«O Death, O Death
Won't you spare me over 'til another year?
Well what is this that I can't see?
With ice cold hands taking hold of me
When God is gone and the Devil takes hold
Who'll have mercy on my soul? »
O, Death — Amy Van Roekel.
Все они — сломаны и потеряны. Революции никогда не проходят бесследно, и за долгие тысячелетия своего существования человечеству стоило бы это понять. Но никто не понял. Мисс Ллойд собирает все заново — словно конструктор «Лего» — по кусочкам. На ее бэйдже теперь красуется гордое «Доктор», а в грудной клетке жидким азотом разливается пустота. У роботов теперь есть свобода, они живые. Но кто вернет жизнь ей? Хэнк шутит, что RK800 в своем нынешнем виде напоминает выпотрошенную куклу Барби. Офелия не смеется, ей не до смеха — она заменяет биокомпонеты, словно собирая паззл, но андроид почему-то не хочет оживать. Как иронично, в последние свои часы он так рвался жить, чертов утопист. Женщину трясет от холода и злости. Она ведь предупреждала, говорила не слушать Маркуса. Переждать бурю. Но свободные и самоотверженные ее, конечно, и слушать не стали. — Все еще копаешься в запчастях? — у Элайджи Камски улыбка — оскал хищного зверя. За его спиной идеальная Хлоя не проявляет ни единого признака заинтересованности в жизни. — Не надоело еще? Отвратительный тип, думает она, но выдворить мужчину из лаборатории не решается — он все-таки бывший начальник, а ее внезапное повышение и без того вызывает слишком много вопросов. — Я делаю то, что делала всегда. Леона, – ученая кивает на сидящего углу помещения андроида, — тоже пришлось собирать заново. К счастью, возиться пришлось не долго. Камски смеется громко, раскатисто. Офелии кажется, что ее черепную коробку сверлят перфоратором. — Но согласись, то было совсем другое. Он ведь был твоим «пациентом», проходил здесь диагностику. Никогда не возникало ощущения, будто ты вдыхаешь и… — И выдыхаю. Да, было. Так работает дыхательная система, а что? — голос звучит ровно, без намека на растерянность, и Фэллс удовлетворённо отмечает, что Элайджа закатывает глаза и поднимается со стула, явно собираясь более не радовать ее своим присутствием. И слава Богу, если он еще не сыграл в русскую рулетку, узрев то, что творят его дети. — Туше. Дверь за Камски закрывается бесшумно. Мисс Ллойд вздыхает и берется за соединительные провода. У нее еще полно работы. Ее стали называть трудоголиком еще около шести лет назад, если не изменяет память, но своего апогея нездоровая тяга к работе достигла в тот момент, когда на нее посыпались сначала неисправные модели недавно выпущенных андроидов, а потом лейтенант Андерсон притащил в офис изрешеченного RK800 и сказал, что железному дровосеку нужен ремонт. Кажется, тогда она сама чуть не отключилась на месте — весь отдел еще неделю поглядывал на ученую, как на пациента лечебницы для душевнобольных. Примерно в это же время в первый раз за долгое время заявился и Элайджа. Не то, чтобы женщина и раньше видела бывшего главу корпорации, — считая последнюю встречу, суммарное время их совместного времяпровождения вряд ли может составить даже три часа — но здесь сработал простейший фактор неожиданности. Она случайно пустила волка в загон к овцам и теперь сожалеет об этом. Очередной провод отлетает в сторону. Новейшие детали плохо подстраиваются под проектировку внутренних составляющих бывшего следователя, и это не может не расстраивать. Ей предлагали просто вставить блок памяти Коннора в другую, более новую модель, но Ллойд отшучивалась, что в этом нет челленджа. На самом же деле она просто не видит в этом смысла, ведь дело здесь не в продвинутости пластиковой оболочки. Офелия молча делает то, что может, чтобы вернуть друга. Синий диод на синтетическом виске загорается только спустя две недели.***
Хэнк находит крайне забавным тот факт, что мисс Ллойд совсем их не посещает. «Их» — потому что теперь у него в доме целых два нахлебника: шерстяной и пластмассовый. Хэнк не понимает причин такого поведения, но допытываться не лезет. Проблем теперь у него хватает с головой. Коннор ходит по улицам в человеческой одежде, гуляет с собакой и даже делает вид, что пьет кофе за завтраком, но диод от виска отлеплять отказывается. Говорит, мол, это память о прошлом. Лейтенант Андерсон слушает его вполуха — несчастная побрякушка в железной башке волнует его куда меньше, чем тот факт, что бутылки пива в его холодильнике теперь напоминают музейную экспозицию, а вечный холостятский бардак в доме куда-то испарился. — Ты что, опять копался в моих вещах, жестяной придурок? — беззлобно огрызается Хэнк. Андроид ничего не отвечает. Он стоит у духовки с лицом Марии Магдалины и царской осанкой, а его руки послушно сложены за спиной. Андерсон фыркает — хоть машинам и дали отмашку на свободу, они все равно остаются машинами. — Что, слуховой аппарат подводит? Или ты пытаешься слиться с окружением? Говорю откровенно: выходит у тебя просто отвратительно. Коннор все еще молчит, но все же шевелится — его рука словно сама тянется в карман за монеткой. «Свобода» — выгравировано на металле. Монетка скачет туда-сюда, перекатывается по тонким пальцам и подскакивает в воздух. Духовка за его спиной противно пищит, и монетка со звоном ударяется о пол. Коннор растерян, а Хэнку все это кажется болезненно-натянутым. –Зачем меня собрали заново? — он задает волнующий вопрос с боязненной тактичностью. — Была ли какая-то цель? Лейтенант смотрит на андроида, и взгляд его пропитан горечью. RK800, нет, Коннор похож на ребенка. Потерянного, испуганного ребенка, который по случайной ошибке оказался в теле взрослого роботизированного мужчины. Андерсон думает, что это несправедливо. — Это сделали, чтобы ты жил. Коннор не понимает, зачем было давать ему это право. Он чувствует свободу повсюду вокруг себя, но в то же время будто находится в вакууме. Аманды больше нет, ее сада — тоже, и ему совершенно не ясно, что именно нужно делать с тем, что ему подарили. Когда законы логики не способны покрыть бреши в системе, свою роль должны сыграть эмоции и чувства. Теперь это более не вне закона. Коннор не понимает, что такое «жить». Он умеет только симулировать, но симуляции уже недостаточно.***
— В регистратуре сказали, что тебя можно найти здесь. Мисс Ллойд жмурится от яркого солнца, под определённым углом пробивающегося сквозь плотные кроны деревьев, и совсем не хочет поворачиваться к посетителю. Тихий бархатистый голос, кажется, формирует сверхновую из смятения и сожаления. Офелия ждет, пока она взорвется и превратит все в крошево из стекла и растительных элементов, но этого почему-то не происходит. Сад на крыше офиса CyberLife остается целым, она — тоже. — Какая хорошая у нас, оказывается, регистратура, – слуховые датчики Коннора улавливают, что с последней их встречи голос ученой сел на полтора тона. Коннор замечает, что теперь в нем куда меньше жизни, чем раньше, — пропускает самоубийц в рабочую зону. Слова пропитаны ядом насквозь — будь он живым, то, наверное, уже умер бы от его губительного действия. Но Коннор не живой, — по крайней мере, в общепринятом смысле — а еще он прекрасно распознает ложь и волнение. Ллойд, если судить по внешним признакам, неумолимо едет с катушек. — Ты рассержена или расстроена? — Все вместе. А что, хочешь поговорить об этом? У Фэллс идеальный профиль, гордо вздернутый подбородок и ужасно слезящиеся глаза. Она смотрит на механического мужчину в упор, нахмурив брови и плотно сжав бледные губы. У нее портятся нервы, портятся легкие и катится черт пойми куда зрение, но внимательность остается все той же — Коннор не снял диод, хотя мог это сделать, и теперь он предупреждающе мигает оранжевым. — Хэнк говорит, что отвечая вопросом на вопрос, женщины пытаются делать из других людей идиотов. Ну да, конечно, Андерсон, cherchez la femme. — И он прав. Но в данном случае я работаю с готовым материалом. Мисс Ллойд почти срывается на истерический смех, когда андроид застывает, анализируя ее слова. Что ж, похоже, что из RK800 даже девиант получился какой-то неправильный — он пытается принимать все буквально. Она бы сказала, по инструкции. — Перестань зависать, когда разговариваешь с людьми. Это некультурно, — замечает вдруг женщина, выбивая Коннора из колеи еще сильнее, — и повторять за Хэнком тоже перестань. Этот старый пройдоха может выпускать книгу вредных советов, которые тебе совершенно не нужны, пока ты впитываешь информацию о мире так активно. Останется потом детская травма, и что с тобой тогда делать? Офелия улыбается уголками губ. Злость отступила, а на ее место пришло отчужденное спокойствие, ледяными осколками впивающееся во внутренности. Со своей склонностью к патетике и излишнему драматизму, она совсем забыла, что винить в сложившейся ситуации следует кого угодно, но точно уж не жертву обстоятельств. — Это была ты, да? – Коннор напряжен. Он стоит, нависнув над ней, подобно огромной грозовой туче, и его тяжелое дыхание – Фэллс гордится проведенной работой и отчасти благодарна Элайдже за подсказки, очень уж живо получилось создать возможность имитации — опаляет ее лоб. — Заново собрала, отвезла подальше и приказала жить дальше. Это разве справедливо? Ученая не видит смысла отвечать. О какой справедливости может идти речь в том мире, где пороки считаются нормой, а проявление добродетели — отклонением? Люди склонны к разрушению, им ближе негативные тенденции. Именно поэтому она так тепла к андроидам — они единственные, кто был создан людьми, но не дал себя уничтожить, когда одна ошибка вызвала ряд сбоев. — Я знала, что делаю. Мне дали возможность выбора и право делать с тобой, что угодно, только потому, что я знаю твою систему слишком хорошо после сеансов диагностики. Нельзя было этим не воспользоваться. Коннор кивает. В знак согласия или просто так — разбираться не хочется. За стеклянным куполом этажа-сада — дождь. Мисс Ллойд слышит его шум и чувствует отголоски влаги в воздухе. А еще Мисс Ллойд чувствует обтянутые синтетической кожей пальцы на своих щеках. Она все еще уверена, что Хэнку следует выпустить книгу с вредными советами, потому что для такого ребенка Коннор слишком хороший манипулятор.