Одна боль на двоих

      У Юнги коленки в кровь и лицо разбито. Вчера он снова участвовал в уличных боях, чтобы заработать немного. Иных способов заработка не осталось. Его никто и нигде не принимает, а работодатели на вопросы «почему?» и «на каком основании вы отказываете мне в этой работе?», ссылаются на то, что у них есть право отказать в соответствии с каким-то там законом. Вторую часть Мин никогда не дослушивает, материт всех и всё, на чем мир стоит, и с прекрасным средним пальцем покидает то место, в котором его отказались принять.       «Не жилец» написано у него на лбу, но обладателя лба, похоже, это никак не волнует, потому что он снова и снова ввязывается в драки из-за пачки сигарет, из-за денег, да и не только, есть ещё много причин, по которым Мина не устраивают правила выживания на улице. Юнги огребает по полной каждый раз, когда пытается отстоять свою точку зрения путём мордобоя. Всё и всегда происходит в неравной схватке. Мин всегда уступает по числу, по росту, по телосложению…       Вот снова он сидит в каком-то переулке и трёт острые колени, из ран на которых льётся кровь. Он снова проиграл, снова остался ни с чем, только в этот раз его знатно потрепали. Если бы не патрульные, подоспевшие вовремя, Мин давно был бы на том свете.       Ему плевать на своего соулмейта, с которым доводилось общаться пару раз. Чимин хороший парень, мало того, он самый настоящий ангел, пример для подражания. Прилежный, отличник, аккуратный, дисциплинированный. Многие мечтают о таких соулмейтах, многим достаются такие, как Юнги. А кто-то… кто-то просто сам Юнги, ни о чём не мечтающий, ничего не хотящий… а, нет, всё же одно желание, за которое он цепляется, как за спасительный круг, есть — выжить.       Сам Юнги и понятия не имеет, почему так хочет жить, почему до сих пор не посетил реку Хан, почему до сих пор не пытался поболтаться под потолком, почему даже руки не резал… Просто… времени у него на это нет? Да, ведь весь день занят только сплошными приключениями на задницу, от которых Мина уже воротит, но от которых просто нереально скрыться, просто закрыв дверь в комнату на ключ.       Друзья Чимина сочувствуют ему, ведь каждый его день сопровождается тоннами боли. Нет, у Пака не течёт кровь, у него не появляются синяки и гематомы не образуются, просто он чувствует всё в той же мере, что и Юнги, когда его бьёт под дых какой-нибудь громила. В такие моменты диафрагма Пака будто выворачивается наизнанку и тошнить начинает, Юнги в такие моменты на землю безвольной куклой падает и, кажется, совсем теряет весь свой боевой дух, который был до. А когда Мина ещё и пинать продолжают, так Чимин вообще от боли на потолок лезть готов.       Чимин не знает, за что ему такие страдания, как и не знает, что же такого сделал бедный Юнги, что получает изо дня в день. Юнги тоже не знает, почему в какой-то момент остался на улице, что же такого сделал, что даже родители отвернулись, бросая на произвол судьбы четырнадцатилетнего с бушующим подростковым максимализмом внутри и желанием реализовать себя как-нибудь. Только всё с треском провалилось, оборвалось, не успев начаться. Мин уже заведомо проиграл, когда вступил на улицы Сеула.

Именно тогда начался весь этот ад.

      Скитания от одного дома к другому, недопонимание со стороны сверстников и полное отсутствие желанного внимания со стороны мерзкого дяди, пообещавшего родителями присмотреть за их отпрыском. Мужчина выполнил часть обещания. Устроил Мина в школу, обеспечил жильём и едой и, даже, отчасти, дал образование.       Чимин не понимал, за что бьют его соулмейта. Когда Мина ударили первый раз, Пак заплакал и побежал к маме жаловаться. Когда его ударили второй раз, Пак уже не плакал. Сейчас его бьют словно на постоянной основе, и на лице Чимина не дёргается совершенно ни один мускул.       Когда они встретились первый раз, Юнги вызывал только жалость к себе, но Чимин посмотрел лишь с презрением. Второй раз они успели даже поговорить. Ну, а третий оставил желать лучшего. Чимин накричал на Юнги. Просто… надоело жить с постоянной болью, надоело терпеть и держать в себе, а по ночам рыдать в подушку не в силах больше справляться с накапливаемой болью. Только Пак тогда забыл, что он, по крайней мере, не истекает кровью, не наблюдает на себе бесчисленное множество синяков и гематом, не сбивает костяшки в попытках дать сдачи, не стирает в мясо ноги в попытках убежать от преследования. — Перестань шататься без дела по улицам и найди себе работу наконец!       Юнги смотрел на него тогда взглядом загнанной в угол лаявшей псины. Он был хуже загнанной в угол лаявшей псины. В разы хуже. Пак просто отказывался понимать Юнги, он просто не хотел думать о том, что ему тоже может быть тяжело, что, может быть, его на работу никто не берёт, потому что пугает бледный парень с россыпью синих отметин по всему телу.       Может быть, тогда, когда какой-нибудь обиженный жизнью парень решит оторваться на Юнги, над которым уже по-злому оторвалась жизнь, не рассчитает силы и грохнет его прямо на месте, Чимин всё-таки сможет вдохнуть спокойно, удивляясь отсутствию боли на столь продолжительном отрезке времени?