письма из подсознания

Учёные считают, что сны — средство связи между человеком и глубинами его разума. Отражение тайных желаний или тревог, подсказки, письма из собственного подсознания. Сны указывают каждому человеку путь к своему соулмейту. С самого раннего детства особенные видения позволяют почувствовать родственную душу, познакомиться с её теплом. Тео никогда не снились особенные сладкие грёзы. Он с иронией думал о том, что моральные уроды выше сопливых мечтаний о соулмейте, и судьба избавила их от этой романтической ноши. Зато вместо соулмейта сновидения Рэйкена исправно посещала мёртвая сестра. Никакого тепла, только ледяные руки, забирающиеся под клетку рёбер и вырывающие уродливый насос для перекачивания крови. И без него проживет. Выродок скальпеля Врачевателей Страха, «даже не человек», Тео-Последняя-Сволочь-Рэйкен не заслужил за неполные двадцать лет ни одного особенного сна. Тео искренне заливисто смеялся над своим патологическим одиночеством, запрокидывая голову и смотря в тёмное, абсолютно беззвёздное небо, словно смотря в себя. Тео думал, что родственные души — бред, сказки для влюблённых. Думал до того момента, как во снах стали преследовать голубые глаза. Светло-светло лазурные, каким не бывает даже небо в самые ясные дни. Чувственные, трепетные, искрящиеся. Эти глаза заглядывали куда-то под кожу Рэйкена, в само его естество. Лица соулмейта не было видно, словно на засвеченной фотографии. Но как же странно для Тео было ощутить тепло. Бунтующее пламя, способное сжечь дотла, но отчего-то лишь ласково греющее. Тео смеялся взахлёб, когда увидел эти щенячьи глаза в живую. Лиам будоражил, волновал, заводил, заставлял свербеть что-то в груди, цеплял. Грел. Сначала Тео думал, что использование друг друга — лучший расклад. Ему это подходило. Спасти свою задницу, а затем послать Лиама и стаю ко всем чертям. И когда только всё успело поменяться? Лиам играл в качели: то забывался и улыбался в присутствии химеры, смотрел своими лучистыми глазами из этих долбаных снов, то снова щетинился, скалился, показывал зубки. И в какую-то секунду Тео осознал, что это, чёрт возьми, больно. Как-то жжёт, режет под ребрами, до ужаса странно, непонятно, страшно. Лиам превратился в тонкую ниточку спасения, за которую жадно хватался утопающий в собственной гнили Тео. В единственную надежду, такую хрупкую, что вот-вот может раскрошиться, сломаться. Лиам стал единственным человеком в мире, который знал химеру лучше, чем кто-либо. Стал жизненно необходим. Поручился за измученного кошмарами, подавленного, растоптанного, собрал его по осколочкам. Рэйкен зависел от него чуть больше, чем абсолютно. Голубые глаза и непростительно приятное тепло всё чаще тревожили во сне. «Родственная душа — это тот, кто делает тебя лучше», — вспоминал Тео слова сестры. Тео пробовал быть «хорошим» несмело, прощупывая почву, как маленький ребенок, который только учится ходить. Мелкими шажками и ожидая похвалы за каждый шаг. Так же, как Данбар, сам того не зная, спас его жизнь, Тео старался защищать Лиама. От Всадников, от собственной злости волчонка, от охотников: Рэйкен впервые пробовал думать не о себе. Химера кривился от собственной жажды, но до одури хотелось одобрения Лиама, хотелось стать достойным его. Лиам подавал пример, вдохновлял, завораживал своим добрым сердцем. А самое главное — Лиам верил в него, когда ни один человек на свете не стал бы этого делать. Это хрустальное доверие превратилось в наркотик, который Тео желал вкалывать сотней иголок в каждую руку. Превратилось в смысл жить. Тео не осмелился бы сказать и доли того, что думал о Лиаме. Всегда с губ слетали только колкости и насмешки. Издевательства вместо признаний. Лезвия вместо поцелуев. А губы у Лиама были пухлые, розовые, манящие. Рейкен не замечал, как откровенно пялился на них, на отросшие волосы Данбара и, конечно, на эти до бешенства привлекательные голубые глаза. Тео до детской дрожи в коленках боялся открыться Лиаму, боялся разрушить ту эфемерную связь, которая у них установилась. Лиам закричит, пошлёт, врежет между ног и исчезнет из жизни Рэйкена так же быстро, как появился, — Тео точно знал. Сердце подопытного, которое даже не было его собственным, слишком неопытное для любви, слишком хрустальное, не выдержит. Рэйкен далеко не был Истинным-Альфой-Скоттом-МакКолом. Он был лживым, скользким и переломанным, каких никто не любит. Его одержимость Лиамом крепла с каждым взглядом голубых глаз. Если сны — это письма из подсознания, то в каждом конверте было отчаянное «скажи ему». Это пугало, тревожило, заставляло бить себя в грудь и заламывать руки, сводило с ума. Тео ни на секунду не верил, что Данбар ответит, когда в полдвенадцатого отправил смс: «Приходи в парк, если предки отпустят малявку так поздно. Это важно». Рэйкен снова смотрел в ночное небо, запрокидывая голову, но на этот раз видел мерцающие звёзды, которые, казалось, можно достать рукой. Лиам не ответил. Ожидаемо и всё-таки больно. В парке уже было слишком холодно в это время года, Тео ёжился, обнимал себя руками, но почему-то стоял как вкопанный. Думал о звёздах, которые уже давно мертвые, холодные, потухшие и несмотря ни на что светятся. Рэйкену бы не помешала их выдержка. — Какого хрена ты вытащил меня на улицу, когда так поздно и холодно? — возмущенные вопли Лиама (о Господи, действительно Лиама) раздались за спиной Тео. Тео молча развернулся и натянул на лицо дежурную хитрую усмешку. Душа медленно уходила куда-то в район пяток. — Я тоже скучал, Лиам, — Тео нашёл спасение в иронии, пока голову разрывало от мыслей и стука собственного (не совсем) сердца в ушах. Лишь бы Лиам не услышал. — Если я и скучал, то только по возможности разбить тебе нос, — Лиама всегда заставали врасплох эти шуточки, он нахохлился и враждебно зашипел. Тео отчаянно не мог подобрать слова. Пауза затягивалась, совсем как узел тревоги в животе Рэйкена. Лиам явно не выглядел довольным этой ночной прогулкой, и нужно было что-то сказать, признаться, но ничего не лезло в голову. Тео осторожно, боясь спугнуть, подошел ближе и посмотрел непривычно серьёзно. Впервые химера, не скрывая, заглянул прямо в глаза своей родственной души. Такие голубые, что и сладко, и тошно. — Эй… Чего ты? — Лиам смотрел изумлённо и встревоженно. Почему-то сразу пропало желание дерзить и скалиться. — Ты мне снился, — наконец слова удосужились встать в предложение, и Рэйкен в эту секунду пережил плюс-минус десять инфарктов. — Что? Ты серьёзно? — Лиам, очевидно, хотел довести Тео до белого каления, потому что продолжал тормозить. На самом деле Данбар прекрасно понял, но никак не мог осознать услышанное и поверить. В его жизни таинственные сны появились с самого детства и смутили мальчишку мужским силуэтом. От соулмейта исходила сила, страстный огненный жар и что-то очень печальное, одинокое. Лиам прекрасно помнил ту черту родственной души, которая не давала покоя, всё время всплывала перед глазами — дьявольскую усмешку змея-искусителя. От неё бросало в пот, внутри всё бурлило и закипало. Оборотень не раз замечал эту усмешку на лице Рэйкена, но только смеялся над своими догадками и даже не думал говорить ему. Не очень-то хотелось быть униженным этим подонком. Лиам совершенно не заметил, как подонок стал слишком близок. Более того, Данбар по-настоящему доверился Тео, дал прикрывать свою спину и, к удивлению, не обнаружил в ней ни одного ножа. — Серьёзно. Я, конечно, мастер иронии, но не сейчас, Лиам, — химеру уже начинало потряхивать, и далеко не от холода. Усмешка трескалась. — Ты мне тоже, — тихо пробурчал волчонок, нервно теребя зубами нижнюю губу. Лиам что-то заштопал, склеил, срастил внутри Тео. Вдруг стало так непривычно и непростительно тепло. — Не думаю, что регенерация спасёт, если ты превратишься в ледяную статую. Иди сюда, — Тео протянул руки к Данбару и настойчиво прижал к себе, путая пальцы в тёмных прядях его волос. Лиам неловко приобнял Рэйкена, спрятал изумлённое, смущённое лицо на его груди и тихо проворчал ругательства в адрес соулмейта, лениво отпихиваясь от тёплых прикосновений. Действительно тёплых. Тео смеялся над нахохлившимся подростком и мысленно благодарил письма из подсознания.