somnium & ab ovo

      Я хотела быть той девушкой переда мной. Леди в дорогих одеяниях, над которой злобно смеялась Кара. Молодая сплетница, вечно читающая слезливые романы. Я хотела быть такой — кисейной барышней, такой хрупкой, которую можно без усилий порвать в клочья.       Быть свободной от всяких обязанностей.       Как бы я не хотела этого, но по крови мне нельзя быть хрупкой, как дорогая тонкая ткань. Не в этом жизни, точно.       Я тяжело вздохнула. Сегодня не особо приятный день. Серое небо со свинцовыми облаками било холодным дождём и свирепым ветром, рычавший нам в лицо, будто мы виновны в том, что находимся тут, рядом с гробом. С гробом, где лежал мэйт мачехи и наш родной отец.       Это день королевских похорон.       Никто не посмел приближаться сюда без венка из кровавых маков на голове. Я не поставила над всеми защитный барьер от дождя. Не видела смысла. Да и я пока трусила использовать магию. Не в таком опустошенном состоянии, иначе вдруг натворю непоправимое. А этому месту уже хватит всяких столетних катастроф.       Все жители острова пришли к песчаным берегам океана, бушевавший от желания проглотить тело отца и запечатать его под тонной солёной воды на вечно темном дне, где морские чудища будут охранять мёртвого короля от безрассудных пиратов. Однако тот знал, что мы ещё не попрощались с ним, поэтому только лизал белой пенной гроб, а затем быстро возвращался обратно. Я сосредоточила взгляд на белоснежном гробу из освященного молитвами слоновой кости, пытаясь этой проклятой белизной перед глазами подольше не обращать внимание на вой монстров в собственном мозгу.       С его убийства я стала слишком много слышать и видеть то, что не видят другие. Монстры звали отовсюду. С неба, моря и недр бездны. Я ещё молчу про наземных чудовищ, населяющие лесные окрестности королевства — вот у этих ребят слишком болтливые рты. Жрица Всемогущей Матери из северного храма с тихим вздохом закончила читать молитву, шурша лунными бусинами в своих аккуратных пальцах без единого шрама. Она нервно кивнула мне.       Я подняла левую руку — мой третий за день приказ собственному народу.       Каждый подходил к открытому гробу и клал рядом с телом свои дары, иногда шепча молитвы. Драгоценные камни, минералы и самоцветы; золото, древние рукописи, книги, тяжелые серебряные монеты и лилии. Много-много белоснежных лилий, в которых отец буквально утопал.       Его любимые цветы. В начале своего Восхождения, когда Старые боги ещё правили Притианией, он завёл целый балкон с садом из лилий разных окрасок на втором этаже замка и укрыл всё иллюзией, чтобы никто не тревожил его любимое место для чтения. Он никогда не звал туда мачеху и Кару, не желая быть в окружении женщин, не понимавшие смысла мирной тишины.       Мы с братом вместе положили ему в гроб свои бумажные оригами. Ксенофон сделал классического журавля из красной бумаги. Тот с помощью магии должен прилететь к нему, когда отец решиться выбраться из гроба. Мой выбор оригами не был чем-то особенным — это традиционный цветок, который растёт повсюду на землях Сонного королевства. Кроваво-алый мак, цветок вечного сна. Таким образом я умоляла его вечно прибывать в своих сновидениях, ибо у меня не было яростного желания убивать его во второй раз, тем более опять придавать его тело вечно голодному океану.       Я мельком оглядела всех. Из крестьян никто не плакал горькими слезами потери. Только усталая опустошенность заполнила всем глаза, как туманная пелена. Дети скулили у ног взрослых, спрашивая, зачем они отдают последнее их золото мертвецу. За такое родители сердито шикали на малышей.       Ксенофон оказывается за моей спиной заставил жителей деревень и столицы королевства собрать всю свою казну для покойного короля, а затем и для меня. Когда узнала об этом, я от недовольства взорвала половину тронного зала, стоило мне выкинуть кусок мелкого изумруда от болеющего фермера в соседнюю стену. От сильного волнения я хотела сломать себе зубы — это непривычно. Непривычно чувствовать себя бушующим штормом, у которого не было стоп-рычага. Стоило мне чуть-чуть расслабиться, я велела всем возвращаться по домам и готовиться к похоронам. Мне плевать, что в королевской казне хоть шаром покати. Мои люди (твои подданные, отец) должны хоть на чём-то есть и делать свою работу.       Что-нибудь придумаем.       Мачеха вся дрожала. Она была окутана серой шубкой, скрывавшая её строгую осанку, тонкую бледную шею и маленькие плечи, покрытые серыми веснушками. Ей совсем не хотелось быть тут — в окружении бастардов её мёртвого мэйта. Она никогда не старалась с нами общаться, стоило ей появиться в замке. Отец убил её родителей за то, что те посмели продать свою дочь в руки мелкого лорда из Двора Зари, а затем посеял половину земель Двора зимы в адском огне, когда испуганная девушка пыталась убежать от него. Мне было десять, когда папа появился в доме с бессознательной фэйкой на руках, покрытой кровью и с магическим ошейником, державший её на территории Хайбёрна, лишая возможности к очередному побегу. Именно этот ошейник упал с её тонкой шеи в день убийства отца — и она закричала. Закричала от жуткой, древней боли, разорвавшая её сердце на мелкие куски и истерзанную душу.       Мэйтовская связь разорвалась. Её мэйт мёртв, её часть души исчезла из этого мира.       Я не знаю, хочет ли Элайза присоединиться к нему. Не очень-то мне хотелось ломаться без разрешения в её мысли и добывать ответы, но я решилась спросить сейчас, чтобы потом не находить её холодный труп в собственной спальне:       — Ты хочешь присоединиться к нему, Элайза Сапре?       Элайза выдохнула солёный воздух. Я сняла с себя капюшон тёмного плаща, чтобы мачеха взглянула мне в глаза. Она, как обычно, прелестна. Миниатюрная кукла с ярко-карими глазами, чувственными губами и бархатными ресницами. Белоснежно-серебренные кудри собраны в аккуратный пучок, куда Элайза затолкала золотые заколки в форме стрекоз с рубиновыми глазами. Тонкие пальцы шахматистки скрыты в кожаных перчатках.       Я положила на хрупкое плечо этой женщины руку. Элайза вздрогнула, её кости отозвались на мои прикосновения.       Я могу её сломать. Так же легко, как хрустальную вазу.       Сила отца бурлила в моих венах, что иногда толкала меня к краю полного безумия. И все это знали — каждый житель острова дрожал от этой силы, ощущая смертельную опасность. Никто вообще не ждал того, что в наследники короны отец выберет вместо своих сыновей, имевшие опыт и больше влияния среди аристократов, меня — вечную домоседку, знающая мир только через книги.       Отец при жизни обожал всех удивлять. Даже после смерти умудрился всех оставить в шоке и ужасе, включая кровных детей.       Элайза взглянула на меня. Глаза широко раскрыты и испуганны.       — Ты теперь свободна. Магия отца больше не держит тебя тут.       — Ты хочешь избавиться от меня? — тихо прохрипела женщина.       Я нахмурилась.       — Если ты хочешь уйти, я ничего не скажу и не буду останавливать тебя. Буду давать тебе деньги, пока не найдёшь себе постоянную работу. Тебе решать.       Элайза грызла меня взглядом. В скором времени дождевая вода стала разрушать её прическу. Серые нитки волос прилипли ко лбу.       — Дай мне подумать.       — Сколько?       Она сжала губы.       — До Осеннего равноденствия я точно уйду.       Естественно. Я невольно усмехнулась и начала произносить молитву, сложив руки на груди. Никто от меня не отставал — все сложили руки в молитвенном жесте. Под конец все стали медленно отходит назад, подальше от морского берега, чтобы не попасть под горячую руку.       Я кивнула головой. Пора заканчивать с этим.       — До празднества Вэро, отец.       Стоило произнести последние слова мертвецу, море ринулось к гробу. Сквозь тёмную воду я увидела знакомые с детства огромные когти монстра, стражника усыпальницы нашего рода. Тот с треском захлопнул крышку гроба и потащил к бездне очередного мёртвого короля в свою коллекцию.       Я мрачно взглянула на заплаканное лицо Гула, решивший постоять рядом. Он молча обнял меня, обхватив крепкой хваткой мне шею и уткнулся лицом в плечо. Устало наблюдая за мрачной погодой и слушая плачь младшего брата, я пыталась преобразовать в своей памяти лицо своей матери. Она бы также, как Гул, рыдала бы от горя потери любимого человека.       Мои глаза же были сухи. Всю жизнь отец учил меня к тому, чтобы быть хладнокровной на его похоронах, что сильно озадачивало меня. Он никогда не учил братьев и старших сестёр контролю эмоций. Наверное, он считал меня размазней и пытался это исправить, но я мутно помню свои детские слезы. Помню то, что постоянно читала книги из его собственной библиотеки, как засыпала на отцовских коленях во время заучивания длинных заклинания, как старалась понять его маниакальную потребность в смертных рабах. Я знаю, что начало этого пошло от моей мамы, от смертной женщины, укравшая юное сердце короля Хайбёрна. Но после её кончины, отец сошёл с ума. Может, она небрежно поклялась ему в том, что будет вечно жить для его спокойствия? Мама очень любила раздавать каждому встречному невыполнимые обещания — ей нравилось кидать в лицо папе сладкие слова о своей верности, нежно прижиматься к нему и постоянно сводить его с ума своей своеобразной любовью.       Я видела в этом смысл его одержимости. Но думать об этом нету смысла — как никак, он мёртв. Конечно, вероятно — ненадолго, но после его убийства я смогу забыть про его заскоки о людях. Мне придётся думать над тем, как заставить Лордов и Леди остальных Дворов Притиании прекратить следить за нами. Я понимаю их опасения, но у меня чесалось под рёбрами щелчком пальцев превратить их шпионов в ничто, ибо те надоедливо сверлили нам с Гулом спины любопытными взглядами. В знак предупреждения от меня, я послала волну силы по всему острову, сотрясая землю, сотрясая чужие подсознания. Гул кинул злобный взгляд в сторону леса, учуяв испуганных чужаков. Я повернулась к нему и прижала к себе. Младший брат тяжело дышал.       — Пошли домой, Гул.       Гул покрасневшими глазами внимательно взглянул на меня. И почтительно кивнул головой.       — Да будет так, Ваше Высочество.