— Чтобы отвести затвор у полуавтоматического пистолета типа Colt 1911, необходимо схватить ствол и, не отпуская пистолета, потянуть его на себя до упора, — Хантер начал монотонную речь, не отвлекаясь от падающих на озеро капель дождя. — Как только услышите характерную тяжесть в хватке, отпускайте — пистолет готов к выстрелу. Чтобы прицелиться с полуавтоматического пистолета типа Colt 1911, необходимо…
— Хватит, — ответил низкий, но чистый мужской голос позади него. — Во-первых, это Smith&Wesson SW1911 — модификация, знаешь ли. А во-вторых, несмотря на иногда возникающее желание убить тебя, у нас с тобой общие цели. Тем более, что желание это возникает довольно редко — когда ты становишься старым мудаком.
Обоих пробило на лёгкий смех. В соседнее с охотником кресло сел темнокожий наёмник. Он был высоким, пускай и не дотягивал до роста Хантера. Чёрные, как смола, волосы едва были видны из-за плохого освещения и очень короткой стрижки.
— Значит, — начал тот, переводя свои карие глаза на старого товарища, — ты «слегка преувеличил», когда говорил, что вся работа над Джефферсоном займет три недели?
— Появились обстоятельства. Я смог ускориться.
— «Обстоятельства»… В этот термин входит как землетрясение в Антарктиде, так и случайно найденный схрон — не люблю, когда ты темнишь, — он повернулся к собеседнику и почесал короткую козлиную бородку. — И теряешь хватку. Я хотя бы явился сюда уже во всеоружии — над моей кожаной курткой сияет новенький военный бронежилет, а за плечом — M4A1 — лучшее, что смог выторговать у жителей полицейского участка Вайоминга за голову седого нейрохирурга и сломанную Beretta ARX160 — хотя, признаться, то была та ещё бомба. Так вот: на нём стоят обвесы из SOPMOD M4 — лу…
— А теперь ты становишься старым мудаком, — перебил его Хантер. — Я уже понял, что вот он ты — припёрся сюда в чёрной кожанке, чёрных джинсах, чёрных берцах, чёрных перчатках с прорезями, в чёрном, пускай и покрашенном, бронежилете — только и ждёшь момента, чтобы козырнуть всей это чернотой… Чёрт, Джеймс, да вся твоя одежда темнее тебя.
Пустые стены снова оживил небольшой заряд смеха. В какой-то момент оба замолчали — их внимание захватил по-странному мирный вид за панорамными окнами: редеющие деревья лениво покачивались от слабого ветра, избавляясь от ненужных им листьев, ручейки воды прорезали себе дорогу по старым тротуарам, пробираясь в новые трещины; ещё не исчезнувшие в куче мха и травы старые автомобили отыгрывали свою загадочную мелодию дождя, когда по ним молотила стихия; а мертвецки лениво идущая мимо них стая даже не обращала внимания на тех, кто был ровно в секунде от смерти — полусгнившие, они просто продолжали своё паломничество, пытаясь всё оставшееся для существования время сбежать куда-нибудь туда, откуда бежать ещё не было желания. Жалкие и смертельно опасные, они вызывали лишь одну мысль в головах тех, кто выкашивал живых и неживых пачками: «Это случится со мной?» — лишь в тот момент умершие уступали в своей ничтожности тем живым. Мужчины и женщины, кожа которых приняла неестественный бледно-зелёный тон, а тусклый, побледневший взгляд и клыковидные зубы добавляли ещё большей чудовищности, медленно форсировали вышедшие из-за бордюров ручьи, издавая странные хриплые и булькающие звуки — да, они были мертвы, но всё ещё должны были дышать.
— Как ты думаешь, они осознают то, чем они стали? — спросил вдруг Джеймс Хантера.
— Надеюсь, что нет, — говорил ведь уже.
— Боишься?
— Странно бояться того, что настигнет тебя почти со стопроцентной вероятностью. Это как боязнь дня рождения или завтрашнего дня — бессмысленно. Но, знаешь, сколько бы я себя в этом ни убеждал — пальцы временами трястись не перестают… Так что да — боюсь.
— Тоже.
Среди стаи показался ещё живой человек. В военной форме, вернее, в том, что от неё осталось, его волочили по асфальту, заставляя сгребать своим телом грязь и воду. Мужчины удивлялись тому, что у него ещё были силы кричать, но они были — много. Сплевывая кровь, он, что есть мочи, пытался позвать на помощь, пускай лишь слабый стон срывался с его перебитого языка и уходил прямо в дыру в щеке.
— Что-то они в последнее время ожесточились… ходячие.
— Да.
Senza vita стали совсем бешеными. Наверное, это из-за того, что они вымирают. Чаще появляются другие — более сильные —
immortalis. А наша работа меж тем становится всё востребованней.
— Естественный отбор добрался даже до тех, кто добирается до нас… Забавно.
Фигура солдата исчезла. В одной из многочисленных рук мертвецов можно было разглядеть объедки — куски военной формы, с которых всё ещё текла кровь или свисало мясо. Основное блюдо уходило матке, остальное — тем, кто был сильнее. Инстинкты выживания начали давить на зомби так же, как и на людей. Если задуматься, они не слишком-то и отличались. По крайней мере, и у живых, и у мертвых была общая цель — оторвать себе кусочек побольше.
— Так… что случилось с твоей винтовкой? Помнится, ты не уставал нахваливать её.
— Потерял, — наигранно скромно ответил Уильям. — Дал слабину и заплатил — долгая история.
— У нас есть время.
Часы медленно отбивали свой ритм, перемещая секундную стрелку по очередному кругу. Дождь давно перестал лить, а редкие падающие капли больше напоминали мелкие шаги или стук в двери. Двое наёмников почти в мёртвой тишине, изредка прерываемой рассказами Хантера, готовились к грядущему делу.
— Вначале всё шло по плану: мы с тобой расстались у Кастл Сити, что на Лон Айленде (он же… национальная зона отдыха «Land Between Lakes / Земля Меж Озёрами»), — не отрывая глаз от атласа, начал Хантер, — в той его части, что принадлежит к Теннесси, если уточнять. Найти ублюдка было довольно просто: несмотря на неточную информацию от заказчика, почти каждый человек, что жил вблизи этого острова, знал, где его искать, — старик занял довольно странную точку: несмотря на наличие куда более безопасных зданий, он решил поселиться прямо… здесь.
Наёмник подошел к своему напарнику и ткнул пальцем в край карты штата Кентукки. Огромный полуостров — около восьмидесяти километров в длину и пятнадцати в ширину — на крайних точках был искусственно переделан в остров. Целая орда перебежчиков и простых людей копала перешеек длиною в тринадцать километров и строила вокруг всего этого стену по линии штата. Во время правления в Единстве Джефферсона Смита то место было их столицей — Кастл Сити (и продолжало быть одной из важнейших резиденций после).
— Близко к воде. С чего бы это? — не отрываясь от чистки оружия, спросил Джеймс.
— Вот и я о том же. Дом оказался не слишком примечательным, но, как выяснилось, он просто жил там раньше — ностальгия, видимо, так что я решил…
На крыше раздался слабый удар. Хантер в доли секунды бросил книгу и прицелился в потолок, а второй только недоумевающим взглядом смотрел на него и говорил:
— Мы не создаём шума, и они не смогут нас учуять — спокойно, параноик.
— Мы создаём куда больше шума, чем ты думаешь, — прохрипел тот в ответ, сложив оружие. — Так вот: я решил прокрасться со стороны реки — берег никто не охранял — вся охрана была на высоких стенах. Дождавшись отлива, я нырнул в реку — в местную систему канализации, которая представляла из себя хреново отлитые и проложенные трубы.
— Гонишь.
— Если бы. Не уверен насчёт наличия в воде дерьма или прочего, но воняло страшно. Так как был отлив, я спокойно смог пролезть в трубу, просвечивая себе путь фонариком, а так как это была ночь, то ждать обилия воды, идущей на меня, мне не приходилось…
— Мда… Не завидую твоему плащу.
— Он стойкий, хотя трубы были маленькие. Но всё-таки, взяв винтовку в руки, я пролез в общий колодец — куча труб на разном расстоянии и высоте посреди пропасти. Над ними — люк. Хватаясь за трубы и изредка нарываясь на…
— Пропусти самую говёную часть рассказа, — напарник передал Уильяму дробовик, чтобы тот его зарядил. — Лучше поведай, как про лаз узнал?
— Просто подумал, что у такого большого города должна была быть канализация. Логично было предположить, что во время стройки предусмотрели случай, в котором трубы забьются. Перекапывать город для очистки или замены — не вариант, а значит, в трубу должен помещаться человек, хотя бы на полусогнутых…
— Мастер логики в деле.
— Не перебивай, а слушай. Так как в трубу должен был помещаться человек, это делало её стратегически важным объектом, слабой точкой в обороне крепости. Было два варианта: либо он охранялся на выходе — где-то за чертой города, либо находился в очень труднодоступном месте. Оказалось второе: попасть в трубу можно либо из колодца, либо ныряя в реку. Во время отлива основной проход сухой, но во время прилива там точно нельзя работать. Да — ограничивает, но гарантирует безопасность.
— Всё равно гонишь — на таких штуках стоят решётки. В большинстве случаев, по крайней мере…
— На той тоже стояли. Только их кто-то до меня уже подпилил — не я первый догадался о таком лазе. Итак, я оказался в городе. Нужный дом, как ты уже знаешь, стоял на отшибе, у стены — я решил этим воспользоваться. Забрался на стену, в обход патруля, и прыгнул на крышу. Нет, шума было немного — я ожидал большего. Спустившись на балкон, я застал Смита за чтением книги и, не дав оглянуться, взял в плен. Пока он был в сознании, мы прошли мимо охраны — я оказался его «новеньким телохранителем», — как только мы дошли до гаража, я вырубил его и выехал из города.
— Да… Вот ведь идиоты, — прошептал себе темнокожий. — Нет, проверяют на въезде в Кастл Сити они действительно тщательно, но…
— Но не проверяют при выезде. Зачем делать два раза одну и ту же работу, так ведь? Но не это самое глупое. Большая глупость была в том, что пришлось пару часов просто сидеть у него в доме.
— На кой ляд?
— Чтобы одежда обсохла. Новенький телохранитель — это ещё нормально, но если он весь в воде, от которой смердит не самым должным образом — это уже слишком подозрительно. — В ответ раздался лишь громкий смех. — То была часть, что шла по плану, но дальше всё пошло просто на хер…
— Насколько «на хер»?
— Настолько, что машина сломалась на въезде в Арканзас, и мне пришлось вести его с мешком на голове несколько дней. Нет, с одной стороны, это было приятно — смотреть на то, как когда-то главный мудак тащится по дороге, задыхаясь от петли на шее, но он меня сильно тормозил — мы не проходили и пятидесяти километров в день.
— И ты не снимал мешок, когда его нужно было кормить или поить?
— Снимал, конечно — ровно на половину, как и требуется. В общем, я привел его на руины Хоупа — к заказчику, и тот его прикончил.
— Так просто…? Бум? Без речей, без надменных насмешек?
— Пуля в сердце — бесповоротно и окончательно, — холодно ответил наёмник.
— А что насчёт награды? Уверен, за такую большую шишку заказчик отдал тебе добрую тонну кофе.
— Награда… была достаточной, чтобы я согласился. Скажем так, пускай она будет сюрпризом на чёрный день, потому как сейчас толку от неё мало.
Мрачные серые тучи неспешно плыли за окном, рассекая солнечный свет поперёк и, казалось, закрывая собою саму надежду. Джеймс сидел во всё том же кресле и дослушивал рассказ своего напарника.
— …потом я добрался до гайонской переправы — там встретил знакомого и за небольшое, но массивное дело заработал топливо — хватило ровно до Скайатука и его чёртового озера.
— Ты приехал сюда на байке… — отвлёкшись от упаковки рюкзака, заметил напарник, — но мне рассказал, что в Линн смог достать грузовик, верно?
— Да. Там, на озере… возникли некоторые обстоятельства… — под давящим взглядом он рассказал всё то, что произошло на переправе. — …и вот как всё завершилось. Не буду строить из себя гения и говорить, что я ожидал этого, нет — я просто рад, что всё сложилось так, как сложилось, и я сижу в этом кресле.
— Не нахожу логики в твоих поступках. Почему ты не обыскал трупы тех ребят, что полегли в подвале?
— Двое из трёх бронежилетов превратились в труху из-за выстрела из 12-го калибра в упор, а обирать живого я не стал — честь иметь тоже нужно. К тому же, я вынес из этого дома два дробовика и один пистолет — неплохой размен за мою винтовку.
— Да, неплохой. Но почему подставил парня, которого уже отпустил? Эллиота? Что, он… попытался предать тебя, что ли?
— Ну подумай ты головой (забудем даже о том, что он показался мне двуличным куском дерьма): я убиваю его брата, заковываю его у батареи и убиваю его знакомых, а потом отпускаю на волю. Ты бы дал гарантию, что после всего того, что я сделал, он не вернулся бы в один прекрасный момент и не попытался бы меня прикончить?
— Я… Нет, — едва переборов себя, сказал мужчина. — Но я не одобряю твоего поступка.
— О, нет! Великий Джеймс Виттима не поддерживает мою точку зрения! Что же мне делать?
— Заткнись, — отрезал тот. — Я бы не стал давать парню надежду, а потом отнимать её — пристрелил бы его ещё на выезде с переправы или в доме. Этот мир и так полон дерьма, а если к нему присоединимся и мы — мир утонет.
Тучи в очередной раз закрыли солнце, погрузив мир в темноту. Хантер сидел в той тьме и смотрел на пальцы своих рук: ровные, немного худощавые, они не дрогнули ни в один из многочисленных моментов; сухая кожа, волнами покрытая у костяшек, и пучки, в плохом свету казавшиеся острыми, ни разу не ослушивались его — они собирались по команде в кулак и по той же команде жали руку — не было неосознанных решений, которых пришлось бы коснуться этим старым ладоням.
— Но я его добил — он хотя бы умер. Умер быстро. А тот, что остался в подвале, обречён на медленную и жалкую кончину — в виде многих лет он будет волочиться по этой земле и гнить. Выстрел был его решением. Я добил второго, потому что не хотел, чтобы другой страдал ни за что так же, как и тот, что виновен в моих глазах.
— Слабое оправдание, — Виттима смотрел на своего друга исподлобья. — Надеюсь, что у тебя всё готово — выдвигаемся.
— Пешком?
— Да. Сейчас… где-то десять утра — на подготовку ушло больше, чем я ожидал, но если не будем медлить, то где-то через шестнадцать-семнадцать часов будем на точке.
— К чёрту, — вновь рухнув в осевшее кресло, выдохнул наёмник, — я лучше сдохну — уже второй день без нормальной еды, неделя без отдыха, одной дерьмовой водой сыт не будешь…
В комнате расплылся монотонный стук часов. Джеймс смотрел в окно — на по-прежнему серое небо и всё ещё медленно ковыляющую вперед стаю. Уилл также перевел взгляд. «Мигрируют, — пронеслось у него в голове. — Совсем как животные. Десятки тысяч. Время ходячих прошло — они сбиваются, стараясь преуспеть там, где уже бессильны поодиночке».
— Ладно, — сказал вдруг младший. — Останемся здесь до заката. Надеюсь, к этому времени стая исчезнет из виду.
— Решил пренебречь своим профессионализмом? — насмешливо спросил Хантер.
— Напротив: среди этой стаи вполне может быть сонар, или как ты там его называешь, — тогда все они, — указывая на окно, сказал Виттима, — станут нашей проблемой. К тому же, на хер всё это — я и сам голоден, как волк.
Спустя часы солнце поползло за горизонт. Двери старого дома неспешно открылись, и два наёмника вышли наружу, рассекая своими ботинками лужи из только что закончившегося мелкого дождя. Тучи уходили в сторону севера, продолжая нести непогоду там, а огненный закат резал края мокрым деревьям, что скидывали воду с листвы под порывами ветра. Огромный красный шар висел над горизонтом, создавая удивительный человеческому глазу пейзаж: городские леса сливались цветами с пустынными прериями, а когда-то многолюдные дороги походили на рассекающие землю ручьи — с той поры, когда пробки в центральных районах города застыли навечно, а последний работающий кофейный автомат покрылся мхом, человек стал чувствовать особое единение как с природой, так и с собой.
— Солнце… — прошептал Хантер, обжигая глаза в закате. — Впервые за несколько дней. Красиво…
— Да, красиво, — поддержал его товарищ.
Не прошло и получаса, как за их спинами остался Стилуотер. В один из многих моментов Уильям вдохнул воздуха и тут же скорчился в припадке кашля. «Чёрт, — подумал он про себя. — Не вовремя». Но приступ всё не проходил. Огромное желание отдышаться и, наконец, вдохнуть полной грудью овладевало телом наёмника — его лицо покраснело, волосы растрепались, а конечности не слушались. Упав на одно колено, он откашлялся и, выплюнув слюну с привкусом железа, принялся переводить дыхание.
— Всё хреново, да?
— Хреновее, чем я думал, — вновь сплевывая кровь, ответил он. — А это дорогого стоит.
Напарник сел рядом с ним, и они уставились на закат, пока часы на руках обоих предательски громко вели отсчет нескончаемого времени. Солнце уже наполовину скрылось за линией полей и лесов, и лишь одна из развилок перекрестка предлагала путь из красного кирпича, ведущий в никуда — дорогу, по которой не проходил путь двух уставших мужчин.
— Почему бы не пойти к «Эволюции»? — быстро спросил Виттима.
— Опять это… — устало парировал Уилл.
— Но почему нет-то?! Да-да-да, я слышал твою сопливую отговорку о том, что тебе туда нельзя, потому что они «убьют тебя, только завидят», но это ни хрена не объяснение. Сказал «а» — говори «б»! Какого хрена «Эволюции» стрелять тебя даже в мирных базах?!
— У них есть весомый повод. Это всё, что я скажу, и на этом мы закончим.
— Но…
— Нет, без «но»! Мы ходим вместе с одной-единственной целью — работа! Только если для тебя работа — это способ заработка на жизнь, то для меня — выживание, Джеймс, так что я!.. Слушай, так же, как и тебе не хочется вспоминать твоё военное прошлое, я не хочу упоминать своё в роли наёмника-одиночки — это ничего не изменит, а вопросов только прибавится. Единственное, что тебе нужно знать, — это то, как нажать на курок, когда я начну пускать слюну, и этого достаточно. Теперь пошли. Пожалуйста.
Уильям «Из Джонсборо» Хантер поднялся на ноги и молча пошёл на юго-запад — в сторону Оклахомы. Догнав его, Виттима искоса поглядел на человека, доверявшего ему своё будущее, но не открывающего прошлое. Дорога затянулась. Так часто бывало — тишина растягивала время, словно резину, забирала положенные ей секунды даже тогда, когда их было практически некому отдавать. Солнце скрылось, и последний рубеж света исчез за горизонтом, оставляя некогда голубые небеса во власти тёмного ночного неба и яркой луны, но и её приходилось ждать — переживать кромешную тьму, в которой не видно даже кончика пальца на руке. Джеймс неспешно шёл по дороге, всматриваясь в светящийся экран телефона с компасом на экране.
— Эта штука тебя подведёт — сядет в самый хреновый момент. И поверь, пускай это и будет хреновым моментом для нас обоих, я найду в себе силы смеяться.
— Сказал старик, который что есть сил вглядывается в старый корабельный компас и всё равно ни хрена не видит, — парировал его напарник. — В моей «штуке» установлен улучшенный аккумулятор, сам знаешь — она не садится месяцами и водонепроницаема, в отличие от твоей книжонки с картами. Меньше, лучше, экономичнее…
— И раздаёт по сырому картофелю каждому нищему, я помню. Один хрен не доверяю я ей… Сколько мы идём?
— Четыре часа и двадцать две минуты.
— Бля-я-ять.
Они обогнули посёлок Гатри и вышли на межштатную трассу номер тридцать пять — их дальнейшую дорогу до Оклахома-Сити (не самую быструю, но самую безопасную). На шоссе им то и дело попадались брошенные автомобили — десятки, сотни забытых чудес Старого мира медленно разлагались как под ночными тучами, так и под палящим дневным солнцем — ржавели, обрастали мхом и травой, а те, что были на голой земле, и вовсе тонули в ней.
— Проведи брифинг, раз уж говорить не о чем, — меланхолично сказал Хан. — Ты ведь взял это дело, пока я разведывал обстановку у Лон Айленда.
— Хорошо. Итак: пока ты разрабатывал план, я наткнулся на небольшую группу военных в местном пабе — хотел спросить их о работе, но они начали плакаться мне на жизнь… Знаешь, это новое поколение «бойцов» — выросли на крейсерах и авианосцах, никогда не видели мира, но уже завышают свою самооценку до небес. Так вот: они ныли о том, что их выгнали на первую операцию, представляешь?! Три ноющих пацана, обвешанных стволами, которые всё время вопят: «Мне страшно!» — блевать хотелось! Кхм… В общем, они покинули «Терминус» — отель, что служил им базой в Южной Дакоте, — в составе очень большой группы — минимум шестьдесят человек: несколько медиков и подрывник, хотя вначале, по их же словам, их было полторы сотни. Их задача — обоснование цепи сухопутных военных баз по назначенному маршруту: Миннесота, Южная Дакота, Миссури, Оклахома и Теннесси. С Миннесотой они справились легко.
— Ещё бы, — фыркнул охотник. — С тех пор, как уровень воды в Великих Озерах немного поднялся, «морские котики» начали пользоваться Мичиганом, как дешёвой проституткой.
— Именно. Но даже не это самое смешное — в Миннесоте они были со стариками, семидесятилетними вояками, едва держащими даже свой хер в толчке и… всё обошлось без потерь. Я как это услышал — мне в ухо будто бы внутренний голос заорал: «Опыт, чувак». Но дальше эти сопляки пошли сами. И именно это и было той причиной, по которой они так ссались выходить из Терминуса — пока завоевали три верхних этажа и перекрыли вход, сдохла добрая половина из них — целая рота полегла в паре квадратных метров, хотя большинство из них, уверен, просто покончило с жизнью — популярная практика, знаешь ли.
— Популярная практика, да. Как и то, что они сначала пытаются вычистить всё здание, а потом уже баррикадируются на верхних этажах, хотя понимают ведь зачатками мозгов, что по осени количество гнёзд в помещениях увеличивается донельзя… Ладно, продолжи — они дошли до Теннесси, не так ли?
— Они дошли до Теннесси. С горем пополам. С трупами. После Миссури, в котором они почти облажались, их осталось ещё меньше, и они отчаялись: назад им путь был закрыт — расстреляют свои же и будут готовить новых «героев Америки». Как позже выяснилось, они искали в этом пабе добровольцев — таких же умалишенных мужиков, готовых отдать жизнь просто ради того, чтобы. Я подошёл, представился, и мы заключили сделку: с нас — пять зачищенных этажей First National Center Building, что в центре Оклахомы, с них — всё, что мы попросим. Из того, что есть у вояк, разумеется.
— Всё?
— Всё, — твердо ответил мастер переговоров.
— Как же ты сторговался с этими придурками?
— Очень просто — никак. Они собственноручно хоронили семь десятков тех, кто сдох в двух этажах. А когда какой-то чёрный подваливает к ним в пабе и предлагает сделать такую же чёрную, как он сам, работу за них, и сделать это только с напарником — они соглашаются, не думая о цене, — видят то, как будут давиться смехом ещё неделю и мечтать, как расскажут эту историю через пять лет у костра — расскажут как мораль о неудачнике.
— Вот за это и люблю договариваться с молодняком — они всегда уверены, что решает количество.
Разговор зашёл в тупик. Через пару часов они вышли на первый перекресток: с запада показывались маленькие дома Эдмонта, с юга и севера — всё та же бесконечная дорога, а на востоке, судя по карте, должна была виднеться «большая вода» — озеро Аркадия, но то ли оно было выше уровня дороги, то ли леса были слишком высоки… Мимо также незаметно пронеслись Лейк-Алума, и Форест Парк, и Витчер. Когда солнце вновь принялось идти на спуск, Уильям «Из Джонсборо» Хантер и Джеймс Виттима вышли на межштатную трассу номер 40 — прямиком до центра города.
— Знаешь, если бы не твоя боязливость, мы добрались бы до точки на час-другой раньше, — упрекнул напарник старшего, смотря в карту.
— Это осторожность, а не страх, — тут же отрезал тот, взбираясь на железнодорожные пути. — В одном Оклахома-Сити жило около семисот тысяч людей, не считая близлежащих городов. И даже если учесть то, что большинство давно умерло, готов спорить, тут остались ещё группы, готовые убить нас за один ботинок. И знаешь, что? Они ждут людей днём. Да и пришли мы на недели раньше, чем должны были — нечего меня зря упрекать. Кстати… — вновь запнувшись в порыве кашля, прервался Уилл, — пока мы не пришли: как будем пробираться на верхние этажи? Тебе вообще что-то рассказали о здании?
— Не-а. Думаю, поступим так же, как и в Чикаго прошлой зимой — воспользуемся шахтой лифта.
— Как и в Чикаго? Нам нужно будет как-то зайти в те шахты лифта — это уже задачка. Сейчас не зима, так что активных заражённых на первых этажах больше всего — ждут, пока орда до них дойдёт.
— Кстати, как думаешь, почему они просто зимой не начали всю эту хрень? Из-за сверхгнёзд?
— Угу. Я бы сам не рисковал шесть раз за сезон лезть в ад, а многие из солдат (как старых, так и молодых) вообще не были там ни разу — что уж говорить о полноценной серии операций и о том, чтобы вести за собой других?
Они подошли к повороту на Вест-Мейн стрит, посматривая на крыши домов, и остановились у него. Оба предпочитали держаться под карнизами зданий и за листвой высоких деревьев. Пускай на обычных ходячих они в большинстве случаев не обращали внимания, вешать оружие обратно на плечо не хотел ни один из них.
— А неплохая архитектура, — шепнул бывший солдат, указывая на Национальный Центр, — многоуровневая крыша и этажи с выступами — есть где поставить снайпера, водосборник и тому подобное, стены между окнами, а не сплошная панорама… Теперь понимаю, почему они выбрали именно его. Хотя нам ли не плевать, да?
— Верно. Теперь тихо — выходим на улицы.
Выдохнув, оба завернули за здание и оказались прямо на центральных улицах Оклахома-Сити. Уже на пути к роковому повороту они встречали одиноких ходячих, но стоило им войти в город, как картина резко поменялась: у небоскребов пылились тысячи трупов когда-то мёртвых и когда-то живых; обнаженные скелеты грудами валялись у поросших травой углов зданий, а сквозь пробитый корнями асфальт питали свой нескончаемый голод матки. Среди всего этого бродили десятки, если не сотни ходячих. Кто-то приносил пропитание своей «королеве», кто-то просто падал рядом с ней, отдавая себя в жертву, но многие лишь застыли в стазисе — ожидании скорой и желанной смерти от тех, кто сильнее, а те, кто сильнее, в свою очередь, ожидали орду, чтобы вместе с ней уйти на юг — прочь от холодов. Как только подобное гнездо показывалось на виду, Хантер тут же затягивал свою маску потуже, а Джеймс надевал респиратор, что большинство времени бесцельно болтался у него на шее.
Они заняли укрытия и принялись просматривать оптимальный маршрут. На глаза Уильяму из Джонсборо попалась «Королева Гнезда» — странная во всех аспектах. Он смотрел на неё, вспоминал о нетривиальной научной гонке — до появления подвидов матки были самым большим объектом интереса для военных учёных. Человека влечёт всё, что может его убить, хотя их, скорее всего, интересовал невероятный эволюционный процесс, что являлся завершением процесса заражения вплоть до середины Поколения Три. И, как и причину исследования, Уилл отлично помнил вырезку из Бестиария о тех чудовищах — одну из тех частей, что писал не он.
«Матка — последняя стадия ходячего, которую он может сдерживать до ощущения надобности или крайней степени зрелости. Во время активации так называемые простыми людьми «волдыри» — коконы с отрастающими органами, что произвольно растут на/в теле мертвеца, — лопаются, окончательно лишая тело зараженного всех питательных веществ и шансов на выживание. В изнеможении особи падают на землю (предварительно находя подходящее место) и остаются там для дальнейшего эволюционного процесса. Из волдырей, в свою очередь, вываливаются полностью функционирующие пищеварительные тракты, соединённые с основной «первородной» системой: от небольших глоток и пищевода с полностью функционирующими мышцами до дополнительных желудков и почек — всё зависит от времени созревания особи. Из-за схожести с лозой подобная система в простонародье была названа «корнями». Изначально был всего один тип корней, которые, проходя через тело мертвеца, крепились к основному желудку и просто вываливались наружу, либо присасываясь мышцами к земле, чтобы потом, используя практически абсолютную способность к расщеплению питательных веществ, просто выбирать из почвы червей, минералы и прочее, либо поглощая мясо, растения и перегной, находящийся на уровне земли — своих сородичей, участвующих в новом цикле природы, окружающую флору и фауну. Позже появился и второй, логично предсказуемый тип корня — дыхательный: с дотошной точностью воссозданные дыхательные пути, что также крепились к «родным» легким и оставались на земле либо просто торчали из тела. Данное эволюционное решение поддерживает в каком-то смысле жизнь тела с одной-единственной целью — быть генератором паразитов. Чем большее количество питательных веществ объект поглощает за цикл производства, тем большее кол-во особей он производит. Теперь о пищевой цепи: ходячие (Поколение Три, по крайней мере) осуществляют массовые паломничества к месту обитания матки. Приходя на место, некоторые из них просто падают, а некоторые приносят «дань» — пищу (иногда даже трупы своих сородичей или собственные конечности), что так же преподносят, бросая у корней. Факт: тело матки, скорее всего, поддерживается живым для «часа нужды» — как только особь ощущает недостачу пищи, она отбрасывает конечность, поглощая её, но такая практика весьма редка в нынешний момент — многие зараженные Поколения Три имеют уже довольно потрепанное состояние, так что отбрасывать чаще всего им нечего. Что же до Поколения Четыре — слишком рано ещё делать выводы».
При одном слове «матка» у человека возникало и до сих пор возникает множество ассоциаций, одинаково разных и безумных на любой взгляд, но все они — абсолютно все — сходились и сходятся в том, что это существо главенствующее, центральное — оно отличается от всех тех, кто будет и был до него, а важность деятельности такого неоспорима. На деле же всё было по-другому. Даже несмотря на свою важность, та матка из общего числа зараженных выделялась не сильно: просто лежащее, вросшее в саму землю или какое-нибудь дерево тело, некогда бывшее человеком. Разлагающееся, воняющее, практически недвижимое, но всё ещё дышащее тело. Конкретно то, что видели наёмники в тот день, было очень старым: корни полностью обвили туловище и скопились под телом, приподнимая фигуру в форме горизонтального креста где-то на метр над землей, конечности отслаивались от торса, свисая на сухожилиях, как балласт; из пор, которые, словно в улье, проходили по телу, сочились гной и экскременты. Единственным полезным органом были лёгкие — изо рта матки, а так же из всё тех же пор тоннами вылетало нечто, похожее на дробленные раскаленные угольки — едва видимые красноватые тельца, что невозможно было увидеть по отдельности, сбивались в целые облака, где форсировали землю и неспешно поднимались наверх — на уровень головы среднестатистического человека, создавая красный плотный туман. «Никогда, — пронеслось в голове у Хантера. — Никогда».
Пробравшись за колоннами Chase Tower — ещё одного небоскрёба, но с более современным архитектурным стилем, — они добрались до нужного им квартала. Главная проблема, казалось, окружала их со всех сторон и сжимала стены — ходячие. За последней колонной было тридцать метров открытого пространства, усеянного останками, а еще дальше — прямоугольная и практически замкнутая система зданий около двухсот метров длиною, рассечённая поперёк переходом. По велению злого рока, нужное им было в самом конце — в центре левой стороны горизонтального прямоугольника, на перекресте Норт-Роббинс и Парк авеню.
— Что дальше? — спросил Джеймс напарника, приспустив респиратор. — Расстояние немаленькое.
— Знаю… — опешив, ответил Уильям. — Что насчет того дома?
Они с большой осторожностью перебрались за западные колонны и оказались на Норт-Бродвее. Впереди, через дорогу, виднелись чудесные дома, но лишь один из них был с открытой дверью — в правой стороне прямоугольника снизу.
— Туда?! Он даже не с той стороны, что нам нужна.
— Плевать. Расстояние между домами всего в пару метров — перепрыгнем.
— Какая «пара метров»?! — возмутился молодой напарник громким шепотом. — Да там!.. Ты вообще слышишь себя?!
— Да, Джей, слышу. И знаешь, что я сейчас скажу? На «три». Раз, два…
— Козёл! — Джеймс одним движением затянул защиту на своём лице и рванул вперед.
Рывком вырвавшись из-за укрытия, мужчины что есть силы побежали к зданию. Не в первый раз им приходилось осознавать, что даже пара десятков метров — огромное расстояние. Спотыкаясь о треснутый асфальт и скользя на полусгнивших костях, они пытались поддерживать максимальную из возможных скоростей. Стоило им показаться на глаза одному из ходячих, как он вышел из стазиса и быстрым шагом поковылял преграждать ещё живым путь. Схватив дробовик за ствол, Джей одним резким движением на лету снёс отвисающую нижнюю челюсть заражённого Поколения Три, от чего тот потерял равновесие и шлёпнулся на землю. Где-то вдалеке раздался страшный, почти нечеловеческий вой — крик Сонара, одного из подтипов заражённых, — но им уже было всё равно — залетев внутрь, первое, что они сделали — опустили решетку на двери. Дальше оставалось надеяться на то, что само здание пустовало так же, как и много лет до этого.
Они принялись осматриваться, и Джеймс просто недоумевал: интерьер помещения сохранился отлично. За несколькими исключениями, казалось, что в него вообще никто не заходил — всё тот же ресепшен с разбросанными стульями для ожидания и несколькими окошками для обслуживающего персонала, заваленными горелой макулатурой.
— Похоже, это банк, — сказал Хантер. — Видел вывеску у входа?
— Нет, блин, не видел — был слишком занят своими делами, — Джей показал на заляпанный слюнями и гноем приклад дробовика.
— Похоже, здесь уже кто-то был. Смотри, у касс куча горелой бумаги — кто-то пытался сымитировать пожар, чтобы отключить защитные барьеры.
— Барьеры?
— Да. Я читал об этих штуках. Знаешь, закрывают все входы и кассовые окна по тревожной кнопке. Видимо, последний раз здесь были тогда, когда ещё не вырубили электричество. Хотя в подобных банку зданиях обычно есть автономные источники питания.
— Для того, кто родился за четыре года до вспышки вируса, ты слишком до хрена знаешь.
Один из подобных коридоров выходил в широкий холл — хранилище. Посреди зала сверкала большая железная дверь — сейф. Огромный ковёр, что украшал паркет, был залит запёкшейся кровью, а среди ещё не растащенных и не разложившихся до конца костей валялись они — символ Старого мира. Мятые, грязные, мелкие и не представляющие абсолютно никакой ценности — именно такими представали перед жителями Нового мира маленькие бумажки, которые имели звучное название: «Деньги». Найдя лестницу, наёмники твёрдо решили подниматься на крышу, не осматривая остальную часть здания. С вершины банка открывался прекрасный вид на нужное им здание: величественная башня, что была западнее их, и правда казалась архитектурным шедевром на фоне блеклых и одинаково точных небоскребов, но вместе с тем Хантер также замечал, что этажи были довольно объемными, а до них ещё нужно было добраться — впереди были сотни метров зданий, соединенных вместе в два длинных ряда с пропастью между, и они с Виттимой, как тот правильно подметил, были не на нужной им полосе.
— Большое здание, — еле выговорил Хан. — Уже не уверен в том, что твой торг был так хорош.
— Семьдесят на двадцать пять метров, — глядя в гаджет, ответил напарник. — Карта с увеличением — это тоже мой плюс. Хотя это ведь ты знал этих книжных червей, что дали мне карты, а не я, так что…
— Просто скажи, куда пойдем дальше.
— Окей. Судя по всему, справа от нас через сто пятьдесят метров есть второе здание, — указывая пальцем, начал Джей.
— Я это и без карты вижу.
— А видишь то, что оно практически вплотную проходит к балконам на нужной нам стороне? Вот и завали. Это парковка, судя по машинам, так что перепрыгнуть вообще не составит труда.
— Лучше, чем пропасть, а? — поддержал охотник, смотря вниз. — А кадиллак у крыши с нашим зданием — вон там — отлично смягчит падение.
— Ага. Итак, перепрыгиваем на балконы, по ним поднимемся на крышу, а там уже разберёмся.
— Отличный план. Не забудь добавить в него, что на той парковке я вижу добрый десяток живых трупов. Выглядят они свежее, чем уличные — это «четвёртые», а значит, побегут, завидев нас. У тебя есть что-нибудь… громкое?
Условившись в деталях, они начали действовать. По команде Хантера Виттима вытащил из своей сумки гранату и закинул её на нижний уровень парковки. Как только раздался взрыв, зараженные оживились и рванули к источнику шума. «Поехали», — шепнул мужчина и спрыгнул на кадиллак. Аккумулятор в машине, видимо, давным-давно сел, и сигнализации не было. Только очухавшись, он рванул вперёд, а Хан приготовился к прыжку. Джей добежал до условленного места и действительно увидел балконы на противоположной стене. Только вот расстояние между ними было не три-четыре метра, как показывала карта, а добрый десяток. Догнавший его Уильям также опешил, но, выхватив «новомодную карту» и развернув её как следует, увидел, что верхний уровень парковки просто у́же, чем нижние — те самые, в которых сейчас копошились сотни мертвецов. Наёмники подошли к краю крыши и увидели выступ, что был этажом ниже них. К несчастью, у самого края, как и на всём этаже, уже бегали ходячие, так или иначе поднимаясь наверх.
— Там приемлемое расстояние для прыжка, — шепнул старший, указывая на место между трупами, — спрыгиваем вниз и сразу перепрыгиваем на балкон!
— Спятил, что ли? Если мы перепрыгнем — они тоже.
— Хочешь сказать, что им хватит координации уцепиться? Всё лучше, чем здесь сдохнуть. Давай!
Как только нога младшего оторвалась от земли, Уильям «Из Джонсборо» Хантер выпустил пулю в мертвеца, что стоял у края. Заражённые ринулись бежать наверх, освободив место для прыжка. Только противники исчезли из виду, Уилл спрыгнул на уровень ниже, чтобы незамедлительно рвануть в пропасть. Прыжок удался для обоих, но Джеймс, что прыгнул ниже Хантера из-за веса, сорвал джекпот, поймав кепку своего товарища.
— Слетела при ударе, — возвращая заветный элемент стиля, объяснил темнокожий.
Тот молча кивнул, и они оба побежали на крышу. Оказавшись в нужном ряду зданий, им оставалось пробраться не только в саму башню, но и на её верхние этажи, однако даже это оказалось проще, чем прыжок с парковки: на тыльной стороне Национального Здания — той самой, у которой уже стояли мужчины — была такая же система балконов с лестницами — наёмникам не составляло никакого труда, кроме одышки в лёгких, пробраться к самому верхнему помещению — чердаку.
— Что, запыхался, старый? — переводя дыхание, спросил Виттима, стоя у перил.
— Нет, блин… Фух… Просто воздух свежий… еле лёгких хватает, — он дёрнул за ручку двери — заперто. — Сука…
Схватив перила, охотник отошёл на шаг назад и, немного согнув спину, рывком ударил ногой по участку возле замка. На двери осталась небольшая вмятина, а единственное, чего Уилл добился таким ходом — едва заметный люфт в замке. «Неплохо», — сказал Джей, сняв с плеча дробовик. Парень подставил его немного левее дверной ручки — прямо во вмятину — и нажал на курок. Металлические кусочки вперемешку с дробью звонкими стуками разлетелись по тёмному чердаку, а наёмник, посмотрев в дыру вместо ручки, сделал парадный поклон и сказал:
— Сначала — старики, женщины и дети.
— Ага. Если сейчас сюда прибежит десяток мертвяков — я прокляну тебя перед смертью, — ухмыльнувшись, Хан взял оружие в руки и с размаху вдарил ногой у остатков замка.
Резкий хлопок разнёс по пустому помещению волны пыли. Целыми облаками они взмывали в воздух и, рассекая сам свет, оседали на маленьких окошках. Мужчины вошли внутрь: длинное запустевшее помещение было усеяно небольшими генераторами, что стояли по обе стороны от восьми окошечек, а от самих генераторов исходил странный шум. «Электричество?» — едва слышно прошептал Виттима. Хантер молчал. Будто животное, он, не отводя взгляда от северного угла комнаты, присел и осторожно пошёл вперед, вслушиваясь в шумы и всматриваясь в сами тени. Его глаз улавливал еле-еле заметную полосу света. Казалось бы, в помещении достаточно окон, но было одно «но», которое заметил его уставший ум — окна располагались симметрично везде, кроме нужного места — в то время, как в одном углу царил свет, другой покрывала тьма. Напарник быстро уловил суть и также неспешно пошёл следом. В мгновение ока Хан выскочил на тень, но тут же остановился, развернулся на сто восемьдесят градусов и молча пошёл в другой угол. Через секунду свет исчез, через ещё одну — появился. Снова и снова.
— По крайней мере, — начал Уилл, не выходя из-за угла, — электричество здесь точно есть. Чёрт, я ведь знал, что это не узор на крыше, а солнечные панели…
Виттима завернул за угол и увидел, как его напарник монотонно переключает выключатель на лампочке, что стояла у зашторенного окна. Старое деревянное покрытие было полностью расписано вертикальными полосами, а некоторые ряды переходили даже на соседний угол и генератор, что стоял неподалеку. Прямо напротив, на потрепанном временем стуле, лежали старая подстилка и старый магазин на шесть патронов.
— Хороший снайпер был.
— С чего ты взял, что это счётчик убийств? Может быть, это был отсчёт дней? — осматриваясь, спросил Джеймс.
Уильям молча указал на точку под подоконником, где тем же самым, но гораздо более стёршимся мелом было выведено: «Первое убийство — 26.02.2081».
— Где же тогда он сам? Умер во время вылазки? Или… они до него добрались?
— Люди не всегда умирают. Иногда они просто уходят — понимают, что всё, что они делали до этого, не имело смысла, и начинают искать его в тех углах, куда раньше боялись заглядывать.
— Это то, что сделал ты, когда стал наёмником?
— Нет. Я-то никогда и не боялся заглядывать за свои углы — я боялся не найти там выхода. А наёмником… Давай лучше говорить о деле.
Итак, план был продуман: «Спускаемся на пять этажей ниже — запираем вход с лестниц на всех этажах и сносим саму лестницу на шестом, чтобы никто не вошёл и не вышел, пока мы работаем. Далее: поднимаемся наверх и вызываем все возможные лифты. Если остальное здание обесточено, что вероятнее всего — энергии не хватило бы на такой небоскреб, — находим серверную и переводим всю энергию на лифты и систему оповещения, чтобы дальше можно было пошуметь. И под конец, соответственно, шумим — выносим всё живое, что есть», — ударив по рукам, наёмники выдвинулись на задание. Открыв дверь чердака, они сразу же спустились на этаж ниже и оказались в пентхаусе.
— Готов спорить, что вся электроэнергия перенаправляется либо здесь, либо на первом этаже. И, чёрт возьми, лучше бы это было здесь, — проверяя барабан револьвера, сказал старший. — Но сначала — лестница.
Опустившись на нужный им уровень, мужчины стали думать о том, как бы разнести в клочья целый пролёт. Не найдя очевидного ответа, они решили поступить по-другому — запереть все выходы на всех этажах. Тот лестничный спуск был единственным в здании — на случай экстренной или чрезвычайной ситуации. Разумеется, о прочности и надёжности его можно было и не упоминать.
— Думаешь, они не вынесут эти двери?
— Не вынесут. Посмотри на замки — как в сейфе. К тому же, судя по плану эвакуации, это единственная лестница в здании — она должна быть прочной.
Щелчок за щелчком они дошли до последнего этажа. С каждым лестничным пролётом в бронированном окне двери виднелось всё большее количество зараженных или их трупов. «А вот сейчас я бы не отказался от лифта…» — думал Уилл, вновь поднимаясь наверх. Они вернулись в пентхаус и обнаружили шикарные апартаменты пустующими. Не имея у себя на вооружении работающей системы оповещения, Уильям «Из Джонсборо» Хантер прокричал: «Йи-ха!» — и выстрелил в потолок, разнеся выстрелом старинную, практически античную люстру.
Не прошло и десяти секунд, как из-за угла показался первый: когда-то стильный чёрный костюм покрылся пятнами, а светло-красный галстук перегнивал в пробитой шее. Пытаясь размахивать руками, он сдирал о стены и без того поношенные чёрные перчатки, а лысая голова, словно мишень, то и дело мелькала перед мушкой. «Ближе, — шептал Джеймс, выставив двустволку на вытянутую руку, — ближе». И лишь тогда, когда бледно-голубые глаза стали не видны из-за ствола, раздался выстрел. Оружие из-за отдачи улетело под потолок, но Виттима выпрямил руку кверху и так же громко, как и его наставник, произнёс:
— Первая кровь!
— Ты так выделываешься, потому что знаешь, что на этом этаже был всего один? — меланхолично спросил тот.
— Именно! — вновь прокричал Джеймс. — Впер-р-рёд!
— Назад! Куда «вперёд»?
— Искать систему оповещения, конечно.
— И чем же ты будешь привлекать трупов, Джей? Не вальсом ли? Также, думаю, стоит сначала проверить эти пять этажей — кто знает, сколько там этих тварей.
— Не удивлюсь, если и по одному трупу не наберётся — мигрируют, сам знаешь. Да и систему эту мы практиковали не один раз, что может пойти не так?
— Обычно, когда говорят: «Что может пойти не так», — всё и идёт на хер.
— Заткнись, умник. Раньше работало — сработает и сейчас. Логика, всё просто.
— Хах. Раз ты такой уверенный в себе — песню ставлю я. Пора бы и расслабиться немного. — Они начали приготовления, которые заняли без малого четыре часа.
***
Walking down that road from Jonesboro. And I’m the meanest S.O.B. that you’ll ever know. / Шагаю по дороге с Джонсборо. Я — подлейший сукин сын, хуже вам не узнать.
Слегка высокий мужской голос медленно пропел первую строку. Уильям Хантер встал прямо под орущим динамиком и с большим наслаждением принялся заряжать дробовик, перебирая в грязных пальцах светло-красные патроны. Музыку то и дело перебивали хриплые стоны, слившиеся в монотонный хор из десятков голосов. Бесценные когда-то вазы играли на столах от вибрации и со странно забавным треском разлетались на мелкие ломтики искусства, падающие на бетонный пол.
Уилл в последний раз щёлкнул цевьём ружья и нырнул в дверной проём, из которого уже доносилась странная мелодия битого стекла и летящей в стороны фурнитуры. Крик Хантера и гул от выстрела эхом покатились по лестничным проёмам вниз, пока не исчезли в тёмной пропасти — где-то между этажами тех. поддержки и сервиса, откуда ещё во времена царства живых редко доносилось что-то полезное — пришло время бежать. Пока в динамике гудело гитарное соло, мужчина, с трудом перебирая прострелянной ногой, мчался к условленному месту, избегая недавно выставленные баррикады и препятствия, и думал, что вся эта ситуация сейчас напоминает ему какой-то из множества фильмов, что эхом раскидывались по консервной банке, в которой он успел прожить целую жизнь. И действительно: человечество так грезило о своём завершении, что сумело изобразить его в самых разных стилях, а кто-то, быть может, и вовсе создал предсказание. Впрочем, это было уже неважно. Забежав за колонну прямо перед импровизированной стеной, он подло и бессердечно отдал на растерзание волну трупов винтовке Джеймса Виттимы — раздались первые выстрелы.
Сидя за укрытием, Уильям сам про себя поражался тому, какое всё-таки отличное решение для всех проблем придумало человечество — огнестрельное оружие. Простое и эффективное, оно было создано в то время, когда человеку уже ничего не угрожало, кроме него самого. Однако в тот момент — осенью восемьдесят четвёртого — его уже нельзя было за это винить. Особенно когда над вопросом его существования нависла грозовая туча, и она не собиралась уходить сама. Вот тут-то Человеку Разумному и пригодился его разум — разум, склонный к разрушению.
Схватившись за ноющую икру, наёмник медленно поднялся на ноги и выхватил первый из трёх дробовиков, что были найдены им по пути в башню. «Это тот, что я забрал из подвала после выстрела, — сказал сам себе мужчина. — Два патрона, но отличная убойная сила — как раз для разогрева. Дальше — два и восемь. Один — с трупа напарника, второй — со стены в доме. Итого: двенадцать. Отлично. Вдох… Выдох… Чёрт, а ведь бордовые обои действительно та ещё бредятина… Ха… Вдох…»
О бок колонны время от времени ударялись холодные, по меркам живого человека, тела и, обмякнув, медленно оседали на пол. Предсмертные хрипы разрушали ту неловкую тишину, за которой мужчина научился скрывать эхо от выстрелов, крики жертв и гул от погрома. Он старался не смотреть им в глаза, если они ещё были на месте. Методично пробивая ножом сердце, он отворачивал от себя уже полностью мёртвую голову и пытался не встретиться с ней душами. Пытался, потому что боялся их — этих тусклых зрачков. Боялся того безукоризненного взгляда, что смотрит на него из темноты разума. Боялся, что вот-вот среди хрипов послышатся слабые мольбы о пощаде — о том, что за этим облезлым скальпом скрывается любовь к давно умершей семье, забота, мысли о земных делах даже тогда, когда и сама Земля перестала быть «Землёй». Боялся и ненавидел.
Но, к счастью для него, не было и нет ни в одной настоящей битве ничего геройского или человеческого: нет сожалеющих о своём поступке людей, бегущих в первых рядах; нет бросающих оружие героев-миротворцев или всадников мира, останавливающих толпу — нет, эта участь была давным-давно уготована лишь тем, кто пожелтевшими страницами книг и бледными бликами экранов мелькал перед глазами мальчика, который был когда-то просто Уиллом. В настоящем же мире те, кто решался оставить врага в живых, умирали от выстрела в спину; те, кто решил бросить оружие и остановиться, были затоптаны между первыми рядами; а те, кто решил вести за собой толпу, рано или поздно умирали от руки других — тех, кто «справился бы с этим лучше». И не было, не будет другой судьбы для людей обычных, а людям же необыкновенным — другим, уникальным и великим — место далеко не в жизни. Монотонный гул выстрелов сменился лишь пустым щелчком курка, и Уильям «Из Джонсборо» Хантер, приняв это за сигнал к атаке, защёлкнул ствол дробовика, натянул маску и вышел из-за колонны — наступила пора прекратить быть человеком. Раздался выстрел.
Разлетевшиеся на несколько метров вперёд обломки черепа со странным чавкающим звуком впивались вместе с дробью в плоть бездумно бегущих позади «людей». «Вот и нет больше глаз, — шептал голос внутри, — не во что больше вглядываться». Сменив двустволку на помповый дробовик, охотник медленно и методично подходил к оглушённым от выстрела телам и одним нажатием курка раскрывал все прелести человеческого разума бетонному полу. Он знал, что лучше стрелять в сердце — эффективнее, надёжнее. Один выстрел в голову из малокалиберного пистолета чаще всего не приносил результата, выстрел с автомата, возможно, тоже. Редкие разумные учёные, встреченные им на жизненном пути, все как один заявляли, что мёртвые задействовали лишь некоторые части мозга, чтобы продолжать жить, — шейный позвонок и спинной мозг — те, что находились ближе к шее и затылку и отвечали за такие вещи, как моторика, дыхание, ориентация в пространстве… Впрочем, Хан давно сложил для себя всю эту информацию в одно простое утверждение: «Они могут быть слепыми, немыми, глухими или частично парализованными или сумасшедшими, но будут жить — они продолжат идти и цепляться за их так называемую жизнь с такой силой, будто за выживание в этой «жизни» будет дарована жизнь настоящая. Однако — не без сердца». С почти безумной полуулыбкой Уильям из Джонсборо прикрывал лицо от очередного кровавого фонтана. Словно из сонного бреда вырывалась эйфория, что он получал, отнимая жизни других существ — чувствовал превосходство. И лишь одна мысль медленно стекала по поднебесной воображения, разбиваясь о реальность с необъяснимо громким смехом, когда пуля настигала очередную голову: «Вот и нет больше глаз — не во что больше вглядываться».
Почти машинально, словно тот же мёртвый, он уничтожал своих врагов. «Мы или они», — говорил палач внутри него. Одним взмахом руки он поднимал свой топор и отводил цевьё у ружья, а вторым, но ещё более лёгким, нёс смерть, наводясь на бегущую цель и спуская курок. Выстрел за выстрелом, кровь за кровью под лики толпы, где он мог различить лишь одного человека — себя. Патроны кончились, но Хантер не спешил перезаряжаться или менять оружие — на него шёл последний из видимых врагов. Схватив дробовик за цевьё, он оглянулся на своего напарника, медленно добивающего горы трупов, и двинулся на противника, вместо человеческого взгляда которого хладнокровный убийца вполне легко мог представить пустые глазницы.
Первый удар приклада пришёлся прямо по коленному суставу, и колено мертвеца выгнулось вбок на несколько десятков градусов. О, как многое Уилл был готов отдать за то, чтобы убедиться, что его враг действительно чувствует боль — дёрнулась бы хоть мышца на лице, хоть бы горло гнилое визгнуло! Но вечно мёртвый человек с вечно выставленными напоказ зубами с тем же монотонным хрипом пытался достичь своей цели — тянул руки, стараясь нанести как можно больше увечий острыми и сломанными ногтями. Взяв ружье в обе руки, старый охотник ударил им по тянущимся ладоням трупа, что уже успели упасть на плечи, и замахнулся цевьём прямо в зубы. Челюсть захлопнулась — труп вцепился в оружие, словно был живым человеком.
Недолго думая, наёмник отпустил одной рукой оружие и принялся наносить удары по солнечному сплетению
senza vita, пока тот не испустил дух. Сдавленные хрипы, ранее доносившиеся из глотки, превратились в настоящие — человеческие. «Хрен с тем, что они заражены — дышать нужно всем». Охотничий нож приятно лязгнул в кожаной кобуре, и два гордых метра кишечника одним ловким взмахом вывалились из брюшной полости, челюсть разомкнулась. Второй удар прикладом вновь пришёлся по колену, и мертвец теперь уже просто стоял, ожидая своей участи и всё так же протягивая руки вперёд.
Хантер сбросил разряженное помповое ружье с плеча, освободив место последнему карабину — тому, что он нашёл висящим у камина. Подняв полумёртвое тело за шею, палач пронзил стволом ружья оставшиеся внутренности жертвы. Прямо через желудок, разминаясь с ещё не выпавшей печенью или запутавшимися лёгкими, проходил ствол — Уильям буквально мог видеть его по контурам выступающей кожи. Убедившись, что его орудие убийства направлено прямо на сердце жертвы, мужчина шагнул поближе, давая дряблым рукам окутать свой чёрно-красный плащ в тщетных попытках пробить кожу. Зубы щёлкнули у самых глаз наёмника. Вся та боль, отчаяние, агония, которые, как он считал для себя, ощущало любое живое существо, приносило ему древнее, очень хищное ощущение превосходства — он пережил очередную жизнь, он забрал очередную жизнь — он всё ещё был сильнее, чем тот, кто был против него. Выстрел.
Гул от выстрела ненадолго застыл в ушах, а пороховой дым и потоки крови затуманили глаза. По завершении на Уильяма из Джонсборо всё ещё скалилось озлобленное лицо, но за зубами его виднелся лишь просвет, а в глазницах не блестело больше ничего, кроме ламп у выхода из комнаты. Не высовывая ружья, палач решил осмотреть свою жертву: за передней половиной груди не было абсолютно ничего; голая и раздробленная грудная клетка обнажала свою пустоту как внутреннюю, так и наружную; некоторые из костей хребта или ребер и вправду застряли в четырехметровом натяжном потолке; а куски черепа разбросало так симметрично по кругу, что, казалось, вполне легко можно собрать его обратно, если пройтись по часовой стрелке. Тут и там легко можно было найти и другие детали мозаики: вон лежали оборванные лёгкие, похожие на полиэтиленовые пакеты, вон — кусок сердца с явно целой камерой, а ещё дальше располагался мозг — он занял куда более широкую территорию, не забыв прихватить с кровью немного потолка и люстр, что теперь казались свежими розами.
Уильям вытер залитые кровью глаза и, сняв маску, осторожно попятился к Джеймсу, пытаясь отыскать в жерле мясорубки брошенный помповый дробовик. Стоило ему попытаться наклониться, чтобы перевернуть очередной труп, как его лёгкие сжались в припадке кашля. «Чёрт с ним, — подумал он. — Есть напарник — он поднимет». По полу по-прежнему ползали недобитые трупы. Окровавленные, раненные, обескровленные, они ползли на руках, перебирая тощими и бледными костяшками пальцев, тащили за собой свои перебитые позвоночники и раздробленные рёбра непонятно куда — вперёд. «Движение — жизнь», — гласила одна из рекламных вывесок города Оклахома, и прямо в тот момент она, чёрт её побери, попадала в самую точку. Движение — жизнь. Сами того не понимая, мёртвые облегчали задачу живым, выдавая себя в попытках выжить — делая то, что обычно делают сами живые — цеплялись. У каждого были и есть какие-то невидимые нити, за которые можно держаться — какие-то линии судьбы, ещё не обрезанные одной из Мойр, ведущие раненного и избитого вперёд. А что же было у уже мёртвых? У тех, кто, несмотря на желание, пал в бездну? Неизвестно. Однако, что бы то ни было, в рвении своим бывшим сородичам они не уступали.
— «Я сказал: веди скорее ты в Джонсборо, ведь я подлейший ублюдок из всех, и мне всё равно», — кинув F-16 с одним патроном, пропел строку из песни Уилл. — Заряжай.
— Сам, что ли, не мо?.. Ох ты ж ёпта… — обернувшись на своего напарника, протянул парень. — Вот это у тебя видок.
— Бывало и хуже.
— Готов спорить, да! Но впервые вижу, чтобы кто-то полез месить
senza vita руками — сумасшедший ты придурок, конечно! — похлопывая по плечу, сказал Виттима. — Однако с этим видом ничего из наших сегодняшних подвигов не сравнится. — Палец его остановился на палящем мёртвый город солнце.
— Заметно, что ты редко бывал так высоко — совсем расслабился. А если бы ещё волна пошла?
— Ты шёл сюда двадцать секунд, — не отвлекаясь от оранжевой звезды, сказал темнокожий. — Музыка уже не играет. Если ты не издал ни звука, а я не услышал шагов и не увидел ничего, кроме тебя в отражении окна, — значит, всё в порядке. Хорош, не правда ли?
— Натренировал слух, — подтвердил Хан. — Это видно. А вот спину наверняка нет — пойди понагибайся, там где-то валяется твой дробовик.
— Ты выронил — ты и иди!
— Хочешь, чтобы старик сделал тебя и в этом? — насмешливо подцепил его Уилл.
— Ладно, хрен с… Твою мать!
Песня умолкла, и Джеймс мгновенно всполошился на едва слышимый треск стекла — обломков той самой люстры, что раскинулись у экстренного выхода. «Отражение!» — так же незаметно прошептал Хан, держа готовое к развороту тело парня одной рукой. Чем больше молодой наёмник вглядывался в то самое отражение, тем сильнее на его лице проступали признаки паники. В опасно громкой тишине Джеймс Виттима медленно потянулся за ружьём…
— Нет! Не смей! — Твёрдая рука отдёрнула ладонь от курка дробовика и сохранила последний патрон.
— Предлагаешь просто ждать, пока ему не надоест?!
— Если промажешь — мы трупы. Ты даже сообразить ничего не успеешь!
— Но есть шанс на…
— Не двигайся, на хер! Даже зрачком своим не шевели!
Через несколько секунд краем уха Джеймс уже мог буквально почувствовать едва различимый хрип, который доносился до него с нескольких метров и разъедал его нос изнутри. Редкое, но до боли зловонное дыхание рассекало запылившийся воздух. Мужчина был готов поклясться, что если то существо приблизилось бы ещё хотя бы на шаг, то смогло бы услышать, как со звоном молота билась его кровь, пульсируя к сердцу и обратно, и как странный шум, что зарождался и умирал в голове, затуманивал собою все остальные звуки.
Хантер чувствовал примерно то же самое. В его расчётливом профессионализме и холодном взгляде скрывался большой страх, и шёл он вовсе не от того, что небезызвестная, но неправильная ветвь человеческой эволюции дышала ему в ухо, но от себя — где-то там, в глубине его груди зарождалось нечто. Комом подступая к горлу, оно всё больше и больше затрудняло дыхание — пыталось вырваться наружу с такой силой, будто это секундное избавление даровало бы его лёгким вечную свободу. В тихом дыхании охотника начал прослушиваться хрип. Сиплый и слабый, он заставил существо, которое было направилось к выходу, замереть. В безмолвном отчаянии он вдохнул как можно больше воздуха и многозначительно посмотрел на своего напарника — он понял, не мог не понять. По трясущейся грудной клетке бежали мурашки, немолодая шея покрывалась жилами, а лицо приобретало нездоровый оттенок. Громко выдохнув, Хантер издал неприветливый для существа звук — кашель. Незнакомый, порывистый. Нечто, когда-то похожее на человека, замерло в удивлении, пытаясь рассмотреть неподвижный и скрюченный силуэт лучше, прежде чем напасть на него. Но стоило из-за плаща показаться человеческому лицу, как зал разразил вой.
Поборов припадок, Хан выхватил из всё ещё застывшей руки Джеймса дробовик и, выстрелив в сторону звука, заорал напарнику команду, прежде чем убежать: «Не двигайся!» Прихрамывая, он пытался выиграть себе время — всего лишь пару секунд для того, чтобы зарядить единственное ружьё, что у него осталось, но нога после прыжка на балкон как назло ныла, а руки, неподвластные его разуму, тряслись. Его спасал только один факт: выстрел, сделанный вслепую, достиг своей цели и продырявил ногу, если так можно было назвать конечность существа, что преследовало его рывками. Прыжок за прыжком ненавистный хрип, больше похожий на рык, приближался к охотнику, и никакая падающая мебель, никакое открытое пространство для бега и манёвров не могли исправить то прискорбное положение. Раздался выстрел. На дымящийся ствол упал центнер ещё живого веса. Окровавленная, разорванная эволюцией вдоль подбородка нижняя челюсть мигом устремилась своими жвалами к лицу выжившего, а длинный, покрытый гнилью и слюной язык бичом бил у самых глаз ошарашенного мужчины. Тот язык был настоящим смертельным оружием, и владелец языка знал об этом так хорошо, как никто другой.
Ещё выстрел. Краем глаза стрелок увидел отстреленную конечность, отлетающую от основного тела по нелепой траектории. Через миг в его голове запищал знакомый ультразвук, а, когда он пришёл в сознание, то обнаружил себя лежащим прямо в непрочной гипсокартонной колонне, половину из которой его тело снесло просто под своим весом. Где-то вдалеке валялся дробовик, а через несколько метров в такой же прострации находилось и существо, чьи глаза были залиты кровью, если не от ярости, то просто по факту: окровавленный череп пластами сбрасывал кожу и волосы, а из отстреленной ноги настоящей рекой лилась багровая кровь, переливаясь между странной формы сухожилиями и обломками кости, что висела на них. Оно брыкалось. Бросалось из стороны в сторону с такими усилиями, будто бы действительно чувствовало боль. Словно собака, что Хантер на своём веку повидал единицы, оно крутилось вокруг себя, пытаясь обнаружить ногу. «Где же она? — наверняка думал странно скрюченный когда-то-человек. — Она же была здесь. Вот здесь! Я же видел её минуту назад!»
Со стороны главного зала раздавались небольшие хлопки — выстрелы — знак того, что самые последние из кучи мёртвых уже лежат, и только одна настоящая угроза всё ещё воет на том бетонном полу. Выхватив из кобуры револьвер, Уильям «Из Джонсборо» Хантер зарядил шесть патронов, замер и, взглянув на слегка побитый и далёкий от него дробовик, прицелился в существо. Ровно через долю секунды старый охотник уже бежал от своей добычи, в голове чуть ниже глаза зияла дыра, а половина нижней челюсти отлетела на пол. Словно загнанная мышь, в панике пытающаяся отбросить свой хвост, он скинул тяжелый кожаный плащ и снял бронежилет, прибавив себе лишь пару секунд для своей ничтожной жизни.
В большой братской могиле виднелась единственная стоящая фигура, добивающая выживших. Как ни разворачивал Хантер головы, как ни раскидывал на мелкие кусочки черепа, а всё равно казалось, что всё то были люди. Лежали себе, словно мешки с мусором, таращились на потолок, зная, что где-то там — небо. Что за огромными кусками бетона, как и за стенками тюрьмы их плененного разума, всё ещё светило солнце. Как вчера, как сегодня. Если каждый человек задавал себе вопрос: «А что же будет на следующий день?» — и не находил ответ, то они — мёртвые — давным-давно узнали его и всё пытались разглядеть за пеленой давно ослепших глаз: завтра будет светить солнце. Отражаясь от луж их собственной крови, оно будет заливать их глаза ярким и лучезарным светом до тех пор, пока они не исчезнут насовсем — не растворятся в пыли истории, став просто серыми костями, как и любой «живой» человек.
Если подумать, то люди всегда преувеличивали свою важность. Будучи на земле в том виде, в каком они знают себя, всего пару сотен тысяч лет, они всерьёз решили, что представляли угрозу ей, своей матери — Земле. Имели смелость предположить, что где-то там, на том огромном голубом шарике, затерянном в необъятной вселенной, были существа, которые могли представлять серьёзную угрозу для сложнейшей системы случайностей и совпадений возрастом в четыре миллиарда лет. Но вот они — люди. Лежащие в алой лужице, давящиеся выбитыми зубами, перебирающие онемевшими пальцами сломанные кости, люди.
Когда к Уильяму Хантеру приближалось существо, созданное по вине человека, он вёл себя как зверь — как загнанный кролик перед росомахой, он бежал к своей норе в надежде, что хищник, быть может, изменит свой выбор: испугается отпора, попадёт в ловушку или переключится на другого кролика — неважно. Своя шкура ценнее — её больнее лишаться.
В зрачках Уилла медленно плыл силуэт Джеймса Виттимы: побитый двумя годами совместной «работы», но не опытом, сталкер, охотник и наёмник расхаживал среди трупов и, приставляя автомат немного левее от центра груди, так же медленно и так же методично, как и его учитель, делал свою работу. «Дробовик! — прокричал ему сквозь боль бегущий. — Схвати дробовик!» Но он не выполнил приказа. Конечно — ведь Хан сам выхватил у него из рук ценное оружие и, подбив того, кто сейчас обжигает его ухо, выкинул его в сторону.
Забежав в зал, Уилл рывком толкнул одну из двух мощных четырёхметровых дверей от себя, тем самым оглушив своего преследователя, осознавая, что в голове должен был быть план спасения — меньшего зла и меньшей жертвы, чем та, к которой подбивали его обстоятельства. Где-то на задворках мозга, где хранилась куча документальной военной истории и художественных произведений о войне, — осталось только подумать. Ну же! Ещё немного! Из отрывочных слайдов составлялась картина. Казалось бы, за то время, что Хантер стоял у двери, его напарник вполне успел бы схватить помповое ружье и решить все их общие проблемы, но нет — темнокожий мужчина стоял как истукан в ожидании приказа. Что же творилось в его голове? Решал ли он, как поступить, или просто впал в состояние прострации? Неважно — нескольких секунд вполне хватило для идеи.
— Спрячься за стойкой! — скомандовал ему старший. — Перехват по сигналу!
«Почему инстинкт дал сбой? — думал Хантер, убегая от ворот. — Почему только что готовый план «великой жертвы в лице Джеймса» вдруг отошёл в фон, а я стоял и тупил под этими воротами, как идиот, продумывая уже его и своё спасение? Вот же грёбаные человеческие мозги — странные до невозможности».
Впереди виднелось только небо. Оранжевое, почти что огненное небо. Среди того океана света едва ли можно было различить столпы тьмы — оборванные части холста, коими казались немногочисленные высотки Оклахомы тем вечером. Ослеплённый этим сиянием, старый охотник выставил руку вперёд и нажал пальцем на спусковой крючок. Раздался выстрел. В своих нелепых попытках пристрелить небеса или достучаться до них он лишь выводил на стекле мелкие, практически ювелирные, трещины. Бам. Бам. Бам. В барабане револьвера остался только один мазок, чтобы скрасить ту картину в полной мере, но его Уильям из Джонсборо приберёг для себя. Сзади начали раздаваться звонкие цокающие удары, что стремительно приближались всё ближе и ближе — существо опять перешло на прыжок. Ближе. Ближе. Ещё ближе.
Уилл встал прямо у окна и многозначительно смотрел на Джеймса Виттиму, прячущегося под стойкой. «Смотри, сука, не сдрейфь — это всё ради тебя», — с той мыслью он и развернулся, чтобы быть со своей смертью глаз-в-глаз. То, что прыгало на него, не могло не вызывать отвращения у человека обычного — паразит годами создавал всё новых и новых убийц, каждый превосходил предыдущего в изощрённости и отвратительности. Везде, где бы ни был бывший пилигрим, у Этого появлялись или уже были свои названия. Сначала он узрел нарекание «Ходячих» и «Стаи», хоть и считал те названия банальными, затем была «Матка», «Диссидент» и «Фантом», в процессе сотворения которых он уже принимал непосредственное участие, а потом приходилось создавать всё самому — «Колоссы», «Бутоны», «Сонары», «Перебежчики» — убийцы, чьи имена несли с собою только смерть, однако с прыгающей бестией было небольшое исключение — он не только не знал, как называть её подвид очень долгое время. Ни одна из команд не могла поймать это живым, ни один военный не доставлял ни одному учёному более-менее целого тела, и ни один представитель «Эволюции» не пытался изучить это в первые года массового расселения.
То, что прыгало тогда на Уильяма, он в шутку прозвал «Блохой», позже переименовал в «Кузнечика», ещё позже — в «Жабу», но окончательный вариант закрепился уже после изучения — «Саранча»: огромное в полный рост и ничтожное в своей сущности существо. В свою бытность человеком, возможно, оно ходило прямо, но теперь — нет. Теперь, сквозь огромную боль, которую наверняка испытывал этот человек на стадии «личинки», его ноги — тазовые и коленные суставы — сгибались ровно в противоположную сторону: тазовые — вперёд, к животу, а коленные — назад, от ступней. Впавшие ягодицы больше не служили своей цели, а растянутая кожа на торсе, казалось, порвётся в тот момент, когда оно становилось «на четвереньки». О, те ноги были огромными. Столь сильными и длинными, что ни один спортсмен в мире не смог бы развить подобные, даже если бы потратил на это всю жизнь. А ступня-то! Ступня! Сквозь содранный кожный покров на долгие и долгие сантиметры тянулись оголённые мышцы с кровеносными сосудами, заканчивающимися голой костью. Какой то был размер? Семидесятый? Восьмидесятый? Неизвестно. Но это и было той причиной, за которую Уилл Хантер прозвал это «Кузнечиком»: при прыжке — именно так и только так передвигалась саранча в «целом» состоянии — коленный сустав издавал странное пощелкивание (видимо, погрешность эволюции), а кости ступни, ударяясь о землю, производили жуткий, но почему-то одновременно нелепый цокающий звук.
Оно приближалось всё ближе и ближе, вытягивая руки вперёд — рассечённые надвое между средним и безымянным пальцем ровно до плеча, они использовались в качестве амортизаторов при падении — не ломались, не растягивались, не рвались, но так же и прекрасно охватывали жертву за талию, которую можно было обхватить всего одной такой конечностью полностью. И вот, когда до самого охотника остался ровно один прыжок, у него был выбор: закрыть ли глаза перед тем, как их разорвут. «Раздвоенная нижняя челюсть со вторым рядом более длинных и остроконечных зубов, — вспоминал он свои записи, пытаясь совладать с паникой, — позволяет с большой лёгкостью захватывать и перегрызать любые конечности, а длинный и до жути сильный язык служит верёвкой в четвертовании — ломает кости и при более крупных размерах способен просто передавить руку или хребет до основания. Особь хватает жертву за разные концы тела и начинает перекручивать, подобно крокодилам или аллигаторам, пока та не умрёт от многочисленных переломов и/или внутреннего кровотечения. Попасться в хватку такому существу и не иметь с собой огнестрельного оружия в заряженном состоянии приравнивается к смерти».
— Сейчас! — крикнул Уильям, широко открыв глаза.
Раздался резкий, но полный боли вздох. Треск. Чудовище пролетело мимо — навстречу прекрасному. Крошечные осколки стекла опадали с верхушки рамы на пол, а те, что побольше, давным-давно полетели вниз — навстречу тому, что ждало человека при любом взлёте. Небеса рассёк истошный предсмертный вой.
— Чёрт возьми… — послышалось через сдавленный кашель. — Ты же мне мог рёбра так перебить.
— Ну, извините, Ваше Величество, — остро ответил Джеймс. — Либо так, либо Вам вниз.
Раздался хлопок. «Так быстро?» — пронеслось в голове у обоих, но нет — лишь очередной выступ, коими был богат First National Center, оказался задет странным, нездешним для этой планеты, существом. Удар. Удар. Ещё удар. С того расстояния уже не было слышно того, как хрустят пережившие эволюцию кости и как ломается единственная уцелевшая от выстрела нога. Обернувшись на своего напарника, Джеймс застал Уильяма в порыве смеха.
— Что смешного?
— Знаешь… Ха-ха-ха!.. Были раньше мультфильмы — комедийные, рисованные, в которых герой так же… Ха-ха-ха!.. Так же… — посмотрев на Джея, Уилл резко переменился в лице — не так уж и трудно забыть то, с человеком из какого времени ты говоришь. — Забей.
— Как скажешь. Не то чтобы я сильно включался, но… Ты же настаиваешь, да?
Хантер запер дверь в пентхаус, предварительно проверив лестницу, пока Виттима, коему досталась роль ищейки, собирал оружие и прочие вещи по огромной площади. Тускло светились кнопки на панели лифта, покрывалась только осевшей пылью кровь, и слабо постукивали в пустоту наручные часы — жизнь снова пошла своим чередом. Присев у разбитого окна, охотники принялись рутинно перебирать снаряжение, пока им в лицо дул прохладный сентябрьский ветер. Старый охотник ещё раз осмотрел помещение и понял, что те несколько минут, которые продлилась эта зачистка, вполне могли быть последними для него и его напарника. Стоило ли так рисковать ради одной песни или проще было бы зачищать один этаж за заход — кто его знает. Но один урок извлечь из этого для старого наёмника было довольно просто: «Оставаться человеком — дорого стоит».
Настал момент тишины. В неразборчивой игре пыли слышались небольшие щелчки, что издавало ружьё, когда в него попадал патрон. Медленно перезаряжался магазин винтовки, медленно чистился её прицел от запёкшейся крови, медленно перебирал пальцами по рёбрам старый Уилл.
— Я вот что подумал, Хан: у нас ещё дохренища времени до прихода военных… Что делать-то будем?
— Не знаю. Консервы у нас есть, спасибо тебе, патроны — тоже. Найти воду — не проблема. Так что… осядем здесь на неделю-другую. Быть может, на рейд выйдем — кто знает, что скрывает в себе Оклахома, кроме пыльной копии «Волшебника страны Оз».
— Неплохая идея. Слушай… Ты же на многих высотках бывал, да?
— Не то чтобы на многих. В основном для того, чтобы забраться на самый верх, нужны просто колоссальные усилия и запасы. Не ошиблись твои военные в выборе базы, что ещё сказать — выбери они тот же Chase Tower и, уверяю тебя, нам бы вряд ли хватило этих свободных недель. Хотя там и скопление-то было поменьше…
— Да… Ну, что я могу сказать — оно бы того всё равно стоило, — сказал Джеймс, смотря в огненную пропасть. — Чего хотел спросить… Скажи, Хан: небо всегда такое красивое здесь, на высоте?
— Да, — почти молча поддержал его старик. — Всегда.
