Осенняя лихорадка

Кажется, прошло уже много лет с того момента, как они встретились в первый раз в той полузаброшенной старинной библиотеке на окраине Йокогамы, а ведь на самом деле минуло всего лишь четыре года. Акико осторожно, чтобы не замочить края длинной черной юбки в луже присаживается возле мраморного надгробия, поглаживая его дрожащей рукой в плотной тёмной перчатке. Она аккуратно кладёт на постамент четное количество алых маков, выглядящих, как сгустки крови на светлой коже. К бутонам свежих цветов присоединяется книга в светлой обложке с витиеватой позолоченной надписью на французском. От страниц, которые ласково перебирает ветер, пахнет духами с едва уловимой пряностью корицы и горечью хризантем. Именно их принес ей в подарок Одасаку, когда собирался уходить на миссию. Как оказалось - последнюю в его жизни. Невдалеке слышится треск сухой ветки под чьим то ботинком, и Акико испуганно оглядывается по сторонам, выныривая из своего уединения на могиле. Почему-то она всегда боится столкнуться здесь с Дазаем, также имеющим привычку посещать могилу своего лучшего друга. Йосано всегда тщательно готовится, выбирает самые лучшие свежие маки и берет новые книги французских авторов, которых так любил Ода. Конечно, оставить это незамеченным полностью от Дазая не получается. Он подозревает, и Акико переодически ловит странные взгляды шоколадных усталых глаз. У Одасаку были похожие глаза. Акико поднимается из-за маленького уютного столика, застеленного светлой кружевной скатертью, в углу читательского зала, краем глаза посматривая на наручные часы и разминая затекшую за время чтения шею. Она оправляет белоснежную, выловленную с самой глубины шкафа, юбку, прижимая книгу к груди, свободной рукой протирая уставшие глаза, подернувшиеся дымкой. - Практически половина восьмого, - задумчиво бормочет женщина себе под нос, совершенно не замечая остальных редких посетителей библиотеки в столь поздний час, с размаху налетев на высоко мужчину шедшего навстречу, столь же поглощенного чтением, как и она. - Господи! - вскрикивает она отскакивая к ближайшей книжной, роняя очередной томик французских стихов на пол. Мужчина, с которым Йосано столкнулась разгибается, поднимая с полированного паркета свою книгу, и Акико успевает разглядеть название на потертой обложке - Графиня де Монсоро. - Кажется, это уронили вы, - он протягивает ей маленький томик, крайне смешно выглядящий в широкой мозолистой ладони. Йосано только сейчас может разглядеть в подробностях лицо незнакомца с глубоко посаженными темно-коньячными глазами и легкой щетиной, обрамленное вьющимися рыжеватыми волосами. - Акико Йосано, - зачем то представляется она, забирая у него книгу, чувствуя себя дико неловко под каменным, тяжелым взглядом мужчины. Он улыбается ей совершенно неожиданно, протягивая свою ладонь и представляясь: - Ода Суноске. Почему бы нам не познакомиться получше где-нибудь в другом месте? - Акико всегда гордилась тем, что после подобного не плыла, как другие девушки, таявшие лишь от одной фразы или улыбки. Только вот теперь ей совершенно не до гордости и прошлых принципов. Этот мрачный, загадочный мужчина с редкой (Йосано видела её всего лишь раз, но уже поняла, что она нечастый гость на его лице) улыбкой в помятом пиджаке, наверняка не тот, кого Акико представляла себе в качестве идеала. - Почему бы и нет, - улыбается женщина, заправляя за ухо прядь коротких лиловых глянцевых волос. В библиотеке мигает свет, на мгновение погружая помещение в полутьму. На этом четкие воспоминания Йосано обрываются, переодически воскрешая размытые образы ночной улицы, моросящего майского дождя и едва светящиеся фонари. Это была их первая встреча. Акико прислоняется спиной к стене, пытаясь отдышаться и нащупать в складках рабочей черной юбки неизменный нож. Июнь продолжает удивлять, подкидывая жителям Йокогамы совершенно дикие погодные условия. Северный ветер, пробирающий до костей вперемешку с ледяным дождём, не позволяя таинственному стрелку или же стрелкам продолжить перестрелку. Темнота, хоть глаз выколи, не позволяет разглядеть хоть что-то. В наступившей тишине Акико на мгновение высовывается из своего укрытия, пытаясь разглядеть своих оппонентов. В ответ на её действие вновь - шквал выстрелов. Вкатившись обратно за стену и разглядывая дырки в любимом пальто, Йосано сжимает нож крепче и вспоминает парочку слов явно не из лексикона добропорядочной девушки. Хотя о какой добропорядочности может идти речь ночью, в тёмном переулке, когда в голове только две мысли - как выжить и как удачнее перерезать глотки этим мудакам. Выстрелы вновь прекращаются. "Наверное, перезаряжают магазин," - про себя усмехается Акико, собираясь броситься в атаку, пока неизвестные снайперы не разряжают патронаж в холостую. - Не двигайся, - дуло пистолета прислоняет к её лбу. Дождь шумит сильно, но не настолько, чтобы Йосано не смогла не узнать этот низкий хрипловатый голос. Она медленно поднимает руки вверх, позволяя ножу незаметно проскользнуть в рукав пальто. - Одасаку.. Что ты черт возьми делаешь? - Акико случайно дергается, на самом деле пытаясь отойти как можно дальше. Ода делает шаг вперед, и они оба оказываются под светом уличного фонаря. Он мрачен ещё больше, чем обычно, а между бровями залегла глубокая складка. Ствол серебристого револьвера вспыхивает яркой искоркой между ними. - Значит, ты из детективного агентства, Акико Йосано, - устало подытоживает Одасаку. - Отправляйтесь к боссу, доложите, что миссия выполнена, - выкрикивает он за спину Йосано, вжимающейся спиной в кирпичную кладку скользкой стены. - Какая миссия, сукин ты сын?! - только что не рычит Акико, испытывая дикое желание расцарапать бледное лицо Суноске. Целый месяц, наполненный таким редким спокойствием и чутким счастьем в пропахших выпечкой кофейнях с обсуждением только-только вышедших книг, канул в никуда! Ей до смерти хочется выкрикнуть это ему в лицо. Ода опережает порыв Йосано, опустив пистолет. - Я всё объясню тебе, но всё позже. Для начала ты должна поедешь со мной... - Я никуда не поеду с членом Портовой мафии! Пропади оно всё пропадом, - Акико злится не на шутку. - Пожалуйста, Йосано. Не заставляй меня применять силу, - голос Одосаку мягок, но в нём уже чувствуется скрытая угроза. - Пошёл к черту! - это оказывается последняя фраза, которую Акико говорит в сознательном состоянии. Память вновь отказывается воспроизводить цветную кинопленку. Как она узнает позже, когда её привезли в Портовую Мафию, она была вынуждена спасти человека чьим именем было Дазай Осаму. Голова раскалывается, а тело отказывается подчиняться, на каждое движение реагируя болью, но Акико мужественно садится на кровати, пытаясь восстановить в памяти хоть что-то из разрозненной мозаики. С кухни доносится легкий аромат свежесваренного кофе и французской выпечки, наверняка принесенной из булочной, расположенной прямо под окнами дома Одасаку. Когда до женщины, упорно пытающейся справиться с мигренью - обычным последствием отравления хлороформом или же несильного сотрясения, наконец, доходит, где она, первым порывом оказывается одним прыжком вскочить с смятого одеяла, не обращая внимание даже на гудящие ноги и расплывающуюся картинку перед глазами, и схватить с тумбочки так удачно оказавшуюся здесь тяжелую настольную лампу. Она, разумеется без туфлей, а потому каждый шаг дается без особого шума, пока Акико незаметной тенью скользит по длинному, затемненному коридору, ориентируясь на приятный запах. Уверенной рукой Йосано сжимает лампу, прикидывая, как поудобнее замахнуться на мафиози, скрываясь за углом у входа на кухню. Ода, с растрепанными после бессонной ночи волосами, отдающими ржавчиной, недельной щетиной и в старой выцветшей рубашке, аккуратно ставит на стол тарелку с круасанами. В сердце что-то предательски щелкает, а затем стремительно теплеет. Этот мужчина в слишком домашней обстановке абсолютно не похож на холодного снайпера, который приставлял дуло пистолета к её лбу буквально два или три дня назад. Акико вновь прячется в тени, выравнивая дыхание и прижимая к груди злополучный ночник. Она вдруг четко понимает, что не может этого сделать. - Не ожидал, что ты проснешься так рано, - Йосано испуганно оборачивается, попутно роняя лампу на пол. Оглушающий звон разбитого мрамора разносится по всей квартире. Ода удивленно приподнимает одну бровь, разглядывая то, что осталось от некогда дорого и антикварного предмета, раздобытого где-то в маленьком итальянском городке. - Хлороформ на меня долго не действует, - огрызается Акико, машинально отступая назад от грозно нависающего над ней в тесноте узкого коридора Оды. Тот спокойно кивает головой, складывая крепкие руки на груди. Йосано задыхается от его молчаливого согласия с её словами и круто разворачивается на лакированом полу, собираясь выбежать из квартиры вон. Она допустить не может, чтобы Одасаку слезы злой безнадёжности и отчаяния в её глазах не увидел. - Теперь ты оборвёшь со мной все связи, не так ли, Акико? - Суноске спиной к холодной стене прислоняется, а Йосано так и в коридоре замирает, отчего-то не в силах с места сдвинуться. Сейчас внутри неё две личности спорят - та самая, гордая и высокомерная, которая Акико рекомендует развернуться и неплохую такую пощёчину залепить, заслужил ведь, а вот вторая обернуться требует, спросить и хоть попытаться примириться. Она сквозь зубы выдыхает, аккуратно подпиленные ногти в ладони вонзая, и, наконец, решает, что ей делать дальше, объединяя эти два желания в одно. Голова Одасаку в сторону мотается от хорошо поставленного удара, а Акико спрашивает у него, голос понижая буквально до шёпота. - Почему ты не говорил мне о том, что ты член Портовой мафии? - она понимает чётко - бредовее вопрос задать, это ещё постараться надо, но это единственное, что Йосано может сейчас из себя выдавить. - А смысл? Только представь себе этот разговор. Да и когда был тот идеальный момент, когда можно было бы это случайно упомянуть? - Ода горько усмехается, подбородок и щёку растирая от удара. - Да и ты не сказала о своей работе, - Акико признать должна, что он, чёрт подери, говорит правду. Они оба хороши в плане искренности в их хрупком подобие отношений, только вот в отличие от Суноске - она на него в тёмном переулке ночью не нападая. Разбираться бессмысленно, Йосано ругаться, кричать и возмущаться уже отчего-то не хочет, сил уже не осталось просто на это, да и чувствует она, что Ода ей правду говорит и говорил всегда. Акико два шага вперёд делает, ладонями его лицо обхватывая, заставляя чуть вниз наклониться, целует иссступленно в сухие и потрескавшиеся губы. Суноске её за талию обхватывает, ближе к себе прижимает, свободную руку в растрепанные волосы запуская, между огрубевших подушечек пальцев пряди отдельные растирая. - Ода, это чистой воды самоубийство! - Акико едва ли не на крик срывается, отчаянно в тёмное пальто кутаясь, твёрдой рукой несмотря ни на что зонт прозрачный сжимая над головой. Капли тяжёлые возле её сапогов со звоном об асфальт разбиваются, а у Йосано в голове - пустота такая же дребезжащая. У Оды волосы тяжелеют и темнеют от проливного дождя, а возле глаз морщинки угрюмые собираются. Его отговаривать - бессмысленно, Акико в этом стопроцентно уверена. - Я знаю, Акико. Но я обязан это сделать, - Йосано ему врезать за такие слова и эгоизм хочется. Просто ударить, чтобы мозги на место встали. - Кому и чем ты обязан?! Просто ответь мне! - зонт летит к чертям собачьим, а Акико дорогими сапогами прямо по лужам навстречу ему шагает, ждёт, когда её снова в объятия успокаивающие сгребут, скажут, что передумал и не пойдёт туда в одиночку. Ода её в затылок целует, голову у себя на плече устраивает, зная и чувствуя, что пиджак его намокает не от проливного дождя, а от слез, которые Йосано и так слишком долго в себе сдерживала. Акико из себя только жалкое - пожалуйста, не ходи, - выдавить может. Суноске только головой печально мотает, руки разжимая и уходя прочь, так и оставляя Йосано на том самом проклятом мосту, с которого она в тот же день едва не сбросилась, узнав от Рампо и директора, что Ода погиб в перестрелке с Мимиком. Это была их последняя встреча, после которой Акико вечно лихорадкой, увы не обычной, каждую осень страдала, обвиняя Суноске и себя саму за то, что с ним пойти могла бы, да он не разрешил, не пустил. Не пустил - сказал, что она может погибнуть. Только для Ангела Смерти - смерть того, чью жизнь ценила превыше других и вновь упустила из своих рук - пострашнее собственной смерти будет.