«Как мило всё выходит, правда?»
Этим вопросом Ким задается каждый чертов раз, когда сидит на кухне с чертовым телефоном в
его чертовой толстовке. Он переживает. Правда переживает. И, честно признать, он уже чертовски заебался.
На улице завывает ветер, который как бы предупреждает, что лучше не соваться на улицу ещё несколько часов. На кухне, на блядской кухне, Джин тоже готов завыть. От досады; от того, что не сможет сказать ни слова, когда
он явится на пороге.
Каждый чертов раз такое.
От улыбки младшего Джин тает. Прощает всё на свете, вешается пьяному парню на шею. Ему не привыкать, верно?
— Где ты был? — «и сколько баб успел зажать?» проносится в голове, но Джин держит язык за зубами, ожидает ответа.
Ответ уже ясен всем, но Джин мучает себя. Ждет, что хотя бы раз, Намджун ответил честно.
Не дожидается.
— Ну… задержался. Да, точно, задержался, — отмазка придуманная за пару секунд на Джина действует. По крайней мере, так считал сам Намджун.
Метка, на запястье у Джина, отдается по всему телу болью. Он терпит это уже часа четыре… ему не привыкать.
Джин понемногу признает: ему больно. Черт возьми, ему правда больно.
Ким проводит ночи напролет, чтобы прореветь в подушку. Даже если рядом сопит в стельку пьяный младший. На утро Нам пропускает «смешные» замечания по поводу красных глаз у старшего и, поцеловав того в макушку, снова уходит.
Иногда, у Джуна тоже побаливает метка. Обычно в те дурацкие моменты по утрам, когда Джин старательно натягивает улыбку, проговаривает:
— Всё хорошо, не волнуйся.
Но Намджун верит. Намджун не обращает внимания.
— Может, сходим сегодня куда-нибудь? — Джин неловко улыбается. — Как раньше…
— Прости, сегодня не смогу, — Ким младший быстро обнимает старшего, виновато улыбается. — Дела…
И метка Джина снова дает о себе знать. Парень поджимает губы, понимающе кивает.
Конечно, дела. Как же иначе…
— В следующий раз, обязательно!
Джин не глупый.
Джин понимает: их отношения уже не такие, какие были раньше. Возможно, это связано с тем, что они меняются. Начав отношения в том возрасте, когда хочется идти против системы, сейчас, кажется, всё идет под откос.
Джину 24, последний год его метка болит всё чаще. И это либо с ним что-то не так, либо младший почувствовал глоток свежего воздуха. Другого объяснения он не находил.
Джин уже привык.
Последствия от вранья и измен плачевные. Джин сидит целые дни перед монитором, вычитывает статьи. В обществе любят идеальное. И Ким всё чаще осознает: не эта чертова метка — ему бы жилось куда легче. Он вычитывает статьи, где кто-то умирает от безумного количества вранья и измен — не выдерживает боли.
Джин с испугом осознает кое-что ещё: он скоро тоже не выдержит. Но противные и страшные для него мысли отгоняет.
Джин понимает, что по-настоящему боится, когда с каждым днем ему все хуже. Двигаться становится ужасно больно, ещё больше проблем доставляет чертова метка. Он знает, что Джун искусно ему врёт и выходит из воды сухим. Знает, сколько парней и девушек он зажимает в том блядском клубе или на тех вечеринках у Тэхена. Знает, что это не его вина, хотя бы потому, что он до сих пор не открыл их отношения.
Но Джину ещё обиднее понимать, что он привык. Привык к этой рутине, привык к ощущаемой боли, которая каждый день не покидает его тело.
С каждым днём всё хуже.
Он помнит, как всё начиналось. С каким энтузиазмом Намджун добивался его внимания, хоть сам был довольно стеснительным. Как буквально носил на руках. Как сладок был вкус победы, когда Джун наконец добился своего. Как хорошо и уютно им друг с другом было. Джин, черт возьми, всё помнит.
И от этого ещё больней.
Намджун не замечает кругов под глазами у Джина, не замечает его хуевое состояние от слова «совсем», не замечает, что тот еле передвигается, но отчетливо замечает, как легко он может вешать ему на уши лапшу. И спокойно этим пользуется. Джин вилок по близости не видит, да и вряд ли бы воспользовался. Он привык, он не стал бы что-то менять.
Не может. Не умеет.
Джин точно помнит все их даты.
И скоро близится их пять лет отношений.
Много, но Сокджин хочет навсегда.
Но с ужасом понимает: не выдержит. Или не доживет?
Чем ближе их дата, тем хуже себя чувствует Джин.
Он все еще с точностью знает, сколько и кого Джун обжимал. Его метка на запястье уже красная, хотя должна быть черная — он проверил у Намджуна (и у всех, кого знал — тоже).
«Знания — сила». В этом Джин точно убежден, но и в «меньше знаешь — крепче спишь» убежден не меньше.
Чем больше он узнает подробностей в интернете, — тем больше бессонных ночей он проводит.
Джин мечется между тем, чтобы рассказать Джуну всю правду, и тем, чтобы не трогать его до последнего.
Ким выбирает второе.
В их небольшой, но юбилей, Джин лежит в кровати.
Намджун пропал с утра, решив, что старший просто устал и дал бедолаге поспать.
С утра льет дождь, громыхает где-то вдали — Джин не может даже посмотреть на это.
Джин вычитал в интернете, — он умирает. Точно это знает.
Дышать становится все труднее. Каждый вздох для него — пытка. Сердце готово выпрыгнуть из груди.
Джину хуево. Метка жжет, инициалы его соулмейта — Ким Намджун — начинают пропадать. Джину страшно. Не за себя, за Джуна.
Что он, блять, скажет? «Прости, Джуни, я знаю каждую твою измену и каждое твое вранье. Тэхен такое трепло! Мне хуево, я, кажется, умираю. Ой?»
Его телефон впервые за год разрывается от сообщений.
«Джин, с годовщиной!» — гласит первое.
«Прости что ушел не предупредив, готовил подарок ;)» — удивительно, но метка у Джина не отдалась болью. Впервые за год младший не соврал.
«Почему ты не отвечаешь? Я чувствую неладное, Джин…» — написано в третьем сообщении.
«Джин, блять, ответь!»
«Прости, я был мудаком… ответь, прошу!»
«Я люблю тебя…»
Но Джин не ответит. Джин закрывает глаза. Метки больше нет.
Как и нет его самого.
Намджун прибегает через пять минут и тридцать четыре секунды — он считал.
Но было уже поздно.
