"Министерство времен года"

- Ма-а-а-а-а-арт! Ты вообще в курсе, что ты Март?! Стремительным порывом, даже скорее ураганом, достигшим крайней степени своего возмущения и теперь сметающим все на своем пути, в кабинет ворвался светловолосый юноша, на голове которого явно отмечало вечеринку не одно стадо слонов: с золотистым отливом кудри торчали во все стороны, как недоваренные, а потом застывшие в той же позе, макаронины. Свободная светло-зеленая майка, спадавшая с одного плеча, была криво заправлена в белые короткие бриджи, весьма соблазнительно открывающие стройные ноги, а всегда наивные голубые очи сейчас метали чуть ли не шаровые, размером с хороший футбольный мяч, молнии. - Ты на календарь смотришь?! Что это вообще за нахрен? Да ты, блин, как можешь, я прям… - всегда красноречивый Есенин, обладающий весьма обширными познаниями в области великого и могучего, выражался сейчас, мягко говоря, не совсем литературно. Чтобы довести его до такого состояния нужно было, как минимум, разработать хитрожопую и хорошо продуманную стратегию, потом медленно, но верно ей следовать, и уж только после этого наслаждаться результатом. Непонятно, какому суициднику пришла бы в больную голову идея нарочно злить порой нервного и очень творческого Есю, но хозяин данного кабинета сделал это не нарочно, и, даже более того, случайно. Вот ведь талант-то. - М-м-м… - задумчиво раздалось в ответ на гневную тираду от мужчины с довольно длинными волосами угольного цвета, рваным каскадом закрывавшими почти все его склонившееся к игровой приставке лицо вместе с темно-синими, часто прищуренными глазами. Есенин уже собрался было продолжить, но, наконец-таки увидев, что его вообще не слушают, покраснел от злости, побелел, подошел к игнорирующему его субъекту, вырвал из его рук приставку и, открыв пластиковое окно, отправил электронику целоваться с асфальтом. Длинная темная челка плавно разделилась на две части, открывая озлобленные и пока еще слегка опешившие темно-синие угли, на что Есенин лишь злорадно хмыкнул и нагло уселся на подоконник. - А не охренел ли ты? – четко проговаривая каждое слово, прорычал брюнет, поднимаясь с насиженного дивана и угрожающе надвигаясь на свою предполагаемую жертву. - А ты не охренел?! В курсе вообще, какое сейчас число?! – Лирик спрыгнул, переставая изображать из себя рассерженную ванильку, и переместился в противоположный угол комнаты, где висел необходимый ему сейчас календарь, в который он не побрезговал тыкнуть пальцем. – Смотри внимательно! Сейчас уже двадцать третье! Марта, между прочим! А на улице что? День Защитника отечества?! - Тебе чего надо? – уже не так зло фыркнул собеседник, сдаваясь под напором блондина и возвращаясь обратно на свое насиженное место. - Мне чего надо? Издеваешься?! Ты двадцать три дня ничего не делал! Где? Где, я тебя спрашиваю, соответствие с Госпланом?! – вновь набирающий обороты ураган моментально оказался возле стеллажа с бумагами и, обнаружив нужную папку, кинул ее брюнету, нечаянно попав тому в лицо. – Читай, там черным по белому написано! - Не буду я ничего читать… - хотел уже было возмутиться обладатель холодных чернильных глаз, но, столкнувшись с совсем не теплыми бирюзовыми ледышками, послушно открыл папку. – Ну, и? «Температура – от минус трех до плюс десяти, яркое солнце, прилет птиц, появление первой листвы…» И че? - Это тебе не «че», а то, к чему мы должны были прийти! Ну и где твой коммунизм и вера в светлое будущее?! Где, я тебя спрашиваю?! Я околел, пока сюда добирался, это нормально вообще? Минус десять – ты издеваешься?! - Ты мне приставку выкинул! Вот это я и называю издевательством! - Жуков… - Есенин недобро сощурился и, пользуясь тем, что его дуал сейчас сидит, угрожающе навис над ним. – Тебе вверены полномочия, от которых ты исправно уклоняешься! Может, напомнить тебе, что ты отвечаешь за март, а я за апрель, и все, что не доделал ты, приходится доделывать мне? Забыл, что было в прошлый раз?! - А что я такого тогда не доделал, м? – голос Жукова приобрел игривые нотки и, недолго думая, он положил широкую ладонь на тонкую талию юноши и притянул его к себе, скрещивая на его спине руки замком, при этом коварно улыбаясь. - В прошлый раз я за тебя топил весь снег, а потом справлялся с вышедшими из берегов реками, и… - высокий голос блондина резко оборвался, когда рука скользнула ниже и внезапно оказалась на округлой ягодице под бельем. - Продолжай, - издевательски хмыкнул Жуков, несильно сжимая руку и удовлетворенно получая на этот жест сбивчивый тихий стон. - Ты - безответственная катастрофа! Еще и извращенец. Бесишь! - Есенин, вопреки своим словам, вальяжно расположился на коленях брюнета и обхватил ладонями его лицо. – Что, так сложно уделить несколько часов своим прямым обязанностям? - С каких это пор ты стал таким ответственным? – настойчивая рука покинула бриджи, переместилась выше и удобно расположилась во взъерошенных белых локонах. - С тех пор, как тебя встретил! – отчего-то покраснел Есь и обиженно отвернулся. – Мне вообще положено отлынивать от работы, а выходит, что я делаю ее за нас обоих! - Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее! – Брюнет повалил не особо-то сопротивляющегося блондина на черный кожаный диван. – За нас обоих, говоришь… - Я не это хотел сказать! – жалобно пискнул Есенин, прекрасно узнавая азартный огонек, блеснувший в глубоком взгляде Маршала. Да, он мог сколь угодно смело кричать о том, какой брюнет безалаберный в работе, но стоит только оказаться придавленным этими сильными руками к какой-нибудь горизонтальной или вертикальной поверхности, как вся уверенность моментально разбивается в пух и прах, не послав на прощание даже воздушного поцелуйчика. - Но сказал именно это. К слову, если ты забыл, то помимо Госплана есть еще личное видение начальства. А ты видел Максима? Нет? Ну, так я скажу тебе, что он в последнее время ходит чернее тучи, отсюда и погода за окном, как в середине зимы. Еще есть вопросы? - А что с ним? – тут же спросил Лирик, пытаясь оттянуть момент их бурного примирения. Все же очень опрометчиво было кричать на Жукова тогда, когда они не виделись, по меньшей мере, месяц. В общем, Есенин бы и дальше куковал на Гавайях, если бы не самый "радужный" прогноз погоды с родных берегов. По уставу ответственный за следующий месяц обязан прибыть ровно за несколько дней до смены караула, так что время на отдых еще оставалось, но Есь не мог проигнорировать столь плохие известия, поэтому тут же примчался домой. И, как теперь выясняется, виноват в этом вовсе не Жуков, а более высокопоставленное лицо. Столь строгий график прибытия на место, кстати, был установлен лишь в их весеннем подразделении, тогда как у той же Зимы все стояли на ушах, пекли булки и запускали праздничные салюты. Ну, собственно, какой начальник, такие и порядки. - Гамлет динамит, - недовольно ответил мужчина, потому что рассчитывал на прекращение дальнейших расспросов и переходу к более интересным вещам. Но, раз уж Есенина так долго не было, то он и не знает, что начальник со своим основным фаворитом посрался вдрызг, последствием чего стала аномально низкая температура, которая напрямую зависела от настроения начальства. Оно всегда влияло на вверенный ему сектор, поэтому, если Гамлет не оттает и не простит своего обожаемого Максика, в данный момент именуемого «скотиной проклятой», то расхлебывать последствия затянувшейся зимы придется ветреному Лету, который не только затопит всех к чертям собачьим, но и скажет «ути-пути как весело!» на проплывающие мимо крыши домов. Жуков, конечно, тоже не искрился позитивом, так как Есенин уехал отдыхать после нервного срыва, устроенного Штирлицем, и делать ему было особо нечего, но в нынешнем состоянии природы виноват был исключительно Горький. - Да он вообще взрывчатка, - вздохнул Есь. Маршала такое положение дел явно не устраивало, так как вся интимная атмосфера уплыла, сменившись задумчивым молчанием, исходившим преимущественно от блондина. Поэтому он поспешил отвлечь парня от мыслей о всяких там Гамлетах. - Думать только обо мне… - словно заклятие прошептал мужчина, чем вернул своего любовника из размышлений о жизни и котятах. - … смотреть только на меня, - с легкой улыбкой закончил Есь и, притянув его за шею, жадно впился в холодные тонкие губы, удовлетворенно ощущая, как властный требовательный язык оказывается внутри и пока что изучающее ласкает белые зубки и такие милые пухлые щечки, с появляющимися от смеха симметричными ямочками с одной и с другой стороны. Что ни говори, а по всему этому он с лихвой успел соскучиться за дни, проведенные в тяжкой, но необходимой всем разлуке. Иначе бы включился Дарк-Есенин и все бы повесились. *** - Гек, - охнул невысокий парень с русыми короткими волосами, когда почувствовал знакомое прикосновение к коже на руках. Не узнать было невозможно – только Гексли так обнимал его: сначала осторожно, как бы спрашивая разрешения, а потом более настойчиво, но все равно ласково. Стоило только известному всем имени сорваться с губ Дюмы, как на первый взгляд тонкие, но очень сильные руки крепче сжали плечи и притянули к чуть подрагивающему стройному телу, обычно сокрытому ото всех яркими майками или рубашками. - Мне холодно, - прошептал рыжеволосый юноша, прижимаясь к горячей спине стоящего у плиты Посредника. - Не по адресу, - тихо рассмеялся тот, возвращаясь к тесту для будущих блинчиков. - Почему ты Зима, и при этом такой теплый, а я Лето, и все время мерзну? – задумчиво, даже с ноткой обиды, произнес рыжий и, отлипнув от своего коллеги, уселся на кухонную столешницу, принимаясь болтать ногами. В мороз, в жару, в снег и в слякоть он носил исключительно короткие шорты, жалуясь при этом, что ему все время холодно. - Наверное потому, что нужно одеваться теплее? – хмыкнул Дюма, кидая на парня многозначительный взгляд, трактовать который можно было по-разному. -И как я буду выглядеть? Ну уж нет, лучше совсем околею! Дюма хотел добавить, что он и так выглядит несколько нелепо с этим странноватым сочетанием пестрых цветов в одежде, но решил промолчать. А то мало ли. Гексли, конечно, не Гамлет, но что-то от него явно имелось. А собирать по кусочкам разнесенную вдребезги кухню в ближайшие планы у него не входило. - Что готовишь? – любопытные ярко-зеленые глаза посмотрели на тесто нежно-кремового оттенка. Прядь длинных рыжих волос, все это время накручиваемая на указательный палец, наконец, была оставлена в покое. - Блины. - Покормишь? – Гексли изобразил щенячьи глазки, что делать у него получалось всегда на твердую пятерочку. - А у меня есть выбор? – ласково улыбнулся Дюма, на мгновение встречаясь взглядом с озорными горящими искорками. - Не-е-ету, - довольно протянул Советчик, спрыгивая с кухонного стола и вновь стискивая обладателя пшеничных волос в объятиях. - Ты что-то конкретное хотел, или так, зашел поболтать? - Мне скучно стало, - признался рыжий и вновь сменил место дислокации, на этот раз оказываясь сидящим верхом на стуле. – Габен спит. Штир строит графики. Дост… вот чего не знаю, того не знаю. - Как так? Твои же подчиненные, - осуждающе покачал головой Дюма, включая огонь под заранее приготовленной сковородкой. - Можно подумать, ты всегда знаешь, где твои носятся, - обиженно буркнул Гек. В его словах была доля истины, потому что в данный момент Дюма действительно не знал, где находятся руководители месяцев зимнего отдела. - А что, мы как пост Максу сдали, так и перекрестились. Можно хоть посидеть спокойно. - О да, - хихикнул парень. Одно воспоминание о том, как все пытались заставить Гюго в прямом смысле «рожать снег», потом уговаривали Роба установить нормальную зимнюю температуру, когда он приводил какие-то непонятные доводы, что это не рационально, затем пробовали отвлекать Дона от его изобретений и все-таки свести на «нет» осточертевшие всем лютые морозы, заставляло Гексли в душе счастливо улыбаться. Все же его подразделение славилось стабильностью, хотя, если Штира, скажем, занесет в Июле, то все задохнутся от жары. Поэтому Достоевскому было дано особое указание «беречь силы и нервы дуала, пока тот не сдаст свой пост Габену». Но тепло любили все, также как и Советчика, потому что не любить это рыжее солнце было просто невозможно, вследствие чего можно смело заявлять, что начальнику летних месяцев крупно повезло – не было возникающих у других проблем. - Кстати, ты не знаешь, почему у нас до сих пор не распустились листья? - Понятия не имею. Наверное, эти как всегда чего-нибудь не поделили, - поежился Гек. Максима он не любил. Более того, он его боялся, так что лезть во взаимоотношения между коллегами с другого этажа не было совершенно никакого желания. Весеннее подразделение ничуть не оправдывало клише «весна – пора любви». Их квадра была самой суровой, так что пору любви можно было смело переименовывать в «пору зла». Ну, или же в «пору садомазохизма». Как кому больше нравилось. - Ох, я же попросил, чтобы все было не как в прошлый раз, - вздохнул Дюма. – Я над ними не властен, так что сейчас не в моих полномочиях следить за погодой, но всему же есть предел! На сковороде, словно соглашаясь с ним, возмущенно зашипел будущий блинчик. - Мое дело сторона. Вступлю в права, тогда и начну порядок наводить, - зевнул рыжий и устало лег на стол. - Весна должна быть весной. А в итоге все меня обвиняют, что я не хочу сдавать пост. Пф. - Не расстраивайся. Наверняка, во всем Горький виноват. - Если липа не цветет, виноват Волан-де-Морт, - усмехнулся начальник Зимних месяцев, продолжая свое занятие. - Во! Точно! А я-то думаю, кого он мне напоминает… - Гексли рассмеялся. А потом, заметив, что стопка с блинами заметно начинает расти, подскочил и захомячил сразу две штуки. - Эй, ну нельзя же так! - Мошно, мъе вшо мошно, - прошамкал зеленоглазый и, прожевав и цапнув с собой еще парочку, чмокнул Дюму на прощание и покинул его кабинет-кухню, в которой всегда можно было найти уют и спокойствие. - Как тебя только начальником сделали, - невольно улыбнулся Дюма ему вслед. На самом деле ветреный Гек когда надо брал все в свои руки и выполнял работу безупречно, особенно в месяцы своего правления. Но в свободное от работы время на руководителя он был совсем не похож… Но именно поэтому Дюме так нравилось смотреть, как улыбка до ушей неожиданно сменяется полной серьезностью во взгляде, а четкие, бьющие в цель распоряжения, делают этот мир еще прекраснее… *** - Вызывали? Холодом этого голоса можно было бы повторно заморозить всю Антарктику. Но, так как такой задачи не стояло, то все обошлось без жертв, лишь занавески поежились от созданного открытой дверью сквозняка. - Проходи. Не менее холодный голос и, соответственно, такой же взгляд, послали в ответ вспышку мороза. Воздух задрожал от напряжения, пропущенного через него обоюдными, полными ненависти взглядами. Юноша с хищными, но изящными чертами лица тихо закрыл дверь, слегка качнув малиновыми волосами, доходившими ему до лопаток, и сдержанной походкой прошел к месту напротив огромного кресла начальника, в котором восседал черноволосый мужчина в дорогом черном костюме. Ярко-красные глаза были слегка сощурены от напряжения, но поза оставалась спокойной и властной. Пришедший гость не выказывал ни страха, ни испуга, только лишь холодное терпение и явное нежелание оставаться наедине с этим человеком. Максим, на долю секунды остановившись на изящных руках, скрытых от него сейчас белыми перчатками, скользнул ниже, по черной идеально выглаженной рубашке, и замер на расстегнувшейся пуговице. Гость, заметивший этот взгляд, поспешно устранил недостаток в своем внешнем виде и вновь встретился взглядом со зрачками, похожими на горящие рубины. - И что же Вам от меня понадобилось? – осведомился гость в свойственной ему высокомерной манере. - Гамлет. Ты долго будешь делать вид, что я никто? - А разве это не так? – вопросом на вопрос ответил подчиненный. – По-моему, это ВЫ сделали свой выбор. - И какой же? – губы дрогнули в легкой усмешке. Когда Гам строил из себя холодную глыбу, Максу хотелось взять его прямо здесь, на столе, наплевав на то, что кто-то может услышать. Пусть слышат. Все должны знать, кому принадлежит этот строптивец. - Господин начальник, - интонации были полны ироничного презрения и сарказма, - с Вашего позволения, я не стану повторять, что я тогда услышал. И увидел. Но я никогда не позволю трогать меня теми же руками, что и ту шлюху. - Мой милый Гамлет… - Я тебе не принадлежу! - Мой. Еще как мой. Ты со мной, потому что я так решил. И я так хочу. - Черта с два! – Гамлет резко встал и уже собрался выйти, но напоследок обернулся и бросил: - Декабрь тебе не откажет. Совет вам да любовь! Что ни говори, а весеннее подразделение по праву называли самым холодным. И, если Зима славились своим домашним уютом, Лето – яркостью, а Осень – очешуенной пафосностью, то у Весны не было ничего, кроме кромешного льда, застывшего в глазах основных руководителей. - Декабрь, говоришь… - хмыкнул Макс, а потом, обращаясь уже не к воображаемому Гюго, а к тому, кому подвластен был весь май со всеми вытекающими отсюда последствиями, с долей грусти выдохнул: – Дурак. *** - Нет, так решительно невозможно работать! «Министерство времен года и месяцев лета», название которого, к слову, до нервной дрожи бесило Наполеона, т.к. сия приписка означала признание власти какого-то там Гексли, располагалось в огромном новом здании на восемь этажей. На вопрос, почему именно месяцев лета, а не зимы или, скажем, весны, ответить довольно просто: инициатором строительства нового здания, а также главным инвестором, являлся Гек. Вся квадра была очень даже не против такого поворота событий, потому что быть «четвертой, последней, дельтой» всем изрядно надоело. На возмущения Напа Дост, ощущавший спиной молчаливую поддержку Штира, принялся яростно доказываться, что так звучит действительно гармоничней, на что Есь лишь грустно вздохнул, косясь на разъяренного полудуала, и пожал плечами, мол, они строили – они и заказывают музыку. Дальше, вроде, все улеглось. Гамме, отвечавшей за осень, выделили самый высокий – восьмой – этаж, и даже по чертежам Дон Кихота сконструировали Наполеону огромный красивый трон на курьих ножках, который не только ловко убегал от свистящих ему вслед гаишников, но и готовил яичницу, стрелял из лука и копал могилы. Зачем последняя функция подобному агрегату не смог объяснить даже сам конструктор, но отмазался фразой «все в быту сгодицо». Из всех подразделений Осень была самой индифферентной ко всему происходящему. Жара? Ок. Снег среди лета? Плевать. Ни тепло, ни холод на их капитал никак не влияли. Более того, зарабатывать на разнице температур еще никто не научился, поэтому обитатели восьмого этажа обычно даже не смотрели в окно, не то, что сопереживать несчастным, нерасцветшим вовремя листочкам. Они гордо держались особняком, как и весь шестой этаж с их ледяной весной, поэтому сильно удивились, когда в большую просторную комнату отдыха ворвалось нечто тоненькое, маленькое, в голубом свитере, но очень шустрое, и, громыхнув увесистой папкой по столу, произнесло вышеупомянутую фразу. - Холоп, ты чьих будешь? – пафосно раздалось с высоченного трона на куриных ногах, в данный момент кормивший приспособлением для рытья могил, временно преобразованным в ложевилку, великого и ужасного Царя с огромной буквы «це». Достоевский, а это был именно он, растерял весь свой пыл, стоило ему только оглянуться вокруг. Здесь он не был никогда, так что отвисшая челюсть, встретилась с шахматным, натертым до блеска, полом, хихикнула, да так и осталась в объятиях своего нового дружка. У каждого подразделения была своя система организации личного пространства начальства. У Беты-весны это были личные кабинеты, обставленные под конкретного человека, у Альфы-зимы имеющиеся кабинеты находили свой выход в огромной кухне-гостиной. Про территорию Лета-Дельты говорить следует отдельно, потому что в тех пестрых лабиринтах путался даже сам Гек, а вот у Гаммы-Осени существовал огромный зал, выглядящий как дорогое казино. В центре располагалась всем известная рулетка, по бокам от нее имелись столы для карточных игр, и отдельным пунктом шел трон, на котором восседал их предводитель. Сюда часто, особенно по ночам, набивались целые толпы более мелких сотрудников, чтоб просадить или выиграть несколько пачек так мелодично шелестящей зелени. Сейчас же в комнате находилась лишь пять личностей, включая и забредшего Доста. Джек и Драй стояли у рулетки, Нап, как оговаривалось раньше, купался в лучах своего величия и с высоты куриного трона наблюдал за подчиненными, Достоевский же стоял и смотрел на еще одного, непонятно как попавшего сюда субъекта. Высокий черноволосый мужчина, исполняющий роль крупье, исподлобья посмотрел на гостя и вновь вернулся к раздаче. - А ты что тут забыл?! – возмущенно выкрикнул Дост. - Я тут работаю, - усмехнулся Штирлиц. – Двадцать три, красная. - Ха, cъел? – усмехнулся Джек, загребая к себе выигранные фишки. На лице беловолосого Драйзера не дрогнул ни один мускул, но, наклонившись, он прошептал ему нечто такое, что заставило брюнета со смазливым личиком и малиновым галстуком поверх серой рубашки, похолодеть от ужаса. - Ну так по какой причине ты смеешь нарушать наш покой? – Нап вновь вернулся к насущным проблемам. - Люди! У меня бобры умирают! Смотрите статистику! – С этими словами Достоевский дрожащими руками развернул какой-то листок из своей папки и продемонстрировал его окружающим. - Сдохли – на шапки пойдут, - безразлично раздалось со стороны входа, и в комнату зашел черноволосый молодой мужчина с длинным хвостом практически до колен. - Как так можно! Они же… живые! - Присоединишься? – спросил Драй у вновь пришедшего, на этот раз ставя на черную семерку. - Благодарю, но вынужден отказаться. Завтра предстоят большие траты. Идем покупать меха. - Ах, давно хотел бобровую шубку! – игриво произнес Наполеон, поправляя на голове съехавшую корону, особенно ярко выделявшуюся на фоне красных слегка взлохмаченных волос. Меховая мантия скрывала все остальное его одеяние, но на пальцах красовались многочисленные перстни. - Это негуманно! – выкрикнул Дост. – Вы хоть в окно смотрите? Там же зима! - Плевать, - хмыкнул Баль, усаживаясь на подлокотник трона своего номинального начальника. - Резонно, - добавил Джек. – Если холода все же свалят, то как мы будем наживаться на продаже генномодифицированной кукурузы, а? - Ты пришел немного не по адресу, - в голосе Драйзера проскользнула несвойственная ему мягкость. Что ни говори, а он питал внутреннюю слабость к похожему на девочку белокурому ангелочку. – Это к Бете. - Я их боюсь, - пробурчал он. – Там одни конфликтеры… так вы мне поможете? - Нет, - Наполеон, соскочив с трона, подошел к столику с шампанским. – Нам все равно. Ты свободен. - Но… - поняв, что его никто здесь понимать не собирается, он бросил последнее, что ему оставалось в этой ситуации. - А с тобой мы дома поговорим! Дост, забрав с собой папку, кинул уничтожающий взгляд на Штира и скрылся за дверью. - Как мило, - подло хихикнул Нап. – Я прям поражаюсь твоей выдержке! - Сам поражен, - откликнулся Штир, внутренне взвешивая, не кинуться ли вслед за обиженным дуалом. Однако, чувство долга победило, и, успокоив себя решением, что вечером они обязательно поговорят, Администратор продолжил выполнять свои профессиональные обязанности. *** Надежды, которые все втайне возлагали на примирение Мая и начальника весеннего подразделения, себя не оправдали. Их отношения только ухудшились и температура за окном упала еще на несколько градусов, заставив дрожащего Лето-Гексли простучать зубами нечто в стиле «Да пусть трахнутся уже, наконец!». Конечно, в осиное гнездо лезть никто бы не осмелился, и давать советы плюющимся ядом змеям все равно, что добровольно залезть в пасть к милой-премилой акуле, но мысленно все уже проклинали их размолвку, потому что сказывалась она уже на всех обитателях министерства. Даже любивший крепкий морозец Дюма с тоской смотрел в окно на непрекращающуюся вьюгу и часто вздыхал. Сегодня был последний день власти Жукова, после чего ее переймет Есенин, на которого снова были переложены возродившиеся надежды. Да, он, может, и повысит температуру на несколько градусов, заставив посеревший снег таять на глазах, но проблема оставалась в том, что без прямого указа начальства сделать он ничего не сможет, а так как Макс от злости распорядился «морозить всех капитально и основательно», то Есь вряд ли бы смог что-то изменить в сложившемся положении. Виновник всей этой редиски, т.е. Гюго, всячески отбрыкивался от любых расспросов о том, что же произошло между этой троицей, но недвусмысленно намекнул, что виноват, скорее, не он, а «кое-кто с вампирскими глазищами». Так, собственно, все и думали, но пойти и открыто объявить Горькому, что он виноват во всех смертных грехах, боялись, потому что в этом случае могла бы понадобиться способность трона Наполеона копать могилы. Правда, если бы это действительно случилось, Дон в итоге очень бы расстроился, потому что пробить замерзшую каменную землю небольшой садовой лопаткой с цветочками не удавалось еще ни одному трону-могильщику. Все сводилось к тому, что весна просто обязана наступить, а иначе потом, через пару месяцев, Гексли будет с радостью вопить, что он утопил очередную деревню. Но пока он просто клацал зубами, прижимался к Дюме и в сердцах проклинал своего конфликтера. Как-то проснулся Габен, удивился, что пора зимней спячки еще не прошла, и заснул обратно. Достоевский бегал по четырем нижним этажам, которые занимал многофункциональный центр вместе с ЗАГСом, ОУФМСом и гринписом, и жалобно кричал, что у него скоро сдохнут не только бобры, но и рыбки в аквариуме. Штирлиц, получивший от него же по башке за то, что он ошивается без дела на этаже Гаммы, тенью следовал за дуалом и даже иногда помогал выбить очередную справку. Вся альфа лишь печально разводила руками, типа ни при чем они здесь, пост свой сдали уже как два месяца назад, а в холоде виновата психованная бета с их неуравновешенным начальником. Гамме было поначалу все равно, но как только резко возросла цена на зерно и упала на холодильники, коими непосредственно торговал Джек, внезапно возник неподдельный интерес к погоде за окном. Да и Наполеон заявил, что хочет к себе в комнату букет сирени, следовательно, и Бальзак, скрипя зубами от злости на этот неоправданный пафос, тоже был заинтересован в бесследном исчезновении холодов. Из беты искренне раскаивался, пожалуй, только Есь, хотя он-то был ни в чем не виноват: на работу Жукова мог влиять только Макс, а на предстоящую работу Есенина тоже вышеупомянутая персона. Так что, предполагая продолжение зимы уже в апреле, он ходил и перед всеми извинялся. На охваченном холодной войной шестом этаже находиться он тоже не хотел, поэтому скромно сидел на седьмом, в окружении летних месяцев и их непосредственного начальника. - Вот, держи, - лучезарно улыбнулся Гек, протягивая ему кружку с ароматным кофейным напитком. - Спасибо, - вздохнул блондин и с опаской покосился на Штирлица, на коленях которого удобно пристроился Дост. Администратор на мгновение оторвался от книги, бросил беглый взгляд на доведенного им когда-то до нервного срыва конфликтера, и вернулся к чтению. - Не за что. Скоро даже Дюма поднимется и притащит горячие пирожки с абрикосами! - Да что толку-то, - устало вздохнул Есенин. – Завтра на меня свалят всю работу, а я даже сделать ничего не смогу, так как Гамлет не хочет прощать Максима, а Максим не собирается извиняться перед Гамлетом. - А что между ними произошло? – поинтересовался Гуманист. Кудрявый блондин в ответ пожал плечами. - Не знаю. Знаю, что там замешан был Гюго, и все. Понимаете, нам нужно их помирить как-то, иначе… - …Сдохнут все бобры, - закончил Дост. - Да мы скоро сами окочуримся, - поморщился Гексли, пытаясь заплести из пряди своих волос забавную косичку. - Я тебе окочурюсь, - горячее дыхание обожгло чуть замерзшие уши советчика, после чего он резко развернулся и нос к носу столкнулся с нависшим над ним Дюмой. - Пуся! – радостно вскрикнул он и повис на шее Посредника, едва не рассыпав по полу все пирожки. - Задушишь, - улыбнулся Дюм и кое-как передал поднос с выпечкой понимающе улыбнувшемуся Есенину. – А чего все такие кислые? - Бобры мерзнут, - вздохнул Достоевский. - Я мерзну, - добавил Гек. - И скоро наступит вечная мерзлота, - Лирик с любопытством откусил кусочек от ароматного горячего хлебобулочного изделия. - И что, никаких намеков на продвижение в… - Дюма запнулся, так как в комнату вихрем влетело что-то малинововолосое и, с силой захлопнув дверь, подперло ее с внутренней стороны. - Гамлет, я не шучу! – грозно раздалось по ту сторону баррикад. – Открывай немедленно! - Пошел нахрен! – завопил Гам, доблестно сдерживая очередной удар в несчастную дверь. - Что за… - крики и вопли разбудили Габена. Но, увидев парня с малиновыми волосами, он перекрестился, спросил, где его святая вода, и лег спать обратно. - Открывай, иначе я вынесу дверь! – просьба пойти далеко и надолго была проигнорирована и ничуть не убавила энтузиазма долбящегося. - Отвали от меня! Иди в… - на этот раз Гамлет оказался слабее особенно мощного удара, в результате чего он сам отпрыгнул от двери, которая с грохотом ударилась о стену, являя Дельте, половине Беты и начальнику Альфы разъяренного Максима. Горький выглядел странно: рубашка в нескольких местах была порвана, одного рукава на пиджаке просто недоставало, а галстук грозился спрыгнуть с шеи мужчины и отчаянно раскачивался, вторя каждому движению своего хозяина. - Что ты сказал? – притворно спокойно произнес Максим, почти до крови сжимая кулаки и надвигаясь на дуала. - Я не хочу тебя видеть! Ты - скотина! Ненавижу тебя! – последняя фраза сопроводилась полетом схваченного с подноса пирожка. Макс ловко увернулся, и изумленно посмотрел на Гека, который озвучил этот полет немного охреневшим «уииии». - Сюда подошел! – теряя терпение приказал Инспектор, вновь возвращаясь к нужному объекту. Если все предыдущие попытки объясниться не увенчались успехом, то сегодня сие знаменательное событие уж точно должно произойти. Правда, сделать это оказалось немного сложнее, чем ожидалось, потому что обиженный Наставник царапался, кусался и вырывался, но для Горького не было ничего невозможного, и цель, в любом случае, будет достигнута. Гамлет в ужасе заметался и не нашел ничего лучше, как запрыгнуть на диван Габена. Тот снова проснулся, обнаружил, что его любимый диванчик осквернила такая истеричная мразь и, с криком «изыди!», спихнул его в объятия пестрого ковра. - Я. Сказал. Чтобы. Ты. Немедленно. Подошел. Сюда! – Каждое слово было пропитано свежайшим воздухом из Антарктиды, отчего температура в комнате понизилась до критической для Гексли отметки. Наступив по пути на Гамлета, который совсем некстати решил позагорать на половичке, Гек очутился в объятиях успевшего заснуть дуала. Тот уж было решил прочесть молитву, изгоняющую бесов, но, ощутив знакомый цветочный запах рыжих волос, стиснул Советчика крепче, тем самым пытаясь согреть, и вновь провалился в сон. - Да ни за что! – Гамлет был слишком поглощен перепалкой с Максимом, чтоб заметить неподобающее обращение к его лежащей в низине персоне. – Тебе надо, ты и иди! Нет, стой, не надо! За последней фразой последовали попытки стремительно встать и сбежать, потому что Горький незамедлительно принялся исполнять сделанное ему предложение, но Гам запутался в собственных ногах и вновь рухнул на пол. Правда, пролежал он там на этот раз относительно недолго, потому что сильные руки вздернули его вверх и, закинув на плечо, понесли прочь. - Отпусти! Сволочь! Кобелина! Ай! Получив шлепок по заднице, он слегка притих. Макс извинился на прощание за учиненный им беспорядок и потащил сопротивляющегося юношу в свое логово. Оставшиеся были настолько поражены увиденным (скандала подобного размаха между этими двумя еще не случалось), что боялись нарушить образовавшуюся внезапно тишину – глухую и такую же опешившую. И никто, никто не заметил, что за окном пронзительно чирикнула птица… *** - Эгоист! Тварь! Ненавижу! Я ненавижу тебя! Собственник! Ублюдок! - Ты закончил? – хмыкнул Макс, закрывая дверь в свой кабинет на ключ. От Гамлета не ускользнул этот жест, но он решил играть до конца. - Нет! Ты меня ни во что не ставишь! Не уделяешь мне внимания! Не даришь подарков! Да, и я тебя ненавижу! Максим на это лишь усмехнулся и опустил почти успокоившегося Гамлета в свое кресло. - А теперь слушаем сюда. Никто не имеет права разговаривать со мной в таком тоне, это раз. Никто не смеет мне перечить, это два. И никто не вправе критиковать мою личную жизнь! - Я - твоя личная жизнь! – Гамлет метнул в него уничтожающий взгляд, на что у Макса давно выработался стойкий иммунитет, поэтому он никак на это не отреагировал. – И, раз уж ты решил перечислить все свои «никто», то я скажу, что никто не имеет права изменять мне! - Когда это я тебе изменял? – искренне удивился Горький. Ага. Теперь, кажется, все становится на свои места. - Ответь мне на один вопрос: на что ты так злишься? – уже более спокойно произнес Макс. - Сам догадайся! – огрызнулся Гам и отвел глаза. - На Гюго? - Не произноси при мне этого имени! – прошипел он, от злости впиваясь длинными ногтями в кожаную обивку кресла начальника. - Ревнуешь, – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Горький и присел на край стола, разворачивая к себе отвернувшегося юношу. Тот гордо промолчал. – Ну, и чего молчим? - А что ты хочешь от меня услышать? – буркнул Гамлет и поднял на начальство свои большие серые с легким оттенком зеленого глаза. - Правду. - Пошел на хер… По идее, нужно было за эту фразу его, как минимум, убить, но Макс только улыбнулся. Одними уголками губ, но все же. - Ты даже не дал мне возможности все объяснить. - А надо было? – фыркнул в ответ и снова отвел взгляд. - Безусловно. Я бы сказал, что всегда был тебе верен. К тому же, ты знаешь мои принципы. Гамлет вспыхнул и хотел уже простить ему все на свете, но остался еще один мучающий его вопрос: - А Гюго? - А что Гюго? Он чем-то похож на Гексли – чуть что, лезет обниматься. Конечно, Макс преувеличивал, но там, на лестнице, когда Макс предотвратил падение Декабря, Гюго как-то сам собой оказался в объятиях. А как бы он еще его поймал? К сожалению, Гамлет появился, как всегда, не вовремя, и все не так понял. А заодно и слушать ничего не захотел. - Ага, и ты его там просто так по дружбе лапал! – снова ощерился Гам. - Ты думаешь, я стану извиняться второй раз? – Максим изумленно вскинул бровь. - Да! – нагло ответили в ответ. - Нет, - усмехнулся Максим и, притянув Гамлета за ворот рубашки, требовательно впился в его губы. Послышался протяжный стон, когда Макс пуговицу за пуговицей избавил его от верхней одежды и провел холодной рукой по горячей, отвыкшей от прикосновений, коже. Гамлет выгнулся в его руках и, разорвав поцелуй, позволил, наконец, себя обнять, вернее, требовательно прижать к широкой груди. - Если узнаю, что ты с кем-то мне изменил, то сожгу на костре. И тебя, и жалкого смертного. - Сам не сгори, - двусмысленно прошептал Макс и продолжил избавлять любовника от одежды. На улице медленно, но верно температура радостно ползла к отметке выше нуля. *** - Я, Максим Горький, являющийся действующим начальником вверенного мне весеннего подразделения, сдаю свои полномочия Гексли, являющемуся начальником летних месяцев. Докладываю, что все три месяца мы безукоризненно выполняли свои обязанности, вернули птиц домой и избавили землю от снега. Передаю вам вверенную мне на этот срок землю, дабы вы дальше продолжили наше святое дело. В огромном актовом зале собравшиеся сотрудники с благоговением слушали спокойную и уверенную речь Инспектора, снимающего с себя все обязанности по руководству. Черные волосы были безукоризненно зачесаны назад, черный костюм как всегда смотрелся на нем торжественно и даже несколько готично. Напротив стоял Гексли в белом костюме с букетом белых цветов. Рыжие волосы собраны в аккуратный хвост, в глазах, как и в позе, спокойная уверенность – словом, ничего сейчас не выдавало в нем привычного яркого Гека. - Тебе не кажется, что обряд смены власти какой-то… странный? – шепотом спросил Есенин у сидящего рядом Гюго. - Да все как обычно вроде, разве нет? - Он похож на… свадебный? Есенин так удивился собственному предположению, что замолчал. - Я, Гексли, принимаю у Вас, Максима Горького, полномочия, и обещаю в богатстве и бедствии, болезни и здравии исполнять свой долг и делать все, что в моих силах. Клянусь служить на благо нашей Родины и любить вас вечно! Гамлет, стоявший подле Максима и готовившийся передать после этих слов свои полномочия непосредственно Достоевскому, стоявшему за Гексли, сначала впал в ступор, а потом угрожающе зарычал. - Идиот, это не свадьба! – жалобно воскликнул Дюма, вместе с Напом следивший за процессом на сцене. Так уж было заведено, что при смене времен года все четыре начальника должны были стоять рядом. - Гексли, - недовольно, и как-то даже немного смущенно сощурился Максим, когда отошел от шока. - Ой, прости, - хихикнул он. – В общем, я согласен, давай сюда! Гек вырвал из рук Горького символ власти – изящный жезл с настоящими живыми веточками, которые тут же приобрели более зеленый оттенок, а на ответвлениях распустились яркие красные цветы. - Я объявляю начало лета! Гексли стукнул теперь уже своим жезлом об пол, после чего в зале, откуда ни возьмись, запорхали яркие бабочки. Гек, под радостные возгласы фанатов, сорвал с себя этот классический костюм, являя миру неприлично короткие белые шорты с красно-желтой майкой, и бросил свой, подозрительно похожий на свадебный, букет в зал. - Идиот, - ласково прошелестел Дюма, когда столкнулся взглядом со счастливыми ярко-зелеными глазами - больше Гексли не будет мерзнуть. На три месяца воцарятся тепло и спокойствие. И только Гамлет вновь и вновь станет ревновать своего Максика к каждому столбу, но, благо, на погоду это не повлияет еще добрые девять месяцев, да и Бета была бы не Бета, если бы сейчас Гамлет, обозлившись на оговорку Гека, не обвинял Макса в их тайной связи, после чего не был бы решительно схвачен Горьким и не утащен со сцены за кулисы.