Часть 1
3 июня 2018 г., 01:30
Вечер, спортивный зал, погашен свет, убран давно инвентарь. На паркете дрожат разбитые пятна бледно-жёлтых фонарей, луны. И одинокий размеренный стук мяча об пол. Тенью пролетает силуэт ночной птицы по полу. Стук затихает.
Медленные шаги.
— Немыслимая мука, насмешка злого рока, — в его руках неторопливо шуршит мяч.
— Кому — успех и слава, кому-то кровь и пот, — он замирает на полоске тени, меж светом фонаря — и отблеском луны.
— Один осыпан просто так талантами без прока, — рука с мячом качнулась и застыла в свете фонаря.
Как будто бы она на сцене.
— Другой во тьме кромешной по терниям бредет.
Короткий шаг назад, подальше в темноту. На самой грани тени замирает кисть. Качается мяч слабо на подрагивающем пальце. Лёгкий шорох. Стремительно раскручивается мяч.
— Мы рядом, но не вместе, я только голос в хоре, — он тянется вперёд, но не заходит за границу света.
— Хоть греем наши руки мы над одним огнем, — свободная рука обводит контур над мячом.
— Но в капле каплю вижу я, а он в ней видит море, — рука хватает мяч и застывает. Ползут по ней еле заметные разводы и дальше — по битым отраженьям света фонарей.
— Я вижу человека, он видит душу в нем.
А первая рука, оставшись без мяча, бессильно опускается. В ту проклятую тень.
— Ангелы мои, наверно, спят, — с глухим стуком катится мяч от него, сквозь квадрат и снова, снова в тень.
— На чужом таланте я распят.
Он невидяще идёт вслед за мячом.
— Безумный гений совершенства, холодный гений светотени, — взгляд намертво к луне прикован, пока та не скрывается за тучей.
— В его ладонь упали звезды, и выбор их необъясним, — растерянно взгляд опускает, и смотрит он на мяч у ног.
— Я обожаю Кагеяму, пред ним вставая на колени, — и будто молча подтверждая, он опускается на колено.
И — подхватывает старый мяч.
— Я проклинаю Кагеяму за то, что мне не стать таким.
Со свистом мяч взлетает в "небо".
Порыв.
И мяч впечатывается в стену.
— Отлиты крест и пуля из одного металла, — Ойкава поднимается, зажав ладонь в кулак.
— Но кто-то строит замки, а кто-то в них живет, — на стену взгляд, но всё опять не так.
— Он мог легко богатым стать, но ищет идеала, — рывок вперёд.
— И нищим возле церкви монетки раздает.
Мгновение он смотрит на мяч. И стискивает зубы.
— Во мне грызутся две крысы, — Ойкава хватает мяч.
— Две крысы — ревность и зависть, — кидает его, из руки в руку.
— И от предательских мыслей, — и со всех сил сжимает.
— Меня почти не осталось.
Ойкава замирает.
Выпускает бесполезный мяч.
— Ангелы мои, наверно, спят, — куда тот катится, не смотрит.
— На чужом таланте я распят, — он бредёт на выход без оглядки.
— Безумный гений совершенства, холодный гений светотени, — стирает пот с лица рукой он.
— В его ладонь упали звезды, и выбор их необъясним, — на пальцах жгутся рваные мозоли.
Наверно, так могли бы жечь осколки разбившейся звезды.
— Я обожаю Кагеяму, пред ним вставая на колени, — он наклоняется за смятой курткой у порога.
— Я проклинаю Кагеяму за то, что мне не стать таким.
Ойкава напоследок оборачивается всё же.
— Не стать таким.
Скрипит под пальцами металл.
— За то, что мне не стать таким, — от ненависти он дрожит, — я проклинаю Кагеяму!
Дверь с гулом хлопает, мяч перекатывается и — замирает насовсем.