Ananke

Одной особенно тёмной мартовской ночью Северус стоял у окна в директорском кабинете и задавался вопросом: как после стольких лет непрекращающихся поражений и страданий, после всех опустошительных потерь и сокрушительных неудач, – как мог он испытывать столько боли всего-навсего из-за разбитого сердца? Он корчился в муках уже две, три недели и отчего? Оттого, что Лили сказала то, что он и так уже знал. Он был не нужен Лили. Конечно, конечно, конечно, не нужен. Предсказать её реакцию было проще, чем смену сезонов. Имел ли он право горевать и страдать, если всегда знал, что она так скажет? Но, справедливости ради, он оставил ей воспоминания в Омуте Памяти не из-за надежды на то, что Лили «разрыдается у его ног», как предположила она. У него никогда не было такого намерения. Нет, он сделал всё из слепого гнева: Лили назвала его трусом, и эти воспоминания были ей упрёком. Он хотел рассказать правду просто для того, чтобы она очень, очень сильно пожалела о произнесённых словах. В своём ребячестве он раскаялся практически мгновенно. Он вернулся забрать свои воспоминания, но было поздно. Лили уже всё увидела. Тем не менее, когда она впервые посмотрела на него, в её взгляде мелькнуло что-то, заставившее его потерять связь с реальностью, – это не было жалостью или отвращением. Он был достаточно глуп, чтобы на мгновение подумать, что это была нежность. Разумеется, он ошибся: Лили отвергла его настолько категорично и основательно, что он две недели не мог заставить себя встретиться с ней лицом к лицу. Северус провёл много бессонных ночей и удручающих дней в Хогвартсе, зализывая раны и проклиная себя за собственную глупость: он совершил именно то, что поклялся никогда не делать. Но в конце концов чувство долга дало ему силы отрешиться от своего позора и вернуться к ней. Он не смог бы избегать её вечно: Лили больше никто не мог помочь и Северус не должен был из-за собственной роковой ошибки лишать её единственного доступного человеческого общения. И вот к чему они пришли. Лили знает его секрет, и им придётся продолжать жить, притворяясь, что это не так. Это всегда было одним из его худших страхов – что Лили узнает, как сильно он её любит, и затем отвергнет его. Теперь, когда это произошло, всё вышло даже хуже, чем он представлял. И всё же, несмотря на всю боль и унижение, в отказе было что-то освобождающее – чувство завершённости, появившееся оттого, что он наконец получил ясный ответ на все свои «что, если» и «если бы только», которые волновали его на протяжении двадцати с лишним лет. «Полюбила ли бы его Лили, если бы он рассказал ей о своих чувствах, если бы старался сильнее и говорил громче, если бы не разрушил всё, оскорбив её?». Что ж, теперь он знал ответ, и это было чёткое, несомненное «нет»: Лили не хотела, не хочет и никогда не захочет быть с ним. У него никогда не было даже шанса. В этом заключалась вся суть её ответа в своём полном ужасающем великолепии. Его окончательность принесла какую-то горькую радость и освобождение. Чистая, незамутнённая безнадёжность лучше, чем шаткая мучительная надежда. – Не хочу прерывать твои размышления, но вынужден сказать, что ты выглядишь ужасно мрачно этим вечером, – произнёс Дамблдор. Северус ухмыльнулся, услышав его замечание. – Странно, да? – ответил он. – Обычно-то я прямо свечусь от счастья. Дамблдор усмехнулся. – В действительности, ты был необычайно радостным, если не считать последних дней. Я подумал, что теперь, когда наш общий друг здесь, ты научился вновь ценить жизнь. Кстати, как Лили? Северус прищурился. Он систематически избегал разговоров с Дамблдором о Лили на случай, если старый маг попытается использовать её в своём великом плане. Тот выспрашивал о Лили при каждом удобном случае – хотя пытался выставить это так, словно всего лишь поддерживает ничего не значащую беседу, – но Северус всегда менял тему. Он не доверял бывшему директору, когда речь заходила о Лили. – Она жива и здорова, – ответил Северус, не собираясь говорить ему что-либо ещё. – Рад это слышать, – радостно ответил Дамблдор. – Позволь спросить, а как себя чувствуешь ты? – Ослепительно. – Между тобой и Лили всё хорошо? – Мне нечего об этом сказать. – Правда? Потому что, знай я тебя хуже, предположил бы, что у тебя прослеживаются все обычные симптомы разбитого сердца. Северус закатил глаза. – У нас тут война в разгаре, – мрачно сказал он. – Думаешь, сейчас подходящее время обсуждать мою злосчастную личную жизнь? Дамблдор улыбнулся. – Значит, дело всё же в любви. Полагаю, что, к несчастью, всё так же неразделённой. Если, конечно, ваши с миссис Поттер отношения не изменились с тех пор, когда я видел её в последний раз. Северус с негодованием посмотрел на него. Вот к чему он вёл всё это время. – Я бы хотел, чтобы ты хоть раз оставил все свои увёртки и сказал прямо, что у тебя на уме, – вздохнул он. – Ты боишься, что я чудесным образом покорил сердце Лили и наша бессмертная любовь может помешать мне пожертвовать собой ради твоих заданий? Эта идея смехотворна, и ты это знаешь. В любом случае, рад тебе сообщить, что Лили не была и никогда не будет хоть на столечко в меня влюблена. – Мои извинения. Я не хотел задеть твои чувства. Но раз уж мы об этом заговорили, не расскажешь мне, есть ли у неё успехи? Она нашла способ вернуться в прошлое? – Не расскажу, – резко ответил Северус. – То, чем она занимается, – её личное дело. Я не хочу, чтобы ты к ней приближался. – Северус. Разве я хоть когда-нибудь давал тебе повод усомниться во мне? Ты говоришь так, словно я желаю ей зла. Это неправда. Она – милое дитя и всегда мне очень нравилась. Я лишь пытаюсь защитить её. – Так же, как защитил её в прошлом? – спросил Северус, сверля старого волшебника взглядом. – А что насчёт её сына? Как же ты защищаешь его? Взгляд Дамблдора стал холоднее. – Ты рассказал ей о Гарри? О том, что ему придётся сделать в самом конце? – Нет, – ответил Северус. – Я оставил большинство наших договорённостей при себе. Не хочу давать ей повод сбегать на поиски Поттера. Поверь мне, это единственная причина, почему она до сих пор пребывает в блаженном неведении, что, если всё пойдёт по плану, её сын должен будет умереть. Дамблдор кивнул. – Хорошо. Пусть лучше так. Она бы не поняла. – Я не понимаю. – Поймёшь, когда придёт время. В комнате воцарилась глубокое молчание. Северус вновь устремил взгляд в окно и начал размышлять о Лили – и ещё о Гарри Поттере. Где-то там Поттер скрывался от Волдеморта, слепо следуя указаниям Дамблдора, и совершенно не подозревал о том, какая неблагодарная участь ждёт его в конце пути. Поттер никогда не нравился Северусу, но он оберегал мальчика почти половину своей жизни. Мысль о том, что всё это было бессмысленно, выбивала у него почву из-под ног. Получается, Поттеру в любом случае было предназначено умереть. И неважно, сколько Северус думал об этом, это всё равно казалось неправильным. – Я повторю то, что уже говорил три месяца назад, – начал Дамблдор угрожающе. – Ты не можешь оставить её. Любовь к ней не должна затуманивать твой разум. Вам обоим предстоит совершить важные дела, и жизненно необходимо, чтобы ты не стоял на её пути – и чтобы она не стояла на твоём, если уж на то пошло. Вы должны будете отпустить друг друга, когда настанет время. Северус подошёл к портрету. – Моя жизнь в твоих руках, – произнёс он. – Делай с ней, что хочешь. У нас был уговор, и я собираюсь его придерживаться. Пошли меня на смерть – и мне будет всё равно, – но я не позволю сделать то же с Лили. Ты не будешь играть с её судьбой, не будешь ею манипулировать и не будешь заставлять её тратить жизнь впустую. Я никогда этого не допущу. – Я не враг тебе, Северус. – Тогда не вмешивайся.

***

Позже ночью, пробираясь по тёмным коридорам Хогвартса, Северус внезапно осознал, как мало изменилась его жизнь за последние двадцать пять лет. Большую её часть он провёл в одиночестве в этом замке, раскаиваясь в прошлых ошибках и мечтая о том, что никогда не могло осуществиться. Неужели все годы были заполнены лишь этим и только? Он прошёл в свою комнату и посмотрел в зеркало, изучая исхудалое лицо, взиравшее оттуда. Он был всё таким же тощим, бледным и уродливым, как и всегда, а теперь ещё и немолодым. Разве удивительно, что Лили отвергла его с таким отвращением? Он думал обо всех женщинах, что у него были, и задавался вопросом, что они вообще в нём нашли. На самом деле их количество казалось поразительным, учитывая то, насколько некрасивым он был, и то, что его в принципе невозможно любить. Временами ему просто встречалась какая-нибудь женщина, которой он нравился по причинам, понять которые у него никогда не получалось. И всё же, он определённо был не в состоянии поддерживать чей-то интерес слишком долго. У него никогда ничего не выходило с женщинами. Он перебирал в уме все свои любовные неудачи, пытаясь понять, в какой момент он всё портил. Он подумал о Мэгги – беззаботной, жизнерадостной девчонке-маггле, которую встретил через два года после смерти Лили, – и о том, что после проведённого вместе лета он ей так и не написал, хотя обещал. Потом была Лара Йорк – коллега-профессор, ставшая его тайной любовницей, хотя прежде всего он вспоминал о ней как о добром друге. Эти отношения были обречены с самого начала, потому что Лара была слишком красива для такого, как он. Так что он даже не пытался связаться с ней после того, как она покинула Хогвартс. А что насчёт Кристы Коль, умной немки, которая какое-то время жила в Хогсмите? Необъяснимо, но рядом с ней он отрешался от всех своих проблем, и всё же напрочь забыл о ней, когда стал слишком занят защитой Поттера. Она уехала, даже не попрощавшись, и это совсем его не удивило: он не заходил к ней неделями. Были также и другие – женщины, которых он почти любил и которых потерял из-за собственных ошибок. Как Айла, на которой он почти женился. Иногда он думал, какой бы стала его жизнь, если бы он не оттолкнул Айлу. Сейчас они были бы женаты вот уже семь лет. Он знал, что не любит её, но, когда делал предложение, искренне считал, что они могли бы прожить вместе вполне счастливую жизнь. Айла была практичной сдержанной женщиной, которая не гналась за страстью. По крайней мере, так казалось. Они ладили друг с другом: она закрывала глаза на его дурное настроение и секреты, а он восхищался её интеллектом и доброй душой. Она говорила, что ей не нужно много внимания, что не имеет ничего против расстояния: она жила в Эдинбурге, а он большую часть года проводил в Хогвартсе. Всё, что она у него просила, – быть по-настоящему рядом, когда они вместе, и долгое время Северус считал, что это в его силах. Но именно расстояние между ними отдалило их друг от друга. В итоге оказалось, что Айла была более романтичной натурой, чем он считал. Роман, который она подарила однажды, дал Северусу понять, чего она на самом деле хотела: найти его «безумную на чердаке» и занять её место. Она ждала, что он раскроет ей душу и даст изгнать своих демонов, позволит коснуться своей тайной стороны. Он отказался: внутри него были двери, которым надлежало всегда оставаться закрытыми, иначе он лишился бы последнего, что давало ему силы жить дальше. Когда Айла осознала, что он никогда не будет принадлежать ей по-настоящему, она расторгла их помолвку. Он пережил это быстрее, чем хотел бы признавать. Оглядываясь назад, он понимал, что общего было между этими женщинами и почему он был не в состоянии бороться за них: ни одна из них не была Лили. Он не смог никого из них полюбить, потому что был слишком захвачен мечтой – мечтой о девушке, которая осталась бы к нему равнодушна, даже если бы выжила. И тем не менее, реальность никогда не могла с ней соревноваться. Он не мог не любить Лили. Он понимал, что будет любить её до конца жизни, но был ли смысл хотеть её, зная, что она никогда не будет принадлежать ему? Сумасшедшее желание обладать Лили делало его одиноким и несчастным, и для них двоих это было лишь источником проблем. Сейчас Лили нуждалась в Северусе больше, чем когда-либо, так же, как и Поттер, и Дамблдор, и все в Хогвартсе; но никому, совершенно никому не нужна была эта его обречённая одержимость. Вероятно, в итоге Дамблдор оказался прав. Может быть, Северус позволил любви к Лили затуманить его разум. – Я слишком стар для этого, – скривился он, глядя на своё отражение в зеркале. – Мне нельзя больше быть несчастным, жалким, безнадёжно влюблённым дураком. Я должен был смириться с поражением многие годы назад. В этом мире есть более важные вещи, чем моё разбитое сердце. Отражение не ответило, но всё же он ощутил странное облегчение, произнеся эти слова. И хоть боль никуда не исчезла, ему пришло на ум, что это была хорошая боль – та, которая научила его больше никогда не обжигаться. Возможно, он сможет наконец отпустить Лили и жить дальше.