Леди Рэдклифа

      Изольде пять лет от роду, она носится по поместью в Рэдклифе и никак не может понять, почему мама постоянно ходит хмурая и ругается на папу. У малышки появляются первые друзья, дети прислуги, живущие в замке, правда мама не разрешает с ними общаться и произносит какое-то непонятное слово, но судя по тому, как меняется лицо её няни — слово очень грубое. Маленькая Изольда не понимает разговоров матери о прекрасной сказочной стране, где ткани легче перышка и тепло солнца не спрятано за тучами и ветрами. Изольде не нужны легкие ткани, ей нравится немного грубая, но теплая и красивая ткань её повседневного платья, а от холода она прячется под грудой одеял с головой, так, что под ними становится невыносимо жарко. Девочка часами зимой рассматривает танец снежинок за окнами, завороженная их красотой и не думает ни о чем плохом, даже забывается гневный взгляд мамы, когда она попросила на свой день рождения щенка мабари.       В своих покоях, в самом дальнем углу, сидит Изольда. Маленькая девочка прижимает к себе едва дышащее тельце щенка, с отпечатавшимся следом маминого сапога. «Эта вонючая ферелденская шавка», как не раз нарекала щенка её мама, мешалась под ногами, а потом, испугавшись грозного окрика, обмочилась на ковер, за что под крики и плач Изольды получила пинка от разъяренной женщины. Девочка никому и никогда не признается, что старательно запрятанные под платьем синяки не от неудачных и жестоких игр, а от принятых на себя ударов, что предназначались вовсе не ей. Мама всегда спохватывалась и извинялась, гладила и успокаивала, а затем срывалась на собаку вновь. Но все равно силенок Изольды не хватило, и сейчас на её коленях умирал тот, кого она так пыталась уберечь. Коричневый мутный глаз на секунду прояснился и преданно посмотрел на свою маленькую хозяйку, ревущую едва ли не в полный голос. Последний раз слабо лизнув детскую ручку щенок вздрогнул и затих, оставив её в одиночестве и с раной внутри, слишком большой и глубокой для маленького ребенка.       Изольда не ненавидела свою мать. Нет, стараниями и долгими разговорами отца она её даже понимала. Немного. Женщина всей душой тосковала по родине, хотя, если судить по её рассказам, скорее по орлейской роскоши. И тяжелые каменные стены замка давили на неё, словно гнет могилы. Но недоверие к маме с каждым днем, с каждым словом, крепло и росло, словно росток дерева. И чем крепче он становился, тем меньше оставалось тепла. И к матери, и к стране, что та так страстно любила. Все чаще Изольда стала убегать из дома, спрашивать, слушать, узнавать. Вскоре она знала как свои пять пальцев все улочки Рэдклифа и все близлежащие тропинки в лесах. Сама находила укромные местечки и подслушивала разговоры. Тогда это все ей казалось игрой. Просто необходимой отдушиной, глотком свежего воздуха, после запертых комнат замка и криков родителей. Пропасть между отцом, до фанатизма верным своему делу, и матерью, которая едва ли не каждый день упоминала, что в Орлее она бросила и оставила всё — росла с каждым днем.       Когда Изольда впервые вынесла с кухни несколько буханок хлеба и, пряча их под шалью, пронесла в один из домов на окраине города, она чувствовала себя последней преступницей. Но видя как ей со слезами на глазах улыбаются муж с женой, истощенные настолько, что одежда свисает с них будто с палок, а руки дрожат, вцепившись в спасительную еду, стыд исчезает, будто его и не было. Изольда улыбается вместе с ними, помогает им есть, и безмолвно плачет, когда слабые руки женщины завязывают на её шее тонкую тесемку с вырезанной из дерева подвеской. Тенью выскользнув из их дома, она бегом несется в замок, не обращая внимания на огонь, что жжет горло и легкие. Нырнув под одеяла в своих покоях, и выравнивая сбившееся дыхание, она, наконец, успокаивается. Впервые за долгие месяцы она засыпает быстро и спокойно, сжимая в кулачке вырезанную из дерева мордочку мабари.       По городу разносятся вести, Рэдклиф гудит, словно улей, в который мальчишки швырнули камень. В город вернулся законный наследник. Эамон Геррин, едва появившись в городе, сразу предложил наместникам Орлея уйти и освободить место ему, законному наследнику престола. На что получил отказ и предложение уйти по-доброму. Эамон, поклонившись, удалился из замка и вскоре скрылся, будто испарившись, из города. А Изольду словно стрелой прошили его глаза, его бесстрашие, с каким он взирал на окружившую его стражу и разъярённого отца. Весь день она ходит задумчивая, не в силах избавиться от видения статного юноши. Мать с подозрением косится на неё и спрашивает об её самочувствии. Изольда врет, уже не задумываясь о том, что это плохо. За прошедшие года она научилась делать это мастерски. В её историю о нехорошем самочувствии верят, и отпускают отдохнуть в покоях. В которых она дожидается ночи, и уже привычной тропой отправляется сперва на кухню, затем в город. Первый дом, куда она заходит, встречает её пустотой и погасшим совсем недавно очагом, та же картина и в соседних домах. Изольда прячет крохи еды у постелей и пробирается к следующим. Времени выяснять что-либо нет — стражу усилили после прихода Эамона, хотя по-прежнему она слишком слаба и ленива, чтобы всерьез кого-то задержать. У дома пары, которым она впервые в жизни принесла поесть, дома, в котором остался лишь старик, похоронивший свою супругу год назад, её ловят. Орлейский стражник, из личной гвардии отца, что приехали за ними из самого Орлея цепко держит её за руку, и непонимающе хлопает чуть раскосыми глазами. Мужчина притягивает её к себе, пытаясь поверить, что это действительно Изольда и уже открывает рот, чтобы спросить, как на его голову с глухим звуком плашмя опускается лопата. Изольда вырывается из ослабевшей хватки и замирает, не в силах шевельнуться. За упавшим, как мешок, стражником стоят двое: старик, которому она несла еду, и Эамон. Изольда словно зачарованная глядит на него, совершенно не слыша, что старик рассказывает Геррину, показывая на неё пальцем. Все её внимание сосредоточено на Эамоне, и она замечает, что когда он чем-то озадачен, его брови чуть сдвигаются к переносице, едва заметно, придавая ему более суровый вид. Изольда почему-то задумывается, как выглядит смеющийся Эамон и умеет ли он вообще смеяться? — Миледи? — До неё не сразу доходит, что она бессовестно и крайне неприлично пялится на него. — Прошу, просто Изольда… — Собственный голос кажется чужим. — Как пожелаете. Люди мне рассказали, что вы, едва ль не единственная из орлейцев, что помогает им. Я вам крайне признателен за помощь и доброту к моим людям. Изольда кивает, запоздало вспоминая, что по этикету, которому обучала её мать, ей положено было присесть в реверансе и поклониться. Но о каком реверансе может идти речь, когда она не чувствует своих ног, а в груди все дрожит? Когда она приходит в себя и присаживается в жалком подобии реверанса — Эамона и старика уже след простыл. Отчаянно краснея и молясь, чтобы её позора никто не увидел, девушка складывает остатки еды в доме старика и несется со всех ног прочь. В замок, чьи стены сейчас кажутся утешением и зашитой.       На утро она сказывается больной и весь день и ночь просиживает в покоях, обдумывая и мечтая. От пожилой няни, которой разрешили остаться рядом с девушкой, она получает информацию о сопротивлении, которое возглавил Эамон, и у которого одна цель — изгнать оккупировших город орлейцев. Изольда отказывается есть, раздираемая противоречиями и сомнениями. Помочь сопротивлению — значит предать свою, пусть и не идеальную, но семью, а также страну, чья она по крови. Она станет изгнанницей и позором для Орлея и сможет обрести дом лишь в Ферелдене. Однако, если затея не удастся, и сопротивление в Рэдклифе захлебнется… все равно, до прихода сил с Денерима её успеют повесить свои же. Риск огромен и не оправдан. Ею движет лишь детская обида на мать, влюбленность в Эамона и порыв молодой души, требующей справедливости. Она нарезает круги по помещению, будто запертое в клетке животное. Ведь от неё ничего не требуется, она не обязана это делать. То, что она помогала людям с едой еще не значит, что должна помогать свергнуть своих родителей. А если их убьют? Девушка замирает и оседает на пол. Этого она допустить не может. Никак. Она не станет убийцей своих отца и матери. Изольда принимает решение.       Изольда точно знает, где засели силы сопротивления и Эамон. Она сама любила играть в той части леса, надежно скрытой чащей, совершенно не заметной с соседних дорог и тропинок. Больше им прятаться так, чтобы быстро наведываться в город, негде. Спрятавшись за деревьями, она наблюдает за небольшим лагерем, что разбился на месте её недавних детских игр. Люди, столь уверенные в невидимости и защищенности места выставили всего двух часовых. Изольда усмехнулась, но тут же одернула себя. Здесь народу и должно быть мало. Основная часть живет в городе, ничем не привлекает к себе внимания и лишь ждет команды. Она огибает лагерь, состоящий из пары палаток, скрытых ветками и подбирается с другой стороны, где овраг. Почва мягкая, немного скользкая, от прошедшего недавно дождя. — Изольда? — Голос Эамона на секунду сбивает её, и она едва не поскальзывается, но вовремя цепляется за ветку и удерживает равновесие. Недалеко от нее стоит Эамон, скрестив руки на груди и немного улыбаясь. Она выпускает из рук злосчастную ветвь и кланяется ему. — Что дочь наместника забыла в лесу? — Взгляд Изольды падает на рукоять меча, на которой будто невзначай лежит рука Эамона. — Искала Вас. — Зачем? — Движение пальцев и взгляд, направленный ей за спину. — Поговорить, сэр Эамон. А точнее предложить помощь. — Сзади неё хрустят ветки, она спиной чувствует немногочисленных солдат и покрывается гусиной кожей от мерзкого холодка беспомощности. — И что же может предложить юная наследница? Вы уговорите своего отца отступить? — Нет, на это он не согласится, даже если на кону будет стоять моя жизнь. — Девушка всеми силами заставляет голос не дрожать. — Я буду помогать Вам в восстановлении Вашей законной власти в Рэдклифе. Я много знаю и ко многим дверям имею ключи. С одним условием. Эамон выгнул бровь и наклонил голову, вопросительно глядя на юную леди. — Вы сохраните жизнь моим родителям и остальным наместникам в Рэдклифе. Они будут изгнаны в Орлей живыми и невредимыми. — Что помешает мне, леди Изольда, нарушить это условие и после победы казнить их, как оккупантов? — Ваше слово. Вы человек чести. — Изольда внимательно смотрит ему в глаза. За спиной солдаты неодобрительно гудят, похоже, они сами не до конца верят в Эамона. — Все Ваши воины будут знать этот договор. И если Вы его нарушите и предательски убьете моих родителей — они будут знать, что Ваше слово ничего не стоит. К тому же… — она запнулась, — Вам придется в таком случае убить и меня. — Мое слово неизменно. И это знают все, кто мне верен. — Эамон на секунду запинается, услышав смех своих воинов. — Леди Изольда, я даю Вам слово законного правителя Рэдклифа, что Ваши родители и другие наместники, а также их дети, будут изгнаны невредимыми и живыми в Орлей. Но, если они вернуться вновь — я уже не буду столь лоялен. Изольда кивнула, топча внутри себя обиду и разочарование. Эамон холоден как сталь, и его волнует лишь возвращение города под свой контроль, а никак не молоденькая орлейская бунтарка.       Следующие месяцы сливаются для неё в одно болезненное смазанное пятно. Ночью её мучают кошмары, днем же она стремится постоянно быть с матерью и отцом, чтобы не жалеть потом. Со стороны Денерима все чаще приходят вести о победах законного короля Мэрика, сына мятежной королевы. В замке нарастает, будто снежный ком, паника. В день, когда из столицы до Рэдклифа долетела весть о смерти короля Мегрена — войска сопротивления во главе с Эамоном вошли в замок. Наместники особо даже не сопротивлялись. Большинству, равно как и матери Изольды, настолько осточертел неприветливый и суровый нрав Ферелдена, что они с плохо скрываемым облегчением подписали капитуляцию и засобирались домой. Единственное, что омрачало день — скандалы и истерики с теми, кто захотел остаться в Ферелдене. Изольда, за свое громко высказанное желание, удостоилась одобрительного рокота восставших и хлесткой пощечины от матери. Разъяренную женщину, которая в сердцах проклинала собственное дитя, обвиняя её в измене и предательстве, оттащили от плачущей Изольды солдаты. Больше свою мать она не видела. Лишь отец напоследок крепко обнял дочь. Замок быстро опустел от старых владельцев и заселен новыми, законными жильцами. По Рэдклифу прокатились пиры и празднества, народ ликовал и веселился. Изольда осталась вновь одна.       Стены замка начали давить на неё совсем так же, как когда-то в детстве. Но теперь это было холодное одиночество. Эамон тут же занялся восстановлением своих земель и налаживанием торговли, и даже известие о том, что Изольда отправляется жить в Денерим вместе со своей кузиной, принял лишь коротким кивком головы, не отрываясь от споров и разложенных карт.       Изольда честно надеялась, что в Денериме начнется новая жизнь. Что будет все по-другому. Что она сможет забыть проклятия матери и холодные безразличные глаза Эамона. Что выйдет замуж и заживет счастливо. Но в Денериме все оказалось ещё хуже. Её кузина вышла замуж за знатного денеримца, а Изольда даже смотреть ни на кого не могла. Перед её глазами всегда был только Эамон. Известия из Рэдклифа она воспринимала как смертница, только приговором для неё была бы новость о свадьбе Эамона. Но здесь девушку преследовали не только призраки прошлого, но и новые ужасы. Она была приятна людям лишь до того момента как они узнавали её происхождение, или она начинала говорить. Орлейский акцент, привитый матерью с рождения, выдавал её с головой, и за спиной все чаще и чаще слышались мерзкие шепотки. Промывающие ей кости. Обвиняющие. Она начала молиться о собственной смерти, тихой и незаметной. Просто уйти от этого яда. Но что хуже всего — Изольда понимала этих людей. Понимала, какое бремя им пришлось пережить, и что это чудо, что её не забили до смерти в первые дни жизни в городе.       Изольда тогда, спустя шесть лет жизни в Денериме, впервые увидела Короля Мэрика и Королеву Роуэн так близко, и искренне восхитилась их стати и мощи. Правда ей показался на долю секунды печальный и такой знакомый ей самой взгляд королевы, направленный на Тейрна Логейна Мак-Тира. Сам Логейн её пугал, его недоверие и ненависть ко всему орлейскому, его сила и тяжелый взгляд голубых глаз из-под густых бровей. Когда ему её представили, он лишь неопределенно и неодобрительно хмыкнул, и Изольда поклонилась, крепко зажмуриваясь. Так сильно ей хотелось крикнуть о том, что она сама ненавидит свое происхождение, что она не виновата в том, что её мать орлейка, а отца послали в Ферелден. Заорать, что готова слить свою «проклятую кровь», лишь бы перестать казаться людям чем-то мерзким и отвратительным. Но ничто не смоет с неё пятна, под названием «Орлей», а в Денериме, столице Ферелдена, в первую очередь видели лишь это пятно, а не саму Изольду. Не дыша, она выпрямилась, и посмотрела Логейну в глаза, уже собираясь просить его о смерти. Пусть убьет, ведь им обоим станет легче. И она перестанет слышать даже от стен нашептывания о том, что она дочь захватчиков. Что к порождению тьмы вместо неё будут относиться лучше. Но воздух покинул её, а слова застряли в горле, боковым зрением она увидела направляющегося к ним Эамона. — Сэр, вы напугали Леди. — Эамон доброжелательно, и как-то совершенно по-новому, невероятно обаятельно улыбнулся и взял ошарашенную Изольду за руку. — Я бы на вашем месте, Эамон, был бы с ней поосторожнее. — Мак Тир. — По-прежнему доброжелательно, но уже со сталью в голосе проговорил Эамон. — Война закончилась, перестаньте видеть врагов там, где их нет. Леди Изольда оказала неоценимую помощь в спасении Рэкдклифа, и уж точно не заслуживает, чтобы её считали врагом. Логейн лишь покачал головой и удалился, наверняка оставаясь при своем. Правда, это сейчас заботило Изольду меньше всего. Она бездумно смотрела на Эамона, давя в себе желание просто положить голову ему на плечо. — Миледи. — Он улыбнулся. — Я прошу прощения, что вмешался, но мне показалось, что вам нужна помощь. Изольда лишь кивнула. В груди все горело, будто вновь дали возможность дышать. Наконец, справившись с собой, она тихо произнесла: — Эрл Эамон, Вам не стоит со мной общаться, Вас могут посчитать врагом. Я дочь Орлея. — Я не вижу никакого здесь врага. — Ласковый голос Эамона звучал колоколом в ушах Изольды. — Не вижу никого, кроме дочери и леди Ферелдена. После этих слов она позорно лишилась чувств, просто не справившись с нервами. Очнулась она уже ночью в своих покоях. А утром к ней пришел Эамон и пригласил на прогулку. Они гуляли и беседовали каждый день, в течение того месяца, что Эамон был в Денериме. Удивительно, но шесть лет разлуки не сделали их незнакомыми друг другу людьми. Изольда лишь отметила про себя, что Эамон научился нравиться людям, использовать то обаяние, что она сама смогла разглядеть уже в самую первую встречу. Максимально быстро заканчивая все политические дела, он приходил после к ней и приглашал составить ему компанию. И лишь в последние дни страх вновь сковал сердце Изольды. Страх того, что все это закончиться. Ведь не смотря на теплое общение, эрл всячески избегал личных тем, неловко переводя тему, а она слишком боялась спрашивать дальше.       Перед отъездом эрл Эамон устроил пышный ужин и пригласил на него Изольду, которая решила не упускать шанс последний вечер провести в его компании. На ужине она познакомилась с младшим братом эрла — банном Теганом, тут же начавшим ухаживать за ней. Юноша, выросший в чужой стране, о чем он не забыл упомянуть в первые минуты знакомства, показался Изольде полной противоположностью всегда слегка отстраненного Эамона. И именно Теган пригласил её на первый танец, на который Изольда, то и дело посматривая на Эамона, нехотя согласилась. — Леди Изольда, Вас что-то тревожит? — Теган вел в танце уверенно и плавно, и, не дождавшись ответа, продолжил. — Вас печалит, что мой брат столь холоден? Изольда дернулась, наступив банну на ногу, и загнанно посмотрела ему в глаза. — Это…столь заметно? — Не настолько, чтобы перейти нормы приличия, миледи. Но я Вас успокою, мой братец абсолютно не умеет общаться с женщинами. С эрлингом более-менее научился, а вот с дамами никак. — Глядя на погрустневшую Изольду он продолжил, перейдя на шепот. — Знаете, открою Вам секрет, не тешьте себя бессмысленными надеждами на Эамона. Он давно и безнадежно влюблен. — Откуда же Вам известны такие подробности личной жизни Вашего брата? — Изольда понимала, что играет с огнем, что ответ может уничтожить её, но любопытство было куда сильнее. — Ну, мы все же братья…. На самом деле я прочел его дневник. Не смотрите на меня так осуждающе, он сам его забыл убрать перед моим визитом, прекрасно зная, что я не могу удержаться. Так вот, наш эрл влюблен в какую-то девушку, чье имя, какая наглость, даже не упомянул ни разу. Вроде как, насколько я понял из спутанного повествования, она помогала ему в то время, когда он изгонял орлейцев из наших земель. Так высокопарно было написано, мол: «она первая, кто не усомнился ни на секунду в моем слове». Однако, он так и не нашел в себе сил с ней объясниться. Миледи, боюсь, со столь давней и безнадежной любовью он не расстанется даже ради вашей красоты и ума… Теган что-то продолжал говорить, сыпать ей комплиментами, однако она уже ничего не слышала. В ушах звенело «первая, кто не усомнился в моем слове». Она вновь была той молоденькой девушкой, стоящей между тем, кто хотел свергнуть её родителей, и его солдатами. Дрожащей, но верящей всей душой, что этот человек не нарушит своего слова. И Эамон не нарушил, положив этим начало бесконечной преданности своих людей ему. Изольда неловко извинилась и на негнущихся ногах вышла из зала во внутренний двор, с облегчением вдыхая прохладный вечерний воздух. — Изольда. — Эамон был явно встревожен. — Теган обидел Вас? Вы столь поспешно ушли. — Вовсе нет, Ваш брат прекрасный человек, мне просто стало немного дурно. Я сейчас вернусь к Вам. — Изольда… — Эрл осторожно взял её за руку. — О возвращении… я хотел предложить Вам вернуться в Рэдклиф. Люди не забыли Вашей доброты, и, я уверен, будут рады вновь увидеть Вас в замке. — А Вы сами? Я же орлейка, как это не печально сознавать, но я враг. — Вы не были ни минуты врагом Ферелдена. Я прошу вернуться Вас не как дочь Орлея, а как Леди Рэдклифа… — Он запнулся и крепче сжал её руку. — Если Вы согласитесь. Изольда подняла на него взгляд и увидела панику и страх в, как ей казалось, вечно спокойных глазах Эамона. Её сил хватило лишь на то, чтобы кивнуть, а в следующую секунду эрл прижимал её к себе, будто опасаясь, что она вырвется и убежит. Но Изольда уже убегала, и это не принесло ей ничего, кроме шести лет боли, ужаса и страха. Больше она убегать не намерена.