Два слова

Силуэт скользнул вдоль шумящих улочек, сворачивая за угол — в подворотню. Холодно, облачка пара вырывались сами по себе, пока дрожь пронизывала все тело, отдаваясь нервной барабанной дробью зубов. Руки — ледяные-ледяные — зарылись в карманы в поисках чёртовой зажигалки и парламента. Толстые никотиновые палочки выстроились в ряд в пачке, когда мужчина вытащил одну зубами, сжимая фильтр. Закуривает — волнение немного отступает, оставляя шлейф нервозности в мозолистых пальцах, сжатых в кулаки под тканью чёрной толстовки. Рюкзак отдавал тяжестью в спине, но Лавров по привычке горбился, хмуро дырявя мокрый асфальт взглядом. Холодно, хотя нет, не холодно — нервно. Нога нетерпеливо топала сбитым носком кроссовка, задевая кромку лужи — вечерний дождь порядком так наследил в городе, осев неприятной влагой, из-за чего Игоря постоянно передергивало. Или это все же нервы? Кто знал. Нет, пожалуй, Фадеев, сука, знал. Знал и опаздывал, как чёрт, пока Лавров сутуло прижимался к холодной стене дома, скрытый от машин и дороги железным забором. Знал и не очень-то, видимо, спешил, а у Игоря не так уж много времени. Подул ветер, ударив мужчину в лицо, отчего тот укутался в капюшон, выдыхая ртом. Если бы его попросили сказать, какое сейчас время года, он без сомнений ответил хрипло: «слякотное». Мокро, хмуро, непонятно — то ли начало зимы, то ли осень не дожала, то ли весна ебнулась, наградив жителей города пренеприятным дождём и остервенелым ветром в глаза, заставляя утирать краем рукава выступившие неожиданно слезы. Лавров докуривал уже третью сигарету — стадия принятия. Он чертовски ненавидел Фадеева и его лукавый, якобы виноватый взгляд. Лаврова слишком бесило все окружающее, а акцентировать свою холодную, как эта ебанная погода, злость на заплывшем родинками информаторе было бы слишком опрометчиво. Он профессионал, в конце концов. Профессионал, а руки тряслись как у последнего алкаша. Ирония, жестокая ты сука. Неоновые вывески отражались в грязной луже бликами: кислотно-желтый перетекал в красный, а вызывающе-синий утопал в глине подворотни. Железные, почерневшие в ночи прутья забора тоже были обласканы жадным неоном. Не досталось только фонарному сломанному столбу у поворота да темной толстовке Игоря, ибо он спрятался в тени за машинами. Откуда-то слева несло помоями, а за углом наконец-то появился Дима, держащий между пальцев сигарету. Пидор, блядь — однако это не его, лавровское, дело. Фадеев расплылся в извинениях, хитро щурясь, щекасто улыбаясь. Игорь сплюнул в сторону, шмыгнув успевшим покраснеть носом. Фадеев пиздит больше, чем дышит. Смеётся, объясняется — зачем? Хуй знает, Игорь всего лишь должен забрать у него информацию, его не интересовало, как тот проводил свою ночь до встречи. В конверте фотография, координаты — за спиной винтовка и, кажется, пачка сигарет в кармане рюкзака. Игорь заходил утром в круглосуточный, чтобы купить зажигалку и курево. В четыре утра продавщица лениво пробивала парламент, зажигалку и ещё одну пачку тонких ментоловых сигарет, лежащих сейчас во внутреннем кармане. Стрелки часов сонно тикали, кассовый аппарат жалко гудел под суровый взгляд серых глаз Лаврова — радостная новогодняя наклейка, обклеенная мишурой на стене затхлого магазина, которую не снимали уже с полгода, празднично желала счастья и любви. Если бы не провонявшая дешевыми сигаретами пепельница около монетницы, продавщица бы наверняка учуяла запах пороха и едва различимый аромат металла от грубых ладоней мужчины. Фадеев в очередной раз похлопал курящего Лаврова по плечу, кивая скорее самому себе, елозя наглыми карими глазищами по сумке за спиной Игоря, а затем ушёл, попрощавшись скользко и слишком добродушно для грузного наемника, оставшегося докуривать в переулке. Он шёл тихо, незаметно, почти что сливаясь со стенами — слишком уж часто Игорь практиковался, слишком ловко мелькал между машин. Заброшенная высотка встречала его пустой парковкой и скрипучими ставнями, однако именно отсюда открывался отличный вид на жертву. Ноги привычно тащили наверх, голова была пуста, зубы больше не отбивали дробь — спокойствие наливало руки адреналином, холодящим и без противного ветра. Он устроился на девятом этаже, тут же начав собирать винтовку скорее на автомате, чем осознанно. Взгляд зацепился за мелькнувшую в окне фигуру — цель сама напрашивалась на лишние пятьдесят грамм свинца в своей башке. Судя по слухам, эта мразь занималась педофилией и торговлей людей на чёрном рынке, так что совесть мужчину не гложела. Впрочем, она его никогда не гложела. Игорь прицеливается, учитывая ветер, расстояние и вечно двигающегося старика на балконе. Тот что-то объяснял, видимо, а может расплывался в лести кому-то — Лаврову плевать. Деньги — главное. Лавров тихо выдыхает и стреляет, задержав дыхание. Пуля проходит на вылет. Вздох вырвался сам, как только человек упал на пол замертво. Игорь слишком профессионал, чтобы промазать за такие-то деньги — Игорь слишком нуждался в них, чтобы позволить себе поблажку. Адреналин взрывал вены восторгом, губы поджимались, а довольный рык все же вырвался из горла, как бы мужчина его не сдерживал. Холодный разум, натренированный годами прицел и отличное оружие, поставляемое все тем же Фадеевым — все, что нужно было наемнику. Волнение пронеслось табуном мурашек по спине, заставляя напрячься. Приятно, но не настолько, чтобы потерять бдительность. Руки кололо, сердце ухало в горле, подскакивая до кадыка. До жути хотелось почесать уже отросшую бороду — привычка успокаиваться, — но интуиция подсказывала ему не выдавать себя, несмотря на то, что никаких шорохов не было слышно. Киллер беззвучно сглотнул, доставая пистолет. Волнение перемешивалось с клокочущим восторгом и раздражением, однако руки Лаврова лежали на оружии твёрдо — слишком отработанно временем. Мужчина подошёл к стене у выхода, практически не дыша, ведя отсчёт в голове. Раз... Он берет в захват первого, слыша шорох его обуви благодаря отражающемуся от картонной высотки эху, перехватывая ладонь с пистолетом, направляя её на второго. Два... Выстреливает в него чужим оружием, тут же резким движением сбивая первого с ног, пригнувшись от удара третьего. Три... Второй заваливается на стену, вопя от раздирающей боли — явно не был готов к маневру. Первый пытается подняться на ноги, но наёмник ловко уворачивается во второй раз от третьего нападавшего, скидывая его на тушу, стреляя и попадая сразу в обоих. Четыре... Первый и третий мгновенно замолкают, а второй, выронив пистолет, ловит свинец в грудь, пытаясь пойти на Лаврова без оружия. Наивный. Пять. За вечер у Игоря четыре трупа, а деньги он получит только за одного. Несправедливо. Даже если его ждали сейчас внизу, пуль хватит ещё на ораву, хотя вряд ли кто-нибудь вообще в здравом уме полез бы на него. Босс — известный в определённых кругах наёмник, профессионал, работающий беззвучно настолько, что вы скорее услышите стук своего сердца, чем пулю, пущенную цели в лоб. Лезть на Босса — значит, лишаться, вероятнее всего, жизни. В лучшем случае конечности. Не сказать, что он ловил кайф от убийств — а он ловил, — однако делал это исключительно во благо. Во благо себе, конечно, ведь денег он за это получит куда больше, чем на работе по специальности. Мужчина присел у окна, точнее, того, что должно было быть окном. Небо было темным, беззвездным и молчаливым — ни тебе гудящих самолетов, ни вертолетов. Хотелось курить, отчего наёмник полез за сигаретами в карман. Но был сбит с толку короткой вибрацией телефона. Телефон вздрогнул и потух, отчего Игорь зарылся большой ладонью в карман, вытаскивая смартфон. Три ночи, семнадцать минут и одно уведомление от «додика». Большой палец мазнул по экрану, разблокировав экран, открывая смс. В сообщении всего два слова. Игорь второй раз прочитал их, пробегаясь глазами по единственной строчке вновь и вновь, чувствуя, как губы расплылись в улыбке: искренней улыбке до прищура, морщинок у глаз и дурацких, совершенно не грозных ямочках на щеках. Рука зарылась в волосы, тормоша затылок и челку. Он вёл себя как влюблённый мальчишка, что было совершенно неуместно здесь, в заброшенной высотке с расползающейся чёрной в ночи лужей крови от трёх мертвых дебилов у стены. В груди растекалось тепло родного дома, где наверняка уже задернуты шторы, за которыми спрятался городской постсовковый пейзаж. Дом — это уютно, цветно и, как правило, пушисто, потому что Шанель вечно линяла. Дома от балкона тянуло ментоловыми сигаретами, дома разбросаны чертежи, а ещё пахнет вкусным кофе. И немного энергетиками, когда дедлайны поджимают — но Игорь терпеливо убирает все банки, накрывая «додика» пледом. В сообщении всего два слова, а Лавров перечитывал их, так и не достав свой парламент. Винтовка собиралась куда быстрее, нежели несколькими часами раньше, огни ночного города не казались такими холодными, напротив же. Мужчине казалось, они дружелюбно подсказывали путь домой, пускай наёмник знал его и без подсказок. Теперь дорога к родной панельке стала долгой-долгой, почти мучительной, ведь его ждали, не спали и пили любимый Игорем чай, приправленный мёдом. Когда повернулся ключ в скважине, было тихо. Свет горел только на кухне, Шанель дрыхла на подоконнике — спокойно. Тепло. Конченков встречал его в растянутых трениках и футболке Игоря, зевая громко, не прикрывая рот ладонью. Улыбнулся, глядя снизу вверх, обнимая мужчину, как только он скинул грузный рюкзак. Игорь растаял, сдулся, как шарик, улыбаясь в ответ, устало кладя голову на плечо Стаса. Лавров убил человека; убил и замарал руки ещё о трёх идиотов — от него, вероятно, пасло кровью за километр. А может и не пасло, просто киллер уже настолько привык к запаху металла, что не замечал его. Стас же точно замечал, Стас выстирывал его порошками, замачивал и молчал, все прекрасно зная. Конченков ждал ночами, обнимал после заказов крепко-крепко, настолько крепко, насколько хватало сил в тощем теле. Улыбался, зная, как Лавров уставал, видел этот взгляд и всеми силами пытался восполнить пустоту, вакуум, образовывающийся после заказов. Любил, разминая плечи и спину, пока Игорь довольно мычал в подушку, потому что он — груда мышц, а времени на отдых и так не много. Готовил ему чай, добавлял одну столовую ложку мёда вместо сахара. Целовал в колючую щеку, когда мужчина валился от усталости спать, порой даже не обмениваясь с ним парой слов. Стас очаровательно хохотал, когда большие мозолистые пальцы зарывались ему под толстовку, щекоча бока — пальцы, нажимающие на курок у виска конченых ублюдков. Стас таял в медвежьих объятиях наемника, обвивая себя длинными руками мужчины. Стас обожал целовать его веки, улыбаясь, глядя, как напряжение Лаврова уходило прочь. Конченков учился, старательно пыхтел над каждым чертежом, чтобы его не выперли из учебного заведения — для него это очень важно, ведь за его обучение платил Игорь. Еще Игорь помог матери, когда ей нужна была операция. А Стас всегда ждал, когда, казалось бы, вокруг вечной души компании Лаврухи куда-то подевались все друзья, когда не хотелось совершенно ничего кроме сна, потому что заказы очень выматывали морально. Но никто о работе мужчины, конечно же, не знал — даже Стас не знал. Однако оставался рядом несмотря ни на что. Игорь вздохнул, ложась рядом с сопящим Конченковым — на столе так и остался неоконченным чертёж и недопитая кружка остывшего кофе. Вечно холодные ладони казались горячими под толстовкой Стаса — тот постоянно мёрз, а ледяные руки мужчины были для него лучшим обогревателем. Игорь счастлив с Конченковым, ведь только рядом с ним хмурый горбатый наёмник таял на глазах, теплел, трепетно гладя его по голове, целуя в затылок. Стас счастлив с Лавровым, ведь только он давал надежду на будущее, казался такой опорой и защитой, что никакие преграды не помешают им чаевничать холодными ночами на кухне под мурлыкание Шанель. Лавров достаёт телефон, глядя на время — почти пять утра, лучики солнца выглядывают из-под занавесок. Ещё раз пробежавшись глазами, прочтя сообщение от Стаса вновь, он блаженно улыбнулся, притягивая к себе Конченкова, тихо прошептав: — И я тебя.