Мы, Забытые

      Мы — Забытые.       Забытые кровными отцами, своими же детьми, всем Нирном. Только взамен мы имеем нечто большее — благословение нашей (ныне и навек) общей матери, чьи деяния вечны, блаженной Намиры. Благословения её — слизь, гниль, грязь. И теперь нам ни к чему кровные связи, ведь в сосудах наших — священные тлен и зловоние, а сердца наши медленно ссыхаются и становятся похожими на прогнившие насквозь яблоки.       Мы, Забытые, обескровленные — и умиротворённые в своём убожестве. Счастливые мы, ибо дышим тьмой Анги, места, куда свет, словно трусливый больной мальчишка, страшится попадать, отбрасывая кривую тень — два слабых, но всё равно слепящих луча с поверхности.       Мы дышим тьмой Анги — и ненавидим, когда у нас отбирают наш воздух.       Аркей — божество слабых с поверхности. Жрецы Аркея — хватающиеся за бессмысленный свет глупцы. Им кажется, вековечная темнота рушится, но они всего-то гоняют её из угла в угол. В Анге много углов — тьме пока есть где таиться, но так будет не всегда. Как и не всегда гнить нашим лёгким без благословения Намиры, а глазам — терпеть чуждую прежде боль.       Жрецы хватаются за жалкие огоньки, но что станет, когда родная нам тьма в один момент утопит их в болоте из ползучих слизней или обрушится градом из гнилых трупов?       Мы, Забытые, чуем дух приходящих с поверхности: эту неправильную чистоту и лёгкость. Но тот, кто идёт сейчас, почему-то не чужд нам — он уродлив, не столь же, как мы, но чувствуется — он отмечен повелительницей. Его рука гасит мерзкие факелы, и нам ведомо: пора тьме выползать из своих потайных закутков.       Когда гаснет последний луч — не считая тех двух, что вечно с нами, как испытание, — в Ангу словно входит сама Намира. Она шепчет нам колыбельные и напевает прекрасные песни о своих деяниях несравненным хрипяще-шипящим голосом. Мы благодарим повелительницу за то, что снова можем дышать — и уходим ко сну.       И сон нас, Забытых, окутывает самый прекрасный, ведь в нём Намира обещает нам вечность — в гнили и темноте.