hemorrhage

      У Тэхёна внутреннее кровоизлияние. Тягучее, вязкое и уж очень похоже на лаву. Любит обволакивать внутренние органы, оставлять на них ожоги, огромные чёрные пятна, и им не суждено затянуться, зажить и больше не напоминать о себе.       У Тэхёна сердце почти угольки, а кожа как пластик, трескающийся по всей своей поверхности. Поверхность эта хрупкая когда-то была живой, сейчас она пластик, а ещё немного и станет хрусталём, но обязательно сохранит заработанные трещины, сквозь которые будет вытекать алая лава. Она стечёт бесконечными потоками вниз, выпалит всё естество, а после заставит сгореть дотла. Ей всё равно, что Тэхён устал, что у него синяки под глазами уже не синие, а чёрные от недосыпа; что по глазному яблоку змеями рассыпаются красные капилляры; что ногти искусаны в кровь, а от красивых изящных пальцев не осталось и следа; что одежда тускнеет почему-то слишком быстро, а вместе с ней и все остальные краски, которых когда-то было множество.       Он каждый день сгорает, плавится понемногу, лишь иногда возрождается на долю секунды, когда рядом тело любимое, ещё живое, с обычной кровью. Не то, что у него. У него ведь уже практически всё заполнено этой лавой безжалостной, от которой никак не избавишься.       Порою кажется, что и сердце уже не бьётся, замерло в мгновении, но потом гулкий удар — всё по новой. Одно сплошное разочарование. Так было бы проще, если бы сердце это ненавистное остановилось наконец-то, прекратило попытки выжить и замерло вечным камнем-углём. Слишком больно…       Слишком больно видеть улыбку счастливую; глаза, сверкающие своей невозможной темнотой; руки тёплые, по которым от самых локтей до запястий тянуться ветви синие; смоляные волосы, сквозь которые проскальзывают пальцы. Не Тэхёна пальцы — чужие. От этого боль под рёбрами елью разрастается, впивается иглами и всё больше раззадоривает потоки персонального вулканического ада.       Когда-то губы касались его, Тэхёна, макушки, шептали ему, Тэхёну, какие-то несуразно-милые нелепости и любили целовать его, Тэхёна, губы. Сейчас он будто передал это по наследству. На это не спросили разрешения, а лишь подсунули старую помятую бумажку под руки, сказали расписаться, ставя перед обычным фактом. Факт этот был жесток:       — Я больше не люблю тебя, Тэ.       Так спокойно, обыденно, но определённо честно. Он ведь всегда был честным парнем, особенно для Кима, никогда ему не врал, говорил всё прямо и в лоб. Будто топором метнул где-то посредине между пятым и шестым ребром. Попал прямо в цель, возродил то, что никогда не было ведомо. Ну любил он быть во всём на первом месте, зачем же и в этот раз отступать от своих принципов. Раз целиться, то попадать точно в цель. Вот… попал, да так, что после дышать стало почему-то тяжело — рана оказалась слишком глубокой, а лезвие холодным и наточенным. Из уст только «д-да, х-хорошо, понимаю» на повторе, в глазах пустота, а по щекам слёзы горячие.       Дверь захлопнулась, он ушёл. И вроде бы навсегда, но после появился вновь. Врывался раз за разом, не успокаивался ни на секунду, метался из стороны в сторону и занимал всё место в голове, другие мысли прочь прогоняя. С того момента в глазах пустота, улыбка фальшивая на лице, а голос всё вторит:       — Я же твой лучший друг, хён, расскажи, что произошло.       Ответом всё та же квадратная улыбка, сбитая речь, определённое и железное «всё хорошо» через пару минут ступора. Пускай Тэхён знает правду, пускай даже он знает правду, но почему-то раз за разом спрашивает, интересуется так, как будто совсем глупец.       Подставляет своё плечо крепкое, когда уж слишком плохо, а после тихонько перебирает пальцами пряди волос. У Тэхёна в такие моменты желание заскулить, закрыться в тёмной комнате изнутри и потерять оттуда ключ. Не вылазить в этот мир, где уже нет привычного «вместе». Осталось лишь отдельные…       — А помнишь, как ты и я…?       …«ты» и «я».       У Тэхёна это «ты» и «я» поперёк горла застряло огромной обрубленной костью. Вот-вот и проткнёт насквозь, а потом поток слов не остановить. Только он держится, изо всех сил пытается заглушить его, запереть внутри себя, лишь бы не разрушить ничего. Ведь он жизни не представляет без этих лёгких прикосновений, изредка перепадающих объятий и добрых слов.       Пускай потом слёзы льются ручьями, подушка промокает насквозь, а темнота ночи разрушается приглушёнными всхлипами, которые крайне сложно сдерживать. Хочется заорать во всю глотку, разбить всю мебель в квартире, которая до сих пор отдает ароматом родных-чужих духов. Хватает лишь на то, чтобы скрутиться калачиком, поджав ноги к груди, прижать к щеке влажную подушку, которая когда-то служила двоим. Вот бы зарисовать чёрной краской все те картинки пёстрые, которые в голове вертятся неустанно, воссоздаются одна за одной как на повторе какой-то испорченной киноленты.       — Тэ…       — Чего? — Тэхён сжимал свои губы, пока изо всех сил пытался что-то приготовить на ужин.       — Я-я… — робкий взгляд в пол, скрещённые пальцы и поджатые губы. — Ничего, прости.       — Ты уж говори, раз начал.       — Н-не знаю, как это сказать.       — Скажи, как есть, — ложка погрузла в кастрюле с липким «чем-то», а у парня уже болела рука, настолько усердно он пытался размешать это странное образование, которое потихоньку твердело на дне железной ёмкости.       — Вот прямо как есть? — голос такой робкий.       Тэ прислушивается, осторожничает, но виду не подает, даже «ухом не ведёт»:       — Да, Гуки, прямо так, — внутри уже куранты бьют, кричат о какой-то неопознанной опасности, которая вот-вот и подкрадётся исподтишка.       — Обещаешь, что не прогонишь?       — Чего это я тебя прогонять буду? — мысли об ужине, который сейчас стоило бы готовить на плите, куда-то ушли на второй план.       — Н-ну, знаешь…       — Гуки? — Тэхён наконец-то разворачивается лицом к парню и смотрит, смотрит прямо в глаза, выжидает.       — Я, кажется, влюбился, — на выдохе произносит Чонгук и взгляд какой-то виноватый в пол.       У Тэхёна дыхание сбивается, шок на лице и растерянность в голове, перекати-поле из стороны в сторону летает. Он должен был быть готов к этому, ведь это должно было произойти, это было неизбежно. Только вот он упорно мысль в самый дальний ящик откладывал, покрывал их чёрной тканью и старался забыть.       — Да? — шок никак не отступает, а с ним вместе и растерянность. Нужно срочно что-то сделать. Определённо точно, хотя бы натянуть на лицо эту свою идиотскую квадратную улыбку, чтобы показать напущенную радость. — Это же чертовски круто, Гуки. Я так рад, а кто она?       А самому, как лезвием по губам. Вот-вот и первые капли крови стекут по подбородку, проскользнут по шее и застынут в адамовом яблоке.       — Это не совсем она, — он густо краснеет, взгляд отводит, а руками пересчитывает каждую фалангу на пальцах, не пропуская ни одной. Выкручивает свои запястья, отбивает только ему понятный ритм пятками и пытается хоть как-то сдерживаться.       — Ох, это он?       — Д-да.       — И кто же это? — решился, смог. Тэхён выдавил из себя эти слова, буквально протолкнул их наружу, зажмуривая глаза в ожидании.       — Это ты, — еле слышно произносит. — Тэхён.       Ложка выпадает из рук и звонко ударяется о пол, ладони застывают в воздухе, а губы приоткрыты в немом крике. Разговоры кончаются, а вместе с ними и Тэхён.       После всё было сказкой, намыленной до белизны оперой, предназначенной только для них двоих. Они сотворили её, слепили воедино. Не отходили друг от друга ни на секунду, встречали рассветы и провожали закаты под бутылку вина и тишину на двоих. Приветствовали первые капли дождя, позволяя им падать себе на ладони, пока тянулись сквозь окно наружу, куда-то за пределы этой комнаты, чтобы потом вернуться сюда, обратно, и быть и дальше счастливыми.       Потом пара слов, извиняющаяся улыбка для одного и слёзы из глаз для другого. Потом кошмар, затянувшийся такой. Похуже всяких фильмов ужаса в ночи одинокой тёмной комнаты без звонкого смеха и воздушных поцелуев перед тем, как расстаться на целый день, чтобы потом встретиться вновь.       Все эти поцелуи теперь для другого. Для того, кто был лучшим другом, кто был рядом с самого детства, разделял все горести и печали, поддерживал и любил все чудачества, которые Тэхён только выдумывал в своей голове. Сейчас всё это под амбарным замком, закрыто для всех и даже для него. Для того, про кого Тэхён с гордостью говорил: «Это Чиминн-и. Он мой лучший друг».       И каждый раз радость сквозь слёзы, взгляд со стороны. А у них улыбка на двоих, счастье тоже. Оба сверкают, разговаривают и зовут к себе, в свою компанию, потому что друзья же. Друзья…       Чонгук в гости приходит. Как друг, конечно же. С ночёвкой иногда остаётся, обнимает по ночам и шепчет что-то успокоительное, пока у Тэхёна слёзы ручьём. Лава вылезает наружу, сердце сожжено, но когда так, то он потерпит, потому что дыхание тёплое по коже-хрусталю проходится. Его почти не ощущаешь, но осознание того, что он всё-таки рядом с ним, что держит в своих руках, заставляет испариться рвущийся наружу крик и тихое «уходи». Он потерпит…