«Вы забрали у меня сердце!» — кричал он в ужасе. «И дали тебе новое, » — успокаивала Джейн.
Он думал, что теперь его жизнь станет похожа на жизнь живого мертвеца. Тогда шаловливые шестеренки и болты пугали его, а сейчас… Сейчас ему в принципе было плевать… На всё: на то, что его нога, приделанная кое-как, отказывалась функционировать, на то, что рука и вовсе не прикреплялась к плечу, на то, что оставшиеся человеческими участки тела болели так, что он был бы согласен удалить и их, сменив на металл. Он был разбит, во всех смыслах этого слова. И починить его было уже некому. Юноша добрался до того самого стола, на котором ещё недавно Джейн спасла его от смерти, собрав по частям, и без сил упал рядом с ним. Он не был в этом уверен, но кажется именно здесь он впервые встретился с Лангвидер. Да, именно здесь. Он ещё не умел ходить тогда. Ему было страшно, мерзко от самого себя — человека, который тогда перестал по его мнению быть человеком. В тот день Лангвидер была стервой. Такой испорченной маленькой принцесской, которая даже не подала руку мальчику с металлическими конечностями. Она была статной, забавной и такой загадочной в этой своей маске, что уже тогда, когда между ними возникла лишь неприязнь, он не мог оторвать от неё взгляда. Как же часто Джек ругал её, учил и упрекал. Он почему-то считал своим долгом дать ей понять, что она делала неправильно. Он помнит их разговор о дружбе, помнит, как она кричала хулиганам, чтобы отпустили его, когда он ринулся защищать её честь и о том, как она смазывала его ржавчину посреди кричащего леса, где сама же его и высадила. Сейчас, сидя на холодном полу в мастерской, он впервые почувствовал ответственность за прекрасную леди Ив. Почему он не заметил этого раньше? Почему он раньше не понял того, что теперь казалось само собой разумеющейся истиной. Юноша почувствовал на щеке влагу и дотронулся до туда пальцами человеческой руки. Сейчас, смотря на эти слёзы он корил себя за них. Джек ухватился за край деревянного стола и изо всех сил подтянулся вверх, стараясь опереться на ноги. Первые шесть попыток были неудачными, он падал каждый из этих шести раз. На седьмой у него начали скользить руки, он слишком часто вытирал слёзы ладонями, но плевать. Ему нужно было, просто жизненно необходимо, увидеть её. Плевать на обстоятельства, на её не самый прекрасный вид, на открывшуюся внезапно правду, на войну в Оз и собственную сломанную ногу. Сейчас имела значение только она. Словно старик с больными коленями, которому до жути сложно было разогнуться, он старался встать. Если бы у него было сердце, оно бы стучало сейчас как бешеное, возможно даже разорвалось бы. Хотя нет, оно разорвалось бы у него гораздо раньше, ещё тогда, когда он лично выстрелил из пистолета своей возлюбленной в голову и увидел её пустые глаза, которые тогда, единственный раз за время их знакомства, не оттеняла маска. Почему, почему он тогда ушёл от неё? Леди Ив дала ему свободу, отпустила его, чтобы доказать, что права. И он поддался. Доказал, что права. Он просто оставил её… Но, чёрт, кого он пытался обмануть? Он связан с ней с самого знакомства. Да, он перестал быть её «собственностью», как сказала Джейн, но он всё равно принадлежал ей. Весь, включая даже его сердце, которое он давно заменил на надёжный механизм и не был уверен, что даже он сам всё ещё владеет им, но она точно владела. Лангвидер была права — любить можно лишь то, что тебе принадлежит, и он ей принадлежал. Полностью. Джек смог подняться. Теперь он видел её: такую сломанную и безжизненную. Она осталась лежать в том же положении, как тогда, когда он в прошлый раз вышел из мастерской Джейн, только единственное, но — доктор всё же накинула на оголенные шестеренки оболочку в виде белоснежной кожи девушки: небрежно и криво, но всё же. Джек всхлипнул и наклонился к Лангвидер как можно ближе. Он плакал. Прямо над её лицом, не сдерживаясь. Навзрыд. — Ты ошиблась, — прохрипел он, — ты дала мне свободу, но я не ушел. Я всё ещё здесь, рядом с тобой, я всё ещё твоя собственность! Слова застревали в горле. Несколько часов назад он ушел мстить за возлюбленную с тем же пистолетом из которого убил её — злой, подавленный и рассыпавшийся и глупый. Глупый потому, что тогда ещё лелеял надежду на то, что мисс Джейн починит принцессу, нет королеву, «F», что они ещё смогут прокатиться вместе в карете, что он ещё увидит, как она выбирает очередную маску, стоя перед большим платяным шкафом. Он плакал над ней, смотря, как под неровной материей кожи проглядывают в щелях остановившиеся механизмы. Джек сглотнул, оттолкнулся от стола и на шатающихся ногах направился к маскам, которые его принцесса оставляла здесь для чистки и починки. Он резко потянул на себя дверцы и, грохнувшись на пол, заглянул внутрь. Этих масок, её масок, там было около двух десятков, разного вида, материала и предназначения. Джек никогда не заглядывал сюда — разве что случайно или мимолётно — поэтому только сейчас заметил, что под каждым творением Джейн были приделаны к стене подписи. Аккуратными прописными буквами, которые не были похожи на размашистый, врачебный почерк Джейн, были выведены предназначения масок. Под красивой, зелёно-желтой из драгоценных камней двух видов было написано — «для прогулок»; под следующей, с синими лентами, висящими в районе висков — «для праздника»; ещё под одной — из чёрного металла со своеобразной черной шапочкой к верху — «для скорби». Джек потянулся к последней, стараясь ухватить её, но резко замер. Из груди вырвался вздох, а поперек горла встал ком, будто стараясь придушить. В самом низу, на напольной танкетке, лежала ещё одна маска: золотая, с обвившими её нежно-розовыми цветами на одной половине и с белым, будто замыленным стеклом на другой. Юноша взял её в руку и перевёл взгляд на подпись - «для любви, для счастья, для Джека». Ком отступил, выпуская тяжелое молчание наружу. Парень прижал к груди свою находку, настолько сильно, что её стеклянная сторона, кажется, треснула. Наверное, он пытался достать этой маской до своего сердца, но она лишь стеклом к стеклу прислонялась к механизму в груди Джека. Каким бы странным это не казалось, но сейчас, когда эмоции убивали его изнутри, «живая» ладонь ощутила порез от осколка, а металлическая рука валялась где-то на полу, он чувствовал себя живым. Впервые, после починки он понял, что ему не нужно было сердце, чтобы любить, не нужна кожа, чтобы чувствовать. Ему было достаточно её. И он очень надеялся, что у леди Ив были такие же чувства. После того как Джек принёс на трясущихся руках свою любимую в мастерскую, Джейн открыла ему тайну о том, что Лангвидер умерла уже давно, а Джек познакомился уже с прекрасным изобретением талантливого ученого, но она ошиблась. Его принцесса всегда была настоящей, живой. Он видел это, ощущал каждым гвоздем и винтиком внутри себя. Они были живы, им было хорошо друг с другом. Пусть кто-нибудь только попробует сказать, что они были лишь оболочкой для миллиарда болтиков и шестерёнок Джейн! Никто не имеет права говорить, что на деревянном столе позади Джека, лежит бездушная кукла, состоящая из металла и железа. Нет! Никогда! Джек никогда этого не позволит. Пусть все запомнят: там лежит королева «F", самая красивая и чувственная девушка в Оз, возлюбленная железного человека и хозяйка его тела и души. Там, на холодном столе лежит героиня, отдавшая свою жизнь ради спасения своего народа, ради победы над Волшебником, там лежит она, и пусть будет проклят тот, кто считает иначе! — Я люблю тебя, Лангвидер, — шепчет Джек. Он не хочет жить, пока она лежит на этом столе. Джек берёт в человеческую руку свою металлическую, валяющуюся возле деревянного стола и, в последний раз вздохнув, пробивает стекло, ведущее к «сердцу», останавливая вертящиеся шестеренки. Он закрывает глаза и последнее, что он видит перед тем как механизм в его груди останавливается — ослепительную улыбку своей принцессы и её кристально чистые слёзы, которые в воображении Джека, катятся по её щеке в унисон с его собственными.Часть 1
31 мая 2018 г. в 23:16
Джек буквально заполз в мастерскую Джейн. В то место, где его настигали воспоминания о том, как он впервые увидел своё новое, «излеченное» тело в зеркале. Он помнит, что кричал тогда. Теперь крик кажется ему самой глупой реакцией на свете, но тогда он действительно испугался. Ему было плевать на металлическую руку, торс или ногу, которые казались ему скорее уродливыми, чем пугающим или жуткими, но совсем не плевать на отразивщуюся в зеркале дыру в груди. Это было самым страшным зрелищем, которое он когда-либо видел. «Кто я? Зачем я остался жив?» — спрашивал он себя. Ему было страшно даже думать о том, что будет дальше. Крутящиеся вентили, пружины, болты, сверкающие под стеклянной защитой теперь заменяли мальчику сердце. Он точно помнит, что тогда сказал: