Что-то вечно

Дождь мирно постукивал по крыше. Мастер мой сидел за столом, штопая свою неизменную простую рубаху. Я сидел на краю стола — стол печально поскрипывал — и смотрел на него. На обнажённые крепкие плечи, на тяжёлый хвост огненных волос, текущий по широкой спине, на склонённую голову и громадные руки, в которых иголка была едва заметна — тоненький серебряный блик. Я знал его так хорошо, как не знал даже себя — и всё равно не понимал, что теперь делать. Никогда не представлял, что случится, когда найду его. В итоге — он нашёл меня на самом краю отчаяния — так же, как сотни лет назад. Такой же, как сотни лет назад, только со шрамом, пересекавшим грудь наискосок и наверняка нывшим сейчас, когда дождь отбивал на крыше свой вечный походный марш. …А я теперь был — наполовину седой. Я знал, что если сейчас встану и сниму заколку, стягивающую его волосы в хвост, если зароюсь в них пальцами, ощущая, как между ними текут тяжёлые жёсткие пряди, — он бросит шитьё и подхватит меня на руки, и я по-настоящему вспомню, какие на вкус его губы и как темнеют его глаза, когда он нависает надо мной, прижимая мои ладони к кроватной спинке, и я послушно цепляюсь за неё, и — я сижу на краю стола и смотрю, как Мастер мой заканчивает шитьё и перекусывает грубую нить. Я вздохнул. Мастер встряхнул рубаху, натянул и повернулся ко мне. — Какой-то ты, Валь, как в воду опущенный. Последний раз ты так выглядел, когда мне признавался. Что теперь не так? Я улыбнулся: — Вы слишком хорошо меня знаете. — Конечно. — Он серьёзно посмотрел на меня из-под чёлки, падавшей ему на глаза. — Столько лет крылом к крылу. — И столько в разлуке. — Кое-что не изменится никогда, — улыбнулся он. — Вот, например… Его ладонь легла мне на бедро, знакомо скользнула к внутренней стороне. — У тебя родинки вот здесь. Три, рядом, как созвездие. А ещё… Ладонь соскользнула ниже, пальцы погладили щиколотку, защекотали босую ступню — и я дёрнулся, закусив губу, чтобы не рассмеяться. — Всё так же боишься щекотки, да… И губу закусываешь по-прежнему. Мастер мой поднялся, шагнул ко мне, взял за подбородок, не давая отвести глаза — как много — несчётно много — лет назад, когда… — Когда я тебя впервые любил, ты так же губы кусал, — поделился он, гладя меня большим пальцем по щеке. — Отпустить себя боялся, такой упрямый… У меня перехватило горло. Не зная, что сказать, я обнял его. Щёлкнула, расстёгиваясь, заколка.