно бормоча «Гребаный Олаф… Дьявол тебя дери…».       Олаф был порядком взбудоражен. Он ввалился в спальню, разбудив чуткую Вайолет. Толком не понимая, что происходит, та неловко отбросила одеяло и повернулась в сторону двери. Сладко улыбнувшись, Олаф нетвердым шагом направился прямо к ней, плюхаясь на кровать и ловя девушку в свои объятия, чем та явно была недовольна.       — Ты… Ты пьян, Олаф, уйди! — бормотала она. — Ты пахнешь как… Господи, почему ты пахнешь как дешевая шлюха? — Вайолет, мигом проснувшись, отбилась от него и села, включая ночник.        Тяжко вздохнув, Олаф сполз с кровати и, понурив голову, признался об истинной цели их визита в порт. Реакция не заставила себя ждать:       — Невероятно! Как ты мог мне не сказать? — громким шепотом, чтобы не разбудить всех в доме, сказала Вайолет.       — Я ведь знал, что ты его не отпустишь, если я скажу, но теперь иди и спроси, как он рад! — шипел в ответ Олаф, разводя руками. Внезапно его тон стал заговорщическим — Ты и представить себе не можешь, как он благодарен мне за то, что я подарил ему возможность хотя бы потрогать симпатичную девушку, не то что отыметь ее. Представляешь, он возможно даже думает, что я не такой уж и негодяй.       — Отым… Поверить не могу! — Вайолет задохнулась от возмущения, обхватывая голову руками. — И он согласился? Клаус согласился на такое?       Олаф так громко фыркнул, что девушка разозлилась еще сильнее.       — Разумеется, он согласился, Вайолет, он же восемнадцатилетний девственник. Слушай… я его не держал. Всего лишь направил. Он запросто мог отказаться, ты же понимаешь.       Вайолет лишь молча покачала головой, обхватывая себя руками и смотря на Олафа исподлобья, испепеляя его взглядом.       Один из основных природных инстинктов затуманивал все прочие мысли, и Олафа уже порядком удручал этот спор. Вайолет была такой слабой по сравнению с ним, что ему ничего не стоило просто повалить ее на кровать и, зажав оба ее запястья в одной руке, другой задрать на ней ночную рубашку и доказать свою абсолютную невиновность на деле. Мысль о том, как легко и быстро она отдалась бы ему, побежденная его напором, лишь подпитывала его необузданное желание, но Олаф не мог так с ней поступить. Поэтому пришлось действовать более мирно.       Он осторожно опустился на край кровати.       — Дорогая Вайолет, забудь… есть ведь вещи поинтереснее, чем ссоры, — протянув руку, Олаф осторожно погладил пальцами ее подбородок, спускаясь к шее, ключицам и все ниже… Вайолет знала, что еще немного, и она не сможет сопротивляться влиянию гадкого Олафа, и поэтому огрызнулась:       — Зачем? Разве после посещения борделя мужчины нуждаются в… в удовлетворении?! — с этими словами она отодвинулась назад, чтобы до нее было не достать.       Нет, не может быть. Гордая Вайолет Бодлер не опустится до пустой ревности. Подумал Олаф. Очевидно, она хотела его проучить.       — Да ты только посмотри на меня, — он вздохнул и закатил глаза, указывая на свое состояние ниже пояса. — Разве я похож на человека, перетрахавшего всех приличных шлюх борделя?       Она верила ему, разумеется. Разум подсказывал, что ее взрослый брат имеет свою голову на плечах и сам способен отвечать за свои поступки, а сердце чувствовало, что Олаф говорит правду. Да и доказательство было перед глазами. Но тот факт, что он скрыл истинную цель их поездки в город, выводил ее из себя, как и совершенно невинный вид Олафа. Вайолет не переставала удивляться, откуда только у него взялась эта способность вечно сводить с ума ее, обычно так спокойно и рационально мыслящую. Вот и сейчас, он стоял перед ней с таким лицом, словно не сделал совершенно ничего предосудительного, и ей хотелось ударить его посильнее, чтобы он перестал быть вот таким, таким… Олафом! Конечно же, Вайолет не могла позволить себе так вульгарно себя вести, а потому просто молча указала на дверь, тем самым поставив точку в разговоре.       Олаф не мог поверить, что его только что выгнали из собственной спальни. Грохнув дверцей шкафа, он достал свою пижаму и раздосадовано поплелся прочь. В Ванную. Он не собирался так просто сдаваться.       Приняв душ, он не только чуть протрезвел, но и перестал пахнуть как юная вертихвостка, накаченная вишневым ликером. Взбодрившись, Олаф отправился не в гостиную, куда был отправлен, но в их спальню, собираясь получить то, что хочет и доказать силу своей любви.       Вайолет лежала строго на своей половине кровати, натянув одеяло до ушей и повернувшись спиной ко входу. Олаф осторожно залез на кровать и подобрался к Вайолет, дрожа от возбуждения, грозившего разорвать и его пижамные штаны, и его самого.        — Графини не злятся так долго, это дурной тон, — промурлыкал Олаф только что придуманное им правило, несильно кусая девушку за ухом и стягивая с нее одеяло. От прикосновения к чувствительному месту, полусонная, та забыла про обиду, поворачивая к нему голову и подставляясь под его поцелуи. Он ласкал ее шею губами и языком, медленно скользя пальцами по бедру, задирая ночную рубашку и пробираясь к тонкой ткани нижнего белья.       — Ты не сможешь устоять, любовь моя, — горячо прошептал Олаф и развернул девушку к себе. Он отбросил в сторону одеяло и навис над ней, впиваясь в ее губы поцелуем и раздвигая ее колени.       Солнце скоро встанет. Но он еще успеет опробовать кое-какие из советов Мадам Дориан. ***       Он проснулся рано от головной боли и ужасной жажды. Вайолет в полном изнеможении мирно спала рядом. Казалось, ее лицо все еще хранило легкий румянец после его смелых ласк сегодняшней ночью. Олаф встал, чтобы пройти на кухню, а она даже не проснулась, хотя обычно недовольно утверждала, что он вечно грохочет как счастливый лабрадор.       Когда Олаф вошел на кухню оказалось, что Клаус тоже уже не спал. Он сидел за столом с зеленоватым лицом, вцепившись в кружку крепкого черного кофе, который он терпеть не мог. «Будь ты проклят» — одними губами произнес Клаус, приветствуя его. Олаф криво улыбнулся и, зачерпнув ковшом воду из стоящего на табуретке ведерка, уселся напротив юного товарища.       -Как дела? — ответом был взгляд, полный страдания, ненависти и скрытой благодарности. Клаус вздохнул и сделал глоток из кружки, поежившись.       — Я читал, что это помогает, — объяснил он, кивая на черный кофе. Повисла вынужденная пауза — Олаф принялся хлебать воду прямо из ковша.       — Тебе стоит добавить лимонного сока, — Клаус неловко встал, чтобы взять из корзины на полу лимон и нож со стола. Он разрезал цитрус пополам прямо на весу и передал половинку Олафу, а другую оставил на столе. — Вот, должно помочь.       — Надо же, Клаус Бодлер, — Олаф посмотрел на парня с подозрением, выжимая лимон в ковш с водой, — не слишком ли ты заботлив для человека, только и ждущего, когда можно будет безнаказанно меня придушить.       — Просто добрый совет, — язвительно произнес Клаус, садясь за свою кружку с кофе. — Чтоб я еще раз пытался тебе помочь, да ни в жизнь, — раздраженно пробормотал он себе под нос.       Пару минут они сидели в молчании, каждый попивая свой похмеляющий напиток. Клаус водил пальцем по столу, пытаясь начать важный разговор.       Он, несмотря на жуткую усталость, ночью лежал без сна несколько часов, раз за разом прокручивая в голове произошедшие с ним события. Как он взволновался, узнав, что Олаф ведет его не в бар, а в бордель. Как разрывался от противоречивых эмоций. Его воспитанный разум настоятельно советовал отказаться от мерзкой затеи, ведь хорошему парню не пристало заниматься подобными вещами с продажными женщинами. Но гормоны требовательно вопили молча повиноваться Олафу. От выпитого голова кружилась. Клаус находился в своей кровати — а казалось, лежал в лодке, качающейся на спокойных морских волнах. Он вспоминал нежную Кесси и ее пленительные поцелуи… Этот спектр эмоций, испытанных от первой близости с девушкой. Как она, когда все закончилось, обняла его, целуя в щеку, и шептала, что у нее еще никогда не было таких мужчин, как он. «Знаешь, Клаус, а днем я не работаю…» Интересно, что она имела в виду?.. Клаус так и заснул с широкой, счастливой улыбкой на губах.       Казалось, Вайолет видит его насквозь. Просить о таком ее? Ни в коем случае. Она же сразу все поймет, ведь гребаный Олаф не мог ей не рассказать. Решительно Клаус выпалил:       — Можешь одолжить мне немного денег? Мне нужно в порт насчет работы.       Олаф и подумать не мог, что его юный товарищ решится на этот шаг так быстро. Он уже ухмыльнулся было, как Клаус прервал его.       — Даже не смей озвучивать то, что ты там себе только что вообразил. Мне теперь восемнадцать и я собираюсь устроится секретарем к местному адвокату. Я отлично изучил законы, и возможно, когда-нибудь он сделает меня своим помощником, так что…       — Конечно-конечно, я так и подумал, — невозмутимо сказал Олаф. — Я дам денег, но ближе к обеду.       Он был уверен, что парень говорит правду, и в то же время знал, что помимо потенциального работодателя он заглянет повидаться к одной юной особе, потому что иначе попросил бы помощи у своей сестры.       Интересно, чем он собирается удивить куртизанку, неужто букетом магнолий. Представив себе это, Олаф фыркнул от смеха. Мимоходом он подумал, что Вайолет будет крайне огорчена, когда узнает, что из-за него ее умный и воспитанный брат увлекся… молоденькой шлюхой. Ему было жаль впечатлительного Клауса. Ведь с наибольшей вероятностью его нежное, неокрепшее сердце будет разбито.       Напившись воды, Олаф решил вернуться в постель. Когда он вошел в комнату, оказалось, что Вайолет уже полностью оделась и теперь сидела у окна с видом на песчаный пляж и расчесывала густые волосы. На самом деле они привыкли друг к другу за месяцы совместной жизни, и ее присутствие уже не вызывало в нем неуемную бурю неизвестных ранее, подростковых эмоций. Но когда приходилось вот так резко с ней сталкиваться, его внутренности как будто подцепляло невидимым крюком, а голова начинала кружиться, словно стоишь на краю пропасти. Подобное захватывающее впечатление он испытывал, кажется, еще в детстве, когда разглядывал бескрайнее звездное небо, ходил с родителями в горы или впервые катался на лошади. Сам не зная, зачем он это говорит, Олаф пробормотал:       — Знаешь, когда я так внезапно вижу тебя, во мне пробуждается такое странное ощущение…       — Чувство, ты хочешь сказать? — Вайолет лукаво улыбнулась.       — Да нет же, ощущение! — огрызнулся Олаф. Надо сказать, ему все еще сложновато было признавать, что он не хладнокровный злодей, неспособный на нерациональные любовные страсти. Девушка перед ним тихонько засмеялась, опуская глаза и продолжая водить расческой по длинным темным локонам, чуть шевелившимся на ветерке, проникающем в открытое окно. Вздохнув, Олаф пробормотал: — Ладно. Правда. Чувство.       В глазах Вайолет блеснули озорные искорки, и она отвернулась, скрывая радостную усмешку. Олаф же, мигом возвращая себе невозмутимый вид и улыбнувшись как ни в чем не бывало, сказал:       — Доброе утро, Вайолет. Как спалось? ______________________       Олаф не был романтиком. Сказать напрямую о своих чувствах, когда он не опьянен эмоциями, было сложно для него. Зато он еще никогда не был так предан кому-либо в своей поломанной, жестокой жизни.