Прощание

      – Больше времени нет.       Обреченность звучит в голосе так отчетливо, что ощущается физически, колко отдается внутри, и Наруто зажмуривается, сжимая кулаки. Обычно говорливый, сейчас он не может выдавить из себя ни слова. Хмурится, закусывает губу и наотрез отказывается открывать глаза.       Но времени нет, погоня приближается стремительно и неотвратимо – Наруто сенсор, он чувствует. Чувствует сильную чакру, что их много, чувствует, – особенно остро и горько, – что среди отчаянных шиноби, ищущих крови Саске, его друзья. Страшно, но пугает не преследование: против силы Учихи и его собственной им ни за что не выстоять… Пугает, ломает, сворачивает внутренности узлом другое – оставлять Саске на растерзание одного.       – Не будь идиотом, уссоратонкачи. Посмотри на меня.       Да, думает Наруто, я идиот, кому, как не ему, знать, что Саске горы разрезает пополам, что у него риннеган – единственный во всем мире, и что другого выхода нет, и что каждая секунда на счету, каждая может стать последней на долгие годы. «Посмотри на меня», – эхом отдается в мыслях. «Посмотри», – как же это сложно, но Наруто решается и поднимает на Саске отчаянные глаза.       У него взгляд бешеный, темный, гипнотический, как у хищника, но ясный при этом, осмысленный, полный нечеловеческой воли. Только он может так смотреть – это тоже сила его глаз. Только он может так остро чувствовать – это тоже наследие крови Учиха. И только у него всепоглощающая жажда, потребность, зависимость от Наруто. Смотрит – выжигает серые клетки черным Аматерасу, режет клинком Кусанаги по сердцу до шрамов, болезненных, ноющих. Не Наруто режет, себя: отпечатывает болью образ родного лица, необратимо, навеки, так, чтобы ничем уже не стереть.       Запоминает.       Видеть, чувствовать его боль – горько, и слезы сами срываются по щекам, но Наруто держится изо всех сил и не отводит глаза. Ощупывает взглядом отросшую рваную челку, бледную, почти фарфоровую, кожу, сухие лаконичные черты – отчаянно злобно, отчаянно нежно. Наруто чувствует, что раскалывается – Саске тоже ни в чем не уверен, Саске тоже не знает. Саске прощается.       Протянутая узкая ладонь ледяная на ощупь, а у самого Наруто руки горят, едва не плавятся. Он переплетает дрожащие пальцы – свои и его, – и слезы сыпятся градом. Саске все еще смотрит – пристально, неотрывно, но взгляд уже другой: спокойный и печальный, почти успокаивающий, почти смирившийся. Наруто сдается, срывается – коротко всхлипывает, яростно прижимая к себе напряженное тело, вцепляется в складки плаща на упрямой спине. Долгое, полное нерешительности мгновение – и Саске роняет голову на подрагивающее плечо, вжимается в шею лицом, стискивая сплетенные пальцы. Дыхание рваное, нервное – пьет терпкий запах пота и кожи, но напиться не может.       Это похоже на безумие, бред, агонию, но это – на самом деле, это – всерьез, и у Наруто голова идет кругом. Приговор краток и беспощаден – смерть, обжалованию не подлежит. Долгие жаркие споры, попытки убедить, мольбы и угрозы – все впустую. Отчаянный побег и целая ночь пути, полная скорби, обиды, непонимания: не за это боролся, не этого хотел… Итог: страшное прощание на краю леса, у границы страны Огня, и лишь леденящая душу неизвестность впереди.       Наруто душит раздирающую душу боль и отпускает реальность – к черту ее, все к черту, он не будет прощаться вот так – измученный, сломленный. Все должно быть иначе.       Наруто закрывает глаза. Прижимается к жестким волосам, трется о них щекой, медленно, пьяно, словно завороженный. Проводит рукой по спине, запускает ладонь под плащ и чувствует, как Саске вздрагивает всем телом от неожиданно нежного прикосновения к пояснице. Безотчетно скользит кончиком носа по тонкой коже за ухом, вкладывая все тепло, всю нежность, на какую только способен. Жадно втягивает воздух, пропитанный дорожной пылью и горьковатым запахом кожи, привычным и родным. Не удивляется, но смотрит с интересом, когда Саске отстраняется ненадолго лишь затем, чтобы прижаться лбом ко лбу и мягко обнять за шею.       Глаза в глаза – и мир вокруг блекнет. Само существование сосредоточено в этом взгляде, пронзительном, почти осязаемом. Наруто понимает, что это конец, и говорит беззвучно все то, что не может сказать, для чего не придумали слов, а у Саске в глазах понимание – знает, все знает, сам это чувствует. Он тоже молчит, и в обоюдном безмолвии их единение крепнет. Обрастает незримой силой, неподвластной противодействию, перед тяжелейшим испытанием, к которому оба не готовы, но обязаны выдержать.       Из леса доносится лай – преследователи уже не скрываются, – означающий, что время пришло. Саске хмурится, собираясь с силами, и выскальзывает из объятий, готовый бежать.       – Теме, – голос звучит хрипло, болезненно, – я разберусь со всем! Я заставлю их передумать и обязательно приду, ты только дождись!       – Дождусь, – тихо отзывается Саске, отворачиваясь. – Не наломай дров, добе. Ты мне нужен живой.       Наруто неотрывно следит, как до боли родной силуэт быстро удаляется прочь, а сам с горечью думает: "Ты мне тоже".       И больше ничего не говорит.