Короли и Королевы

Небо чисто, небо ясно… Непорочная душа, Даже звездные алмазы Не посмеют нам мешать. Пусть шпионы королевы Пуще роз цветут в кустах, Не отступит самый верный Истинной любви монарх. Куренай Аюми восхищался садом, разросшимся вокруг резиденции семьи Куран. В нем все: каждая веточка, каждый цветочек, ухоженные дорожки и насыщенно зеленые от листвы арки — говорило о немалом труде, вложенном нежными, белоснежными ручками Королевы Юки. Подлинное произведение искусства, раскинувшее крылья под индиговым, с оттенками ультрамарина, ночным небом, усыпанном мириадами серебряно-хрустальных звезд. Аромат красных роз, плывущий по прохладе самого темного времени суток, кружил голову. К глубочайшему сожалению, возможность побывать здесь выдавалась нечасто. Кураны, несмотря на королевский титул, не любили публичность, предпочитая тихое, откровенное одиночество своего загородного имения. Да, они бывали на Собраниях и посещали балы, но к себе домой пускали только во время редких приемов, отказаться от которых не получалось по причине вездесущего, довлеющего над чистокровными этикета, который Кураны и так нарушали до максимальной границы. Тем ценнее было приглашение, написанное от руки на дорогой плотной бумаге с вытесненными золотом розовыми плетями. Аюми влюбился в Королеву с первого, весьма скромного, благоговейно-робкого взгляда, которым он осмелился одарить ее прежде, чем поцеловать по правилам узкую, пахнущую красными розами крохотную ладошку. И от тени улыбки в сумрачных глазах внутри разожглось, вспыхнуло незнакомое доселе пламя. По мнению молодого вампира, Королева Юки была именно такой, какой полагается быть правительнице: справедливой, понимающей, ласковой и очень-очень доброй. С ее утонченной, изысканной красотой она казалась совершенством, появившимся на свет благодаря колдовству фей и чародеям. Для каждого у нее находился подбадривающий, теплый взгляд. Ее прекрасные черты заставляли сердце биться чаще: изысканная белизна мрамора, подчеркнутая бархатной глубиной полуночи. Увы, сердце Королевы давным-давно было изранено. Королева страдала. Ее страдание пролегало глубоко, оно не было повседневным, но уже стало привычным, оно жило в ее душе, но было напрочь лишено пошлой смертной обыденности, впивалось когтями, проклятыми колючими плетями в нежную мякоть, заставляя все сильнее струиться кровь. Аюми хотел бы убить того, кто стал причиной теней в глубине прекрасных глаз Королевы, но увы, сразиться с Королем его сил не достанет даже через тысячу лет. Канаме-сама, в отличие от этих смертных корольков, которых презирало все вампирское сообщество, не флиртовал направо и налево, не раздаривал знаков милости и любезностей, которыми так сладко можно было бы обмануться. Наоборот, из года в год он оставался исключительно уважителен по отношению к супруге, каждым словом, каждым жестом, даже самым незначительным, подчеркивая свою братскую нежность. Однако сердце Короля принадлежало другому, его мысли бродили далеко от розовеющих нежно щек Королевы, ее стройного стана и музыкального голоса. Не ее мечтал он кружить в вальсе в бальной зале своего дворца. Аюми не знал имени счастливчика или счастливицы, но всей душой мечтал вырвать тому сердце. — Кирию-кун. Негромкий оклик заставил замереть, сердце заколотилось в ушах, а на щеках вспыхнул придирчивый румянец стыда — как же, задумался и дал застигнуть себя врасплох. Сам того не заметив, Аюми забрел в глубину сада, алые розы сменились белоснежными, обвивавшими небольшую площадку с фонтаном живой изгородью, крупные бутоны выступали самыми строгими, самыми неподкупными сторожами, заставляя склонять голову перед своим молочно-белым великолепием. Это место было посвящено совсем не Королеве Юки. Притаившись за деревом, молодой вампир молился, чтобы Король за журчанием воды не услышал его бешено бьющегося сердца. На бортике сидел мужчина, пропускал задумчиво меж пальцев прозрачную, ледяную до скрежета зубов воду. Словно вышедший из сказки эльф. Он медленно поднялся навстречу Королю, что остановился на близком, недопустимо близком расстоянии. Казалось, их дыхание смешивается, казалось, это расстояние — непреодолимая стена для них. — Куран-семпай. Чуть хриплый голос, как будто мужчина дремал на бортике фонтана, а не ожидал терпеливо полночной аудиенции. Его длинные волосы были забраны в низкий хвост, густой, почти рвавший атласную ленту на части своей насыщенной платиной. Пыль покрывала тонким слоем добротную, но простую одежду: плащ и сапоги на толстой подошве. Когда мужчина сделал шаг вперед, Аюми получил возможность запечатлеть в памяти его четкий, прорисованный луной и тенями профиль. Сердце вновь пропустило удар, а затем забилось сильнее. Столь нечеловеческая, практически совершенная красота просто не могла принадлежать обычному человеку, но на бедре, обвитый зелеными колючими плетями, висел массивный пистолет. Охотник! Только один обладал такой неординарной внешностью и еще более необычным оружием. Кирию Зеро-сан! Сильнейший охотник Гильдии, презревший некогда предложенный пост Главы и выбравший долю странствовавшего одиночки. Рука Короля белой птицей взлетела вверх, длинные, изящные пальцы с непередаваемой тихой, скромной радостью и нежностью заправили выбившуюся из прически платиновую прядь. Против воли Аюми затаил дыхание, ибо глаза Короля переливались… сверкали… Он не видел ничего подобного, не мог словами передать, назвать данное чувство, но оно против воли рождало в груди благоговение. То, как смотрел Король, как он дышал, как пристально ловил каждое изменение во внешности охотника, как замирал взглядом, взмахом ресниц… Невозмутимый по-прежнему, но только внешне. Юному вампиру стало не по себе от интимности увиденной картины. Куда он влез своим грубыми, не предназначенными для тонких операций лапищами? Зачем вообще пошел этой тропой? Но теперь, дабы не выдать себя, ему оставалось только не двигаться с места ни на дюйм. Иначе участь его будет печальна. — Ты отрастил волосы. — Мне показалось это забавным. Голоса спокойные, фразы ни о чем, а глаза у охотника — больные-пребольные. Под пальцами возмущенно затрещала кора — Аюми пропускал через себя всю боль души Кирию Зеро-сана, его глубокую, насыщенную печаль. Канаме-сама слишком силен и темен, он Гадес, бог подземного мира, клубящаяся тьма, запертая в хрупком, белоснежном теле. И Королева Юки не его Персефона. Светлая и легкая, она не в силах выдержать, приручить эту тьму. Только такой же зверь Бездны, ураган в человеческом обличье способен стать достойной парой Королю. — Ректор передавал привет. Впервые Аюми видел, чтобы кто-то с такой нежной бережностью целовал руки мужчины. Охотника. Любимого человека. Нет страшнее преступленья — Мучить жаждою любви. Ни молитве, ни смиренью Не унять огонь внутри. Так недолог миг удачи, Чтоб напиться ночью всласть: Непреклонен к сердца плачу Истинный палач мой — власть.