Smoking

— Знаешь, курение вредит здоровью. — Да ладно, док. Уж вы-то меня подлатаете. ©       Почему-то в баре, вполне уютном и приличном на первый взгляд, становилось все более мерзко и даже жутко с каждым новым промежутком в двадцать пять минут — с дотошностью ученого Ангела отмечала эти промежутки, непривычно для себя самой ссутуливаясь все сильнее над недопитой чашкой чая. Чашкой, на которую то и дело кидал крайне неодобрительные взгляды бармен из-за стойки — казалось, этот взгляд долетает до дальнего столика, за которым она сидела, и укоризненно постукивает по остывшему фарфору. Она и сама была бы не против выпить чего-нибудь покрепче, но просто никак не получалось. Организм совсем отказывался принимать в себя алкоголь — кроме разве что пары бокалов пунша или шампанского на праздничных сборищах — вот только настроение, которое присутствовало на этих самых сборах было сейчас где-то далеко. Да и чай в этом заведении был ужасный, если честно. С каким-то дурным привкусом то ли травы, то ли тряпок. Женщина невольно поморщилась, отодвинув остывшую чашку чуть подальше от себя и прикрыла глаза на пару мгновений. Она была вот практически в безопасности. В отличие от тошнотворных забегаловок, которые им пришлось порой посещать в Австралии или на шестьдесят шестом шоссе, этот бар действительно был милым — все эти крохотные фонарики с разноцветными огнями и флажки, которыми он был увешан снаружи, все это наталкивало на какие-то уютные домашние мысли, волей-неволей привлекая усталые души поближе. Ангела не была исключением, завороженно поддавшись на искушение цветного китайского очарования красок и запахов. Вот только сейчас, просидев здесь почти полтора часа, ей отчего-то становилось странно. Странно и страшно. Видимо, это была своеобразная загадка, которая скрывалась во всех подобных заведениях. Предполагалось, что люди, приходя сюда, будут пить, веселиться, радоваться жизни, или же просто пить, до совершенного забвения, а вот если ты пришел сюда трезвым и на протяжении двух часов все таким же и оставался — трезвым, уставшим и болезненно четко воспринимающим реальность — то это место понемногу начинало выталкивать тебя из своих поначалу гостеприимных объятий, вгоняя в тревогу и тоску. Хорошая философия, неплохо вписывается в это место, как вписываются в него мелькание огней и шорох флажков. Только запах не вписывается — горький и терпкий запах чертовски крепкого табака, который способен курить, несмотря на все ее предупреждения, один лишь знакомый ей человек. — Пытаетесь залиться чаем до беспамятства, док? — окликнул ее ехидный голос с хрипотцой, еще более знакомой, чем табачный дух. Женщина подняла голову, встречаясь с лукавым взглядом напротив, и невольно усмехнулась. — Здешние чаи вполне на это способны, я бы сказал. Эти китайцы какой только хрени туда не пихают — от цветков всяких сказочных лотосов до хвостов бегучей живности, которую ухитрятся поймать. — Что, текила с обрубками ядовитых змей, которую ты хлебал на малой Родине, более безопасный напиток? — вскинула бровь Ангела, вызывая у собеседника приступ веселья. Бывший бандит щелкнул металлическими пальцами, отодвигая шляпу подальше и открывая блеклому свету ламп смеющиеся темные глаза. — Ну, откровенно говоря, он мной хотя бы неоднократно испытан, и пока от тамошней текилы еще никто на моей памяти не сдох — чего же ждать от местного чая…Никому не известно, — завернул Джесси, будто бы между делом, лениво, почти вальяжно откидываясь на стуле и оглядывая бар по сторонам. Для любого наблюдающего за ними человека это было не более, чем простое движение уставшего завсегдатая, но Ангела хорошо знала, что за этим обманчиво рассеянным взглядом кроется четкая выверенная привычка осматривать помещение взглядом, распознающим любой намек на опасность или просто нечто подозрительное. Взглядом, который так крепко соединен с движениями рук, готовых в любой момент скользнуть к мирно спящему на поясе «Миротворцу». Маккри лениво зевнул, слабо пнув каблуком сапога ножку стола, и закинул руки за голову. Вокруг и правда не было угроз, вот только расположения к этому месту ему это не прибавляло. — Шутки про пойло могут длиться бесконечно, разумеется, но у меня есть идея и получше, — протянул он, забарабанив кончиками пальцев по столу. — Как насчет покинуть это унылое заведение? Если тебе так охота выпить нормального чаю, у меня есть на примете одно местечко, где от твоей чашки, по крайней мере, не будет нести за версту, как от парфюма Сатьи. — Обычно места, которые советуешь ты, пахнут скорее как парфюм Мако и выглядят примерно так же, — закатила глаза Ангела, впрочем, с места послушно поднялась, отправляясь к выходу вслед за своим приятелем — все равно ей хотелось отсюда уйти, и, какой бы отвратной ни была забегаловка, которую посоветует Джесси, там она, по крайней мере, сможет с ним поговорить и отвлечься от собственных унылых мыслей — а это уже что-то. Впрочем, у него самого, похоже, были несколько иные планы. Они миновали шумный рынок, не затихающий ни на секунду независимо от того, как сильно стрелки часов перескочили за полночь, и вышли к спальным районам на возвышенности городской окраины, откуда прекрасно была видна посверкивающая огнями башня офиса Лучэн Интерстеллар. Ангела на мгновение остановилась, словно завороженная наблюдая за лиловыми просветами окон небоскреба, и словно с каждым их бликом глубже проваливаясь в собственные мысли. В недавние рассказы Мэй, в первое собственноличное посещение башни Лицзян и в события, с нею связанные. Воспоминания завертелись, как детская юла, и остановились в тот момент, когда кто-то ненавязчиво похлопал ее по плечу. — Можем и тут на холмике посидеть, конечно, если дама желает, — ехидно сострил Джесси, роясь в карманах в поисках ключа. — Но я разбалован современной культурой, предпочитаю стулья и прочие изыски цивилизации. — Надо же, какой прихотливый, — раздраженно мотнула головой Ангела, вытряхивая себя саму из ступора, и тут же недоуменно вскидывая брови. Они стояли перед одним из домов спального района, ничем с виду не отличавшихся от всех остальных — за исключением того факта, что от двери этого конкретного дома у ее спутника нашелся таки ключ. — Это что еще такое? — Долгая, очень долгая история, — нашаривая выключатель, отмахнулся мужчина, пропуская ее внутрь и старательно закрывая замок обратно. — Тебе она не понравится. Вернее, может и понравится если ты тут же не понесешься пересказывать ее папочке… — Джесси! — Этот дом купил Рейес когда-то. Лет эдак…ну, много так лет назад, — нехотя пояснил Маккри, стаскивая с себя шляпу и зашвыривая ее в сторону вешалки. Обстановка в доме была почти спартанской — обитаемости небольшого жилища ничего не выдавало, не считая окурков сигар в пепельнице на столе и складированных на углу стола выпусков местных газет. — У Блэквотч была здесь контрольная точка, в городе. Еще когда папаша Гэб не тронулся окончательно, он втайне от Джека отслеживал деятельность Лучэн, с целями ему одному известными. Нас в это дело он особо не посвящал, как понимаешь. Если кто-то вроде Рейеса следит за ведущей ракетно-космической компанией и людьми, ее содержащей, значит у него на это есть дохера весомые причины или значимые интересы. Честно скажу — на данный момент мне абсолютно поебать. Копаться в прошлом — не моя прерогатива, знаешь ведь, — из настенного шкафа показалась пузатая бутыль непроницаемо черного стекла. — Ключ он мне передал, было дело, а потом все поехало по…известному сценарию, и так сложилось, что Гэб как-то не соизволил вернуться, чтобы у меня его забрать. — А ты и рад воспользоваться, — кое-как прочистив горло, хмыкнула Ангела. В голове чуть ощутимо застучало — так было всегда, когда кто-то заводил разговор о т а к о м прошлом. — Зачем добру пропадать, верно? — Должны же были во мне сохраниться какие-то бандитские инстинкты, — хохотнул он, опускаясь в кресло. — Выпьешь со мной? — Только чай, — врач закатила глаза, махнув рукой на гостеприимность нерадивого хозяина и самостоятельно добираясь до кухни — все же, размеры самодельного китайского штаба Рейеса были на редкость малы. А вот наспех заваренный чай, несмотря на свой подозрительный вид, оказался куда вкуснее чем тот, что ей довелось выпить часом ранее, и прекрасно согревал изнутри. Какое-то время они сидели молча — просто замерев скульптурами друг напротив друга, ничего не говоря и не спеша нарушать повисшее молчание. В воздухе клубились витиеватые узоры дыма от его сигар, но ей не хотелось даже комментировать в сотый раз его пагубную привычку. Оба понимали, о чем ей на самом деле хотелось поговорить. Но Ангела не позволяла себе дать волю опасному любопытству, а Джесси не спешил ей в этом перечить. Поэтому вокруг было молчание, напитанное сигарным дымом, запахом коньяка и лимона и невысказанных мыслей. — Ну что? — первым все же не выдержал он, слегка раздраженно сминая пальцами кончик тлеющей сигары. — У тебя на лице написаны все твои вопросы, Циглер. Но я все же предпочитаю, когда их задают вслух. — А что, думаешь, у меня много новых вопросов для тебя? — огрызнулась она, невольно скрещивая руки на груди. Маккри хорошо знал этот жест. Поза, обычно означающая тотальное закрытие от всего и всех. Стоило Ангеле вот так вот грозно нахмурить брови и скрестить руки, замыкая себя от окружающих — все, пиши пропало. Пока не выведешь ее из этого состояния, наладить какой-либо контакт совершенно бесполезно даже пытаться. Иногда, еще с ранних времен знакомства, у него порой возникало желание просто подойти и вручную разомкнуть этот замок из рук, потому что зачастую попытки сделать это в разговоре заканчивались крахом. Ангела Циглер была тем еще минным полем, и из него выходил откровенно херовый сапер. Он поднял руки в примирительном жесте, отсалютовав ей недопитым бокалом. Иногда можно было просто аккуратно пойти на попятную. — Я ничего такого не имел в виду, — негромко проговорил он, неотрывно наблюдая за понемногу проясняющимся ее лицом. Суровость отступала, выпуская привычную, спокойную, уставшую Ангелу обратно. — Просто ты молчишь, почему-то. Вроде мне ты можешь задавать любые вопросы, разве нет? Так же всегда было. За исключением, разве что, того, благо, короткого отрывка после моего возвращения, когда ты пыжилась и поливала меня дерьмом. Даже лечила неохотно. — Но лечила же. Не дать тебе сдохнуть всегда было моей первоочередной задачей, — хмыкнула она, окончательно расслабляясь. — А чего еще ты хотел? Заявился спустя столько лет и событий, думал, все встретят тебя с распростертыми объятиями? Даже если так и было, ничто не мешало этим объятиям быть усеянными ледяными шипами. К тому же, я, как и многие другие, была все же рада, что ты вернулся. Была даже рада тому, что ты изначально решил уйти. Мужчина удивленно вскинул брови, усаживаясь в кресле поудобнее и наклоняясь ближе к столу, чтобы лучше видеть сидящую напротив собеседницу. — Неужели? — помолчав, протянул он. — Почему? — Потому что могло быть хуже. Ты мог остаться с Рейесом, мог стать частью «Когтя» — и это было бы хуже, куда хуже, чем тот путь, который выбрал ты. Хоть я и остаюсь при мнении, что ты, Джесси Маккри, псина шелудивая, — с какой-то почти ласковой интонацией пояснила она, вызвав у него очередную волну веселья. — Но ты предпочел просто уйти, а затем, все же, вернуться к нам. А Гэбриэл… — Ну, не надо сейчас, — он предпочел ее перебить, глядя, как разом помрачнел ее взгляд. — Не надо. Ты ведь до сих пор не можешь определиться, что тебя убивает больше — то, что случилось с Овервотч, или то, что случилось с самим Рейесом. Она вскинула голову, на мгновение практически пробивая его насквозь своим взглядом — испуганным, потерянным, почти детским. Тонкие пальцы судорожно сжались в кулаки и почти сразу же разжались. — Не я сделала его таким, а О’Доран, — еле слышно пробормотала Ангела, отворачиваясь. — Но я могла бы попытаться все исправить. Если бы он захотел. — А еще могла бы стать такой же как он. Если бы захотела. Если бы О’Доран сделала тебе предложение, от которого нельзя отказаться, верно? — Маккри перехватил еще один ее взгляд, едва заметный кивок, вздрагивание плеч и ресниц, и медленно выдохнул, окончательно заполняя для себя этот пробел информации. Ангела не стала Дьяволицей. Вакантное место Дьявола занял его бывший наставник. В комнате снова повисла тишина. Джесси потянулся за очередной сигарой. — Да сколько можно, в конце концов, — Ангела все же не выдержала, раздраженно хлопая ладонью по обивке дивана. — Сколько ты их выкуриваешь за один стандартный день? И сколько куришь конкретно в час? Тебя еще не донимает частотная головная боль и опухание внутренних глазных пазух? Его хриплый смех, буквально заполонивший собой тишину всего помещения, странным образом прокатился по ней самой — по спине, по позвоночнику, стекая к руками на запястья тонкой вереницей мурашек. Джесси так развеселился, что едва не выронил эту самую сигару. — Обожаю эти моменты, когда доктор в тебе окончательно пересиливает обычного адекватного человека, — отдышавшись, пробормотал он, беззаботно щелкая колесиком зажигалки. — Не парься насчет моих легких, если что, вставишь мне новые, из алюминиевого сплава. Выковала же ты новую задницу для этого засранца Шимады, значит и для меня что-нибудь придумаешь. — А что, ты тоже хочешь себе новую задницу? Старая поизносилась, небось, — невольно возвращаясь из тухлой мути размышлений обратно, съехидничала Ангела. — Только попроси, я расстараюсь, по старой дружбе. — Нет уж, меня пока все устраивает, да и в целом никто не жаловался. Можешь осмотреть, если охота самой убедиться. Ангела едва слышно смеется, а он с силой сжимает руку в кулак, так, чтобы она этого не заметила. С ней так уже не в первый год — все эти шутки далеко ниже плинтуса, флирт на грани фола, когда думаешь, что не получаешь пощечин только потому, что ты вроде как старый друг и тебе и так достанется на ближайшей же миссии, а ее забота — лечить, а не калечить, хотя и то и другое дается ей одинаково замечательно. Но как ни старайся вывести все происходящее в шутку, иногда — очень редко — им удается остаться один на один. Без всего и без всех. Без шумных напарников, без снующих туда-сюда агентов, без звонков коммутаторных раций и без чего-либо еще. Друг напротив друга, сидя, словно закадычные приятели, будто они делают это каждую пятницу. Будто они такие же, как Рейнхардт с Линдхольмом — подкалывают друг друга, пьют вместе, дорожат своей дружбой. И он тоже хочет дорожить дружбой, потому что друзья — ценная штука после всего, что случалось с ним в его жизни, и ими нужно дорожить и хранить их, потому что они на постоянной войне, где с каждым днем этих друзей может становиться все меньше. И для этого им совсем необязательно умирать. Он вскидывает голову, рассматривая ее задумчивое лицо, цепко наблюдая за тем, как она отставляет чашку в сторону и неспешно облизывает губы, призывно поблескивающие в слабом освещении комнаты. Твою ж мать. Ангела устало потягивается, а ему уже не удается даже попасть пальцем по крышке зажигалки, излишне пристально наблюдая за движениями ее тела под укрывающей его одеждой. И тогда он делает то единственное, что из года в год стабильно спасает его от дурацких поступков. Он закуривает. Очередное горькое облако дыма срывается с враз пересохших губ. Ангела уже не хмурится — смотрит, напротив, с неожиданным любопытством. — Хочешь попробовать? — хрипло, скатившимся до позорных низов голосом предлагает он, зажимая сигару в пальцах. Она округляет глаза, глядя на него практически как на сумасшедшего, но это сейчас слишком недалеко от истины, чтобы оспаривать. — Брось, док. Ты хорошая девочка. Я никому не расскажу. Твоя репутация останется незапятнанной. Ангела удивлена, поэтому только хмыкает, улыбаясь, и молчит, а он использует это молчание, в два шага обходя стол и садясь на край дивана рядом с ней. Ее выражение лица едва заметно меняется. — Ты тронулся, ковбой? Я не буду пробовать эту гадость, — она отвечает, но как-то не слишком уверенно. В голосе слышна непоколебимая точка зрения «хорошей девочки доктора» и просто доктора, который еще и ученый и страстный экспериментатор. — Никогда не пробовала. — Вот, можно бы и начать уже, не находишь? — он медленно затягивается, стараясь мысленно во время затяжки посчитать до пяти — нет, нихрена, ничего не помогает. Зря он пересел поближе — возможно, можно было бы что-то еще поправить. — От одного раза ничего не будет. Ангела вскидывает голову, встречаясь с ним взглядом, и где-то в этом взгляде мелькает нечто, похожее на догадку. На понимание. На осознание. Ему ужасно хочется, чтобы это и правда было понимание, и ему не пришлось ничего объяснять. — Я не умею. — Я научу. Слов становится меньше и меньше, они словно растрачивают запас и вот-вот останутся совсем без них. Он думает о том, что если она будет курить ту же сигару, что и он, это будет выглядеть как бесконтактный поцелуй, и от одной этой мысли его прошибает пот, словно ссаного подростка на гормонах. В самый последний момент, когда он уже готов протянуть к ней руку с «горьким ядом», у него мелькает другая идея — безумная и абсурдная, как и вся эта ситуация. Он еще раз затягивается, почти глотая едкий дым, и резко подается вперед, накрывая губами ее рот и шумно выдыхая. Ангела широко распахивает глаза, чувствуя как горячая волна протекает по горлу, словно глоток абсента, но не успевает даже отстраниться — вместо этого зачем-то тянет руки вперед, смыкая их у него на спине и сдавленно охая от тяжести чужого тела, в секунду прижимающего ее к скрипнувшему дивану. Первый поцелуй выходит сбитым из-за дыма, сдавленным, каким-то нервным — на то, чтобы от него оправиться нужно не больше секунды. Потом дым слегка рассеивается и все начинается снова, теперь уже без глупой отмазки в виде потухшей сигары. Он скользит руками по ее телу, судорожно сжимая мягкую кожу под тонкой водолазкой, и целует, не позволяя себе даже перерыва на вздох — жадно, собственнически, прокусывая непривыкшие к поцелуям губы и спешно зализывая оставленные собой раны. Она слабо стонет, выгибая спину в неумелом жесте, и следующий стон звучит уже громче, срываясь с освобожденных губ — его поцелуи перемещаются на шею, рассеиваясь по ней волной долго сдерживаемого желания, изукрашивая алыми следами и опасно чернеющими полосами. Все тонет, тонет в запахах дыма, лимона, коньяка, ее слабого, еле слышного парфюма и запаха кожи, от которого в глазах окончательно валится алая пелена, медленно загорающаяся с краев, стоит ей только проникнуть тонкими ледяными ладонями под его одежду. Много лет прошло, много всякого дерьма успело случиться, много раз он проходил мимо этого лезвия, что казалось ему смертоносно опасным — того, что сейчас судорожно шептало что-то ему на ухо и слабо постанывало от каждого его распаленного касания. Остался только один нерешенный вопрос — почему ему не хватило смелости сделать этого раньше? Наверное, он просто всегда боялся врачей. — You know, smoking's bad for your health. — Well, I have faith you can get me patched back up, doc. ©