Снитесь мне чаще...

Просторную комнату, обставленную в готическом стиле, окутывал полумрак.

***

Неровный, дрожащий свет исходил лишь от двух канделябров, размещённых с противоположных сторон дубового стола. Вид из окна закрывали тяжёлые тёмно-бордовые шторы, но явно был слышен прибой Стикса, поэтому сомнений в том, где я находился, не могло возникнуть. Напротив меня в кресле, обитом тканью, напоминающей вельвет, сидел величайший писатель из всех, когда-либо живших на Земле. Краем сознания я понимал, что всё это — лишь сон, и мысль эта угнетала настолько, что желание суицида ни на миг не покидало меня, несмотря на то, что время, проведённое здесь, в царстве Морфея — единственное, что радует меня в этом гниющем мире. -Говард. У меня никогда не найдётся подходящих слов, чтобы сказать Вам, насколько потрясло мои сердце и душу ваше искусство. Несомненно, ваши рассказы и стихи неподражаемы, ни один смертный не в силах уподобиться Вам. И я хотел бы какими-либо действиями выразить Вам свою благодарность, ибо слова мои ровным счётом ничтожны. Лицо моего собеседника тронула едва заметная тёплая улыбка. -Приятно слышать, что моё творчество принесло вам столь положительные эмоции. Думаю, вы смогли бы стать моим последователем в жанре ужасов и готических романов, как я в свое время вдохновился прозой и поэзией Эдгара По. А что касается выражения благодарности, уверен, я знаю, как вы можете ее выразить, — и снова лицо Лавкрафта осветило лёгкое подобие улыбки. В голосе его не было ни тени холодной гордыни, лишь теплота с лёгкими нотками фривольности. Поднявшись с кресла, писатель, взяв меня за руку, поманил за собой к двери, за которой находилась спальня. Оказавшись в ещё более мрачном, нежели гостиная, помещении, которое, вопреки всей своей мрачности источало уют и было декорировано с отменным изяществом и роскошью, я вдруг со всей ясностью осознал, что сейчас ожидает меня. И моё сердце едва не остановилось от счастья, когда Лавкрафт почти вплотную приблизился ко мне, коснувшись губами моих губ. Его язык смело и бесцеремонно проник в мой рот. Руки его сомкнулись на моей спине пылкими объятьями. Касания чувственных губ заставляли душу трепетать, словно малиновку, угодившую в стальную клетку. Наш поцелуй продлился всего пару минут, но ощущался, будто был вечностью. Я был готов до скончания времён стоять в этих мрачных покоях, ощущая лишь губы Лавкрафта, целующие меня, его руки, так крепко, и вместе с тем нежно прижимавшие меня к нему, запах и тепло его тела... С трудом пересилив себя, у меня едва получилось прервать поцелуй, я взглянул в его карие глаза. —Говард… — мой отрывистый шепот непроизвольно вырвался из глубин сознания. -Тихо… — прошептал писатель, — слова здесь излишни. Одной рукой он всё ещё держал меня в объятьях, другая же рука уверенно блуждала по моей спине, пояснице, опускаясь всё ниже и ниже. Меня охватила сильная дрожь. Казалось, что это сердце моё бьётся так, что его стук отдаётся в каждой клеточке тела и сознания. Ноги будто ватные... Почти физически ощущаю, как в крови повышается уровень серотонина... Боюсь сделать один неверный вздох.. Боюсь проснуться... «Интересно, возможно ли потерять сознание во сне?» Действия и уверенность Лавкрафта не оставляли ни малейшего сомнения в том, что я для него далеко не первый, а может, даже и не десятый… На секунду стало больно. Но не дольше. Да кто я такой, чёрт возьми, чтобы осмелиться претендовать на что-то большее? Всего-навсего неудачник, страдающий шизофренией и видящий сны, после которых, кажется, легче выпить цианид калия, чем вернуться в реальность, да ещё и смириться с ней… В который раз мне снится один и тот же сон. И каждый раз поцелуи Говарда, его прикосновения, его ласки для меня будто впервые. Я в смятении. Я возбуждён, но не могу даже пошевелиться. Божественный Лавкрафт замечает мои страх, смущение и эрекцию. На его лице появляется такая знакомая мне полуулыбка… Ему нравится и льстит моя реакция. Сделав шаг в мою сторону, всё также не выпуская меня из своих объятий, он тем самым заставляет меня отступить к кровати. Всего пара шагов, очередной отступ, и я оказываюсь распростёртым на постели. Говард, склонившись надо мной, осыпает мои шею и ключицы поцелуями. Я весь горю. Там, где губы его запечатлели на мне жгучие автографы, кровь вскипала, подобно Везувию. Моя рубашка летит в сторону — отныне она не более, чем преграда между нашей плотью. Через секунду и одежда писателя устремляется следом. Горячий напряженный торс теперь без помех соприкасается с моим телом, я чувствую учащённое биение его сердца, содрогание каждой его мышцы. Чувствую его каждой порой своей сущности. Осмелев, я запускаю руку в штаны Лавкрафта, ощущая твёрдость и пульсацию его члена. Хочется сделать ему приятно, чтобы он испытал тот же экстаз, что испытываю я. Совершая рукой ритмичные движения, я ужасно краснею, но всё же говорю, пытаясь справиться с нехваткой кислорода: -Говард. Возьмите меня. — глаза мои зажмурены — я продолжаю заливаться краской, нутром чуя на себе взгляд писателя. До моего слуха доносится едва различимая усмешка с нескрываемым оттенком развращённости. Он ненадолго отстраняется, позволяя мне перевернуться со спины на живот, единовременно стягивая с меня джинсы. В момент, когда Лавкрафт, принявшись водить языком по моим лопаткам и прикусывать загривок, дотронулся пальцем до моего ануса, я резко дёргаюсь, но моментально оказываюсь надёжно зафиксированным на постели объятьями. -Тише, маленький мой. Мне нужно подготовить тебя, — его голос меня успокаивает и возбуждает ещё сильнее. Стеснение и страх растворяются, как туман свете солнца. Я вдруг осознаю, что готов позволить писателю делать со мной что угодно, лишь бы доставить ему удовольствие. Готов дать ему абсолютную власть над моим телом и душой. Закончив растяжку, Лавкрафт начал постепенно и медленно входить в меня, давая моему телу время привыкнуть к неизведанным ранее ощущениям. Но это уже было излишним - я не обращал внимания на острую боль в анальных мышцах, на дрожь в ногах. Я хотел лишь отдаться ему. Хоть ненадолго ощутить связь с человеком, ставшим с недавних пор для меня божеством. Вскоре боль стала сменяться на удовольствие, схожее с наркотическим опьянением. Словно мартовскому коту, мне снесло голову от жажды любви как метафизической, так и плотской. Подстраиваясь под нужный темп, я с блаженством и долей самодовольства слышал стоны Говарда. Его движения стали резкими, с огромной амплитудой. С его губ слетали громкие хрипловатые стоны. Он вколачивался до упора, заставляя этим меня время от времени вскрикивать от сводящего с ума кайфа. Лавкрафт ускорял ритм, пока его рывки не приняли вид дикой агонии. Я ощутил, как по стволу моего органа к головке подступает сперма. Я забился в конвульсиях, вцепившись зубами в край одеяла, почти срываясь на крик, умоляя Говарда не останавливаться. Ещё четыре импульса, тело содрогнулось в полыхающей лихорадке, и я кончил. И вслед за этим почувствовал внутри себя разливающееся вязкое тепло — любимое божество также достиг наивысшей точки удовлетворения. В сладостном изнеможении он откинулся на подушку, лежащую в изголовье кровати. Несколько минут мы безмолвно покоились на ложе, ставшем единственным свидетелем нашей эфемерной связи. Когда все биоритмы упорядочились, а дыхание достаточно пришло в норму для возможности разговаривать, Лавкрафт впился в меня взглядом, исполненным глубины. В его карих глазах я видел далёкие грани всеобъемлющего Космоса. Я узрел зева океанов с таящимися там властителями времён, ожидающими часа своего пробуждения. Я видел в его очах лучи Солнца, иссекающие стратосферу. Я видел в них свет Альтаира и нутро многострадальной юной Земли, в чреве которой таятся богомерзкие исчадья Ада. Я был удостоин чести соприкоснуться с Создавшим Богов. Говард Лавкрафт... Всеобъемлющий и непостижимый Хронос, пред которым Боги Р`Лайха сами склонят свои венценосные головы. Он протягивает руку к моему лицу, нежно проведя пальцами по щеке, шепчет: -Как жаль, что нас разделяет Время. Я, поцеловав в плечо Божество, которому готов поклоняться с большим безумным исступлением, нежели древние культы поклонялись Ктулху и Йог-Сототу, сквозь пелену слёз ответил: -Я люблю Вас… Снитесь мне чаще…