***
Леви было двенадцать, когда он услышал музыку своей пары впервые. Конечно же, это было поздравительное «Happy Birthday to you». Юный Аккерман был подающим большие надежды виолончелистом. Весь вечер он не мог сесть за инструмент из-за раздававшейся в голове музыки. А подготовку к Академ концерту* никто не отменял, как и занятия в школе. Благо, что шум в ушах не сильно отвлекал Леви от математики. Ближе к девяти часам музыка стихла, и Аккерман все-таки смог сесть за любимый инструмент. Тихая, печальная мелодия раздалась из-под смычка. Где-то на другом конце страны маленький мальчик, уже лежа в кровати, впервые услышал музыку своей пары. Он не мог точно сказать, что это за инструмент, но был уверен, что его партнер играет сам. На следующий день Эрен подошел к матери с твердым желанием записаться в музыкальную школу. Спустя полгода, когда уже начались занятия, это намерение так и не изменилось. Инструментом было выбрано фортепиано.***
Шли годы, музыка Леви становилась все печальнее и печальнее. Аккерман всегда пытался вкладывать душу в исполняемые им произведения. После гибели Изабель и Фарлана он замкнулся в себе и находил отдушину лишь в исполняемой им музыке. Ему было чертовски одиноко, но сказать об этом он никому не мог. Да и некому было. Поэтому он передавал все свои чувства через музыку, через звуки. И лишь один человек, где-то там, на другом конце этой чертовски странной связи, понимал его. Леви слышал, как тот только начинал играть на фортепиано, как делал первые шаги в музыке. Аккерман надеялся встретить его на одном из концертов, выступлений или конкурсов, но время шло, а встречи так и не происходило. Годы шли, музыка Леви становилась все печальнее, но, меняя композиции и программы, что постепенно забывались, замещаясь другими, одно произведение он оставлял для себя неизменным. Оно не относилось к учебной программе, его мальчик исполнял лишь для себя и своего соулмейта.***
Эрен постепенно осваивал фортепиано. Он выбрал его, потому что во всем мире нет такого инструмента, который не смог бы выступить с ним дуэтом, в то время Йегер был маленьким и музыкально необразованным и не смог определить, на чем играет его соулмейт. Конечно, проучившись в музыкальной школе несколько лет, Эрен понял, что его пара играет на виолончели. И мальчик мечтал когда-нибудь исполнить со своим соулмейтом пару композиций для двоих или просто аккомпанировать ему, ведь его суженый играл во много раз лучше его самого. В том, что это был именно он Эрен был уверен. Девчонка бы так не играла. Люди часто удивлялись тому, что беспокойный, шумный и импульсивный Эрен занимался классической музыкой. И, услышав его историю о том, почему он занялся этим, Йегер, непременно, слышал: — Это так мило, Эрен, что ты так тянешься за своим соулмейтом! И раз за разом он отвечал лишь: — Слышали бы вы, как он играет, и не такое бы сделали. Сквозь километры Эрен ощущал всю тоску своей пары и при каждой возможности старался поддержать его. К сожалению, Йегер не мог ничего сказать словами, не мог коснуться и обнять, но мог выразить свои чувства музыкой. Выбирая себе программу на год, Эрен всегда старался остановиться на чем-нибудь веселом, чтобы не вгонять своего соулмейта в еще большую тоску. По вечерам, как только затихал виолончель, Эрен, если все уроки уже были сделаны, сразу же продолжал музыку игрой на фортепиано. Иногда это была импровизация, иногда что-то из программы или того, что Йегер исполнял для себя. Они вели такие музыкальные диалоги, стараясь передавать свое настроение и эмоции музыкой. На печальное, низкое легато Леви, Эрен отвечал веселым, отрывчатым стаккато*, заставляя Аккермана улыбаться или, если настроение было совсем ни к черту, продолжать тянуть свою унылую мелодию. И оба временами чертовски жалели, что не слышат голосов друг друга, что не могут поддержать, выразить слов благодарности или объясниться в чувствах, лишь играть. Но иногда и музыка может сказать достаточно. Иногда не нужно слов.***
Спустя еще несколько лет Эрен все-таки смог узнать, что за произведение повторял все время его соулмейт. Это была «Разлука» Глинки. И у этой композиции был вариант исполнения для фортепиано с виолончелью. Эрен как можно скорее постарался выучить партию для своего инструмента. И с тех пор они играли дуэтом. Но полноценно произведение звучало лишь в головах партнеров. Для окружающих это была просто одинокая игра.***
Леви поступил в Джульярдскую школу. У него никогда в жизни не хватило бы денег на обучение там, но ему дали грант, он достаточно успешно участвовал в конкурсах, чтобы его заметили. Люди любили его игру, считая её чрезвычайно эмоциональной, и это при том, что сам Аккерман испытывал с выражением чувств явные проблемы. Леви лишь усмехался, никто и представить себе не мог, как много он вкладывает в свое исполнение. Когда Леви поступил в Джульярдскую школу, Эрен впервые победил в музыкальном конкурсе. Спустя еще пять лет, когда Эрен Йегер придет поступать в ту же Джульярдскую школу, оценивая его игру на прослушивании, комиссия молча вспомнит Леви Аккермана. Он играл так же гениально и так же… одиноко.***
— Леви, ну, послушай же Ты! — Эрвин, я уже сказал тебе нет. — Да, ты много раз отказывался. Но послушай меня. Я сотни раз слышал, как ты играл «Разлуку» Глинки и никогда, как ты играешь её в дуэте. И сейчас она у нас в программе. Да, я могу поставить на твое место Жана, он хороший виолончелист, но никогда не сыграет её так, как это делаешь ты. Марко покинул оркестр, мы нашли нового пианиста. Ты его еще даже не видел! А уже отказываешься с ним играть. — Я ни секунды не сомневался, что вы кого-то найдете. Место пианиста в лучшем оркестре США не пустует долго. Смит, ты прекрасно знаешь, почему я не играю ни с кем «Разлуку». — Хорошо, но хотя бы послушай, как новичок играет. Он как раз должен разыгрываться сейчас в зале. Хотя бы послушай. Руку свою дирижерскую даю на отсечение, что он исполняет «Разлуку» идеально для тебя. Аккерман тяжело вздохнул. Уже не первый раз Смит просит его сыграть на концерте это произведение в дуэте. Но в этот раз отказаться от него будет тяжелее. Ему и так много позволяют, мало кому простили бы такую вольность. В любом случае, ему действительно нужно было услышать, как играет новый пианист. Не только для того, чтобы убедиться, что никто не играет так, как он. В голове, словно в подтверждение его мыслей, как раз прозвучали первые аккорды «Разлуки». «Ты, как всегда, вовремя,» — подумал Леви, молча направляясь к пианисту. Тихо зайдя в зал, где на рояле играл молодой человек, Леви замер. Музыка, раздающаяся в помещении, идеально совпадала с той, что звучала у него в голове. Аккерман никогда не думал, что их с соулмейтом встреча произойдет так. Он, конечно, много раз представлял себе это событие обдумывал слова, которые в первую очередь скажет своей второй половинке. Все мечтают, и даже Леви не был исключением. Но сейчас, стоя за спиной своей пары он, неожиданно, понял, что их не связывало ничего, кроме музыки. Ему нечего было сказать, но он мог сыграть. Пианист, увлеченный игрой, не заметил вошедшего Аккермана. Который, довольно быстро отмерев, аккуратно взял стоящую у стены виолончель со смычком и, поймав мелодию, присоединился к игре. Музыка в голове Эрена сегодня была громче и реалистичнее, чем обычно. Может, это означало, что его партнер где-то рядом? Родители всегда говорили ему, что мечтать не вредно. С закрытыми глазами он аккомпанировал ведущей в данный момент партии только что присоединившейся к игре виолончели. А Аккерман, можно сказать, внаглую рассматривал парня, сидящего за инструментом, следил за плавными движениями его рук, за тем, как пальцы аккуратно перебирали клавиши, а сам пианист мягко улыбался, явно находясь сейчас разумом не в этой комнате, а где-то далеко. Мечтает ли он об их встрече? Теперь у Леви была возможность спросить. Ведь, несмотря на их музыкальные диалоги, Аккерман мог оказаться ненужным своему партнеру. Ноктюрн подходил к концу. Мелодия угасала с последними звуками виолончели. Открыв глаза, Эрен сразу заметил, что на него смотрят, и замер, увидев сидящего с виолончелью Аккермана. — Простите, сэр. Я разыгрывался здесь и немного задумался. Я могу уйти, если вы тоже хотите поиграть в тишине. Думаю, я могу найти другое место. Я, кстати, ваш новый пианист — Эрен Йегер. Леви усмехнулся и отвел взгляд. А он то надеялся, что мальчишка сразу все поймет. Но, видимо, нет. Аккерман решил, что, пожалуй, он лучше объяснит все без слов. Вновь положив смычок на струны, он начал играть свою партию из осени Вивальди, которую они в последнее время отрабатывали с оркестром. Сначала Эрен подумал, что ему таким образом молча сказали «Проваливай». Но, прислушавшись, он понял, что мелодия звучит не только в комнате, она звучит в его голове. Закрыв уши руками, чтобы убедиться в этом, он удостоверился в своей догадке и удивленно посмотрел на притихшего Аккермана. Эрен стал думать, что же ему сказать. Сотни раз прокручивая в голове этот разговор сейчас, когда они, наконец, встретились, он не мог найти подходящих слов. Но, возможно, им никогда и не нужны были слова? Эрен встал из-за инструмента и подошел к Леви, тут же порывисто обнимая. Спустя столько лет они, наконец, были рядом. Чтобы переживать трудности вместе. Чтобы смеяться вместе. Чтобы поддерживать друг друга не только через музыку, но и словами. Они, наконец-то, были вместе. Эрвин Смит, стоявший в дверях комнаты и тайно наблюдавший за Эреном и Леви, широко улыбнулся. Наконец-то у них будет идеальный в своем исполнении ноктюрнал Глинки. И это, определенно, должно быть шедевром.