Часть 1
3 июня 2018 г. в 13:34
Со смерти его отца началась его новая жизнь.
Роберту кажется, что тот Бог, о котором ему говорил кардинал Стросс, не допустил бы этого. Роберт думает, что Бог бы не дал им так мало времени.
В первый момент Лэнгдон не узнал его. Он узнал только голос, через пару секунд — взгляд. Сейчас, когда все было кончено, он думал, что Патрик узнал его сразу же.
В прошлую их встречу они оба были моложе. Сам он — едва принятый на работу профессор университета, еще беспокоящийся о своей репутации настолько, чтобы не позволить мимолетному увлечению другим мужчиной занять место в его жизни, а Патрик Маккенна — совсем молодой священник, по случайности оказавшийся в числе его знакомых.
— Разве ваша вера не запрещает вам этого, Падре? — в голосе Роберта тогда звучал смех, потому что солнце запуталось в занавесках снятого на ночь номера, потому что его пальцы запутались в отросших волосах Патрика, потому что он запутался в своих чувствах к этому человеку. Это было так хорошо, что хотелось смеяться.
— Не вера. — Маккенна покачал бы головой, но сейчас его голова лежала на подушке, поэтому он просто отвел взгляд. Роберт разглядывал его лицо. — А религия. Это разные вещи, Роберт.
— Когда ты говоришь таким тоном, мне кажется, что это ты профессор, а не я.
Патрик улыбнулся.
— Как я могу верить словам других людей о Боге, когда Он Сам говорит со мной?
— И о чем же вы ведете беседы?
Патрик недовольно свел брови, Роберт невольно задержал дыхание. Патрик был идеален.
— Не паясничай.
— Я слушаю.
— Ты когда-нибудь был в такой ситуации, когда тебе никто не мог помочь?
Роберт подумал о том, как пять часов провел в глубоком колодце, пытаясь выбраться наружу. Сколько ему было тогда? Десять? Больше или меньше? Как родители допустили, чтобы он упал туда, а потом не могли найти? Он не знал.
— Да. С тех пор у меня случаются приступы клаустрофобии, — сказал он. Сейчас был правильный момент для откровенности.
Лицо Патрика смягчилось. Он не стал ничего спрашивать, просто провел рукой по лицу и шее Роберта. Как будто благословлял или снимал напряжение своими прикосновениями.
— Что помогло тебе тогда пережить это?
— Родители. Я тогда был ребенком.
Маккенна помолчал. Роберт подумал, что он собирается с мыслями.
— Когда моя мама погибла от взрыва, теракта в церкви, мне помог архиепископ, из-за которого произошел этот теракт. Он не только обеспечил меня, но и стал моим духовным наставником. Я очень люблю его, Роберт, он стал моим отцом и единственным родным человеком. Но что, если бы его не было?
— Патрик… — Роберт почувствовал, что не знает, что нужно говорить в таких случаях.
— Нет, дослушай. Этот архиепископ — он всего лишь человек, но за ним стоит Бог. Я верю в это. Я верю в то, что религия несовершенна только потому, что люди несовершенны. Создали нас такими или мы такими стали — это не так важно, как-то, что Бог — это единственное совершенство, которое доступно нам.
Роберт хотел сказать, что сейчас, когда этот красивый, умный священник лежит с ним в одной постели, ему кажется, что Патрик — само совершенство, но он молчал.
— Ты не согласен со своей религией? — наконец спросил он.
— Сейчас я здесь, с тобой, хотя мой визит в Америку должен был закончится еще вчера.
— Но ты все равно вернешься.
— В Ватикан или к тебе?
— Это я у тебя должен спросить.
Патрик сел в постели, Роберт тоже.
— Каникулы почти закончились. У тебя скоро начнутся занятия. Ты же не хочешь, чтобы кто-то из твоих студентов или коллег узнал, что ты спишь с мужчиной.
— Да еще в придачу католическим священником.
— Я не хожу в рясе по улицам, если ты не заметил.
— Мы познакомились через общих знакомых, которые знают, что ты здесь как посланник Ватикана. Я уверен, что теперь об этом знают не только они.
Патрик поморщился, потом поднялся и начал одеваться.
— Мы не позавтракаем?
Предыдущие несколько дней они завтракали в ресторане гостиницы. Там был прекрасный шведский стол.
— У меня дела.
— Мы еще встретимся?
Патрик молчал и продолжал одеваться. Голый Роберт спрыгнул с кровати, притянул его к себе и поцеловал. Маккенна ответил, пиджак выпал из его рук на пол.
— Да, мы еще встретимся.
— Завтра?
— Через три дня я улетаю.
Роберт помрачнел.
— Ты еще приедешь сюда?
Патрик покачал головой.
— Не думаю.
— Приехать к тебе в Ватикан — слишком плохая идея? — насмешливо и с наигранной опаской спросил Лэнгдон.
— Как раз в твоем духе.
Лэнгдон вспомнил, что после того утра они встретились еще два раза. Одну ночь они снова провели в гостинице. Кажется, кто-то из них совсем расклеился тогда. Роберт был почти уверен, что это был не он. Последний день перед отлетом они провели, просто гуляя по городу. Знакомая по университету, встретившаяся им в кафе с неоновой вывеской, удивилась, как нерелигиозный Роберт так сдружился со священником. Втроем они посмеялись над этим, потом она ушла. Странно, прошло столько лет, Роберт уже не помнит ее имени, но он помнит, как отражался ярко-красный неон в стеклах витрины, когда они пили кофе с Патриком.
Его смерть была чем-то нереальным. Маккенна был странной влюбленностью, приятным воспоминанием. Маккенна был камерленго Папы Римского. Патрик был человеком, убившим своего отца.
Роберт знал, что должен сейчас чувствовать. Но он чувствовал не то. Не то, что было бы понятно и правильно. Между ними никогда не было ничего правильного. Ни в их знакомстве, ни в их связи. Не было ничего правильного в том, что сейчас он сожалеет об умершем Патрике так, будто они провели все это время вместе.
И когда они оставались вдвоем в кабинете покойного понтифика — даже тогда не было сцены настоящего приветствия и узнавания. Только вопросы.
«Верите ли вы в Бога, профессор Лэнгдон?»
«Мое сердце говорит мне, что вера — это дар. Дар, обрести который мне пока не суждено».
У Патрика было такое лицо, что Роберту захотелось спросить у него, верит ли в Бога он сам.
«Помните, это — сокровище».
Он точно верит.
Роберт бежит так, как не бегал очень давно. Бежит недостаточно быстро: годы и усталость этого проклятого всеми святыми дня берут свое. А камерленго с выжженным на груди клеймом бежит быстро, потому что ему нечего терять. В его руках — смерть.
Они появляются на площади: сначала Патрик Маккенна с готовой взорваться антиматерией в руках, потом Шартран, Виттория и Роберт. Они не успели.
— Он сказал, что у него есть лицензия на полет! — кричит, оправдываясь, выгнанный из кабины вертолета пилот.
Вертолет падает в черное небо. Патрик падает вверх. Роберту кажется, что он падает в Ад. Ангелы привели его к самому страшному демону.
Виттория плачет. Роберт чувствует, как внутри него самого разливается горечь.
Едва они увидели белый парашют в черном небе над шумящей площадью, как Роберт решил, что… Позднее он не мог бы вспомнить и понять, что решил в тот момент. Мысль не успела обратиться в слова. Но он запомнил этот внутренний взрыв облегчения, страха, волнения и веры. В Бога, в религию или в Патрика — он не знал, но если Маккенна будет жить, то это стоит того, чтобы верить во что-то. Секунду спустя ослепительно яркий свет взорвал небеса над ними, и сотни людей на площади Святого Петра упали на землю, отброшенные взрывной волной.
Только Патрик продолжал парить.
Роберт чувствует, что с его смертью что-то навсегда оборвалось в нем. Может быть, оно оборвалось тогда, когда пришло сознание предательства Маккенны.
Патрик был самым религиозным человеком, что были в жизни Роберта. Почему-то ему всегда казалось это странным. Он не верит в судьбу, но сейчас ему кажется, что все это не было простым совпадением. Совпадения, имеющие последствия, не бывают случайными.
Похороны были недолгими. Гроб, естественно, был закрытым. Никакой прессы. Только служители церкви. И Роберт.
— Вы были знакомы с ним раньше?
Роберт повернулся к кардиналу Строссу. Ему нравился этот спокойный, умудренный жизнью человек. Новый камерленго Папы Римского.
— Почему вы так решили? — Роберт нахмурился.
— Я бы не пошел на похороны человека, из-за которого несколько раз едва не погиб за пять часов.
— А я вот пошел.
Кардинал улыбнулся. Не грустно и не весело, просто чтобы изобразить на лице реакцию на слова профессора.
— Мы все молимся об упокоении его души, профессор Лэнгдон. Что же делаете здесь вы?
— Если бы я мог, я бы тоже молился, — неожиданно резко ответил он и вдруг понял, что ему действительно нечего здесь делать. Даже если бы Стросс не спросил его. И даже если бы Патрик был жив.
Он уже собирался уйти, когда кардинал окликнул его.
— Молитесь, Роберт. Он услышит вас.
Лэнгдон снова почувствовал раздражение. Он хотел, чтобы его слышал Маккенна, а не Бог, ради которого он убил стольких людей и сжег себя заживо.
— Я ученый, камерленго.
Это обращение к другому человеку, не к Патрику, жгло язык.
Они попрощались. Гроб давно скрылся под землей. Сквозь облака проглядывало редкое солнце. На душе у Роберта было так погано, как не было уже давно. Наверное, не надо было тогда вылезать из бассейна и следовать за человеком в сером костюме через океан, чтобы узнать, что светлый, смешливый, но не по годам вдумчивый Патрик стал тем, с чьих похорон Роберт сейчас сбегает. С Витторией они попрощались еще вчера — ей надо было в ЦЕРН. Роберт пообещал, что они еще увидятся.
Чувство потери не отпустило даже тогда, когда он прибыл домой. Это чувство постепенно растворилось в его жизни, стало одной из причин выпить в свободное время, превратилось в ощущение холода в пасмурные дни.
Роберт не забыл огонь, который объял Патрика в последние мгновения его жизни. Но гораздо отчетливее он помнил пламя, горевшее в душе священника и в его зеленых, таких полных солнца и веры глазах.
Патрик следовал за этим племенем. Следовал, даже если это было больно. Даже если это было неправильно. Роберт понял, что последовал бы за ним, если бы он попросил. Это знание, пришедшее только сейчас, было единственным, что он бы назвал «откровением свыше».