Он думал, что видит его в последний раз.
Найти настоящего Коннора не было большой проблемой: за все то время их работы вместе Хэнк «прощупал» своего напарника, понял. Прочувствовал. Этот андроид с каждым их делом нарушал свод этих написанных где-то в корочке своего электронного ума законов. Здесь и умником типа Камски быть не надо, чтобы все это понимать. Тогда он спас его, хотя не должен был. Тогда он не выстрелил, хотя должен был. А потом он прикончил того девианта, чем спас жизни, в том числе и его, хотя не должен был. Последнего выстрела не последовало. Он пощадил ту машину в этом шикарном особняке за несколько миллиардов долларов, где один только бассейн стоит ровно столько, что ни один талантливый офицер полиции не сможет заработать за всю свою жизнь. Его андроид начал не только думать, но и чувствовать. Его мальчик начал жить.Он думал, что видит его в последний раз.
Искусственное «сердце», которое и сердцем то фактически не было, билось так сильно, словно было готово само вырваться из груди прямо на пол перед ним с криком: «Ну же, признай, это я! Настоящий! Твой!» Коннор, кажется, только тогда понял, что этот человек ему действительно нужен. Это не программный сбой (технически, конечно, это был все-таки он), это были чувства. Настоящие, искренние, какие-то по-детски наивные. Он смотрел на него своими большими глазами, был похож на смиренного щенка, который выжидал, что выберут все-таки его, возьмут домой, приласкают и никогда больше не отпустят. Его руки дрожали, но Коннор изо всех сил старался держаться. Держаться, чтобы доказать и ему, и себе, что он — настоящий. Вопрос один за другим. Первый. Второй. Третий. Выстрел. Он ехал на своей «развалюхе» по перекрытым улицам города. Ему было можно, он же, черт возьми, полицейский. И что, что его отстранили от дела? Он не был виноват, что в такой ужасный день для всей Америки оказался не дома. Ему было плевать на комендантский час. Ему было плевать на этих остолопов в форме, которые отстреливают андроидов без всякой доли сожаления, без всякого здравого смысла. Что они ему-то сделают? Посмотрят паспорт или другие документы? Померяют температуру? Да Бога ради! Знакомые дороги, а перед глазами какой-то ужас: вдоль тротуара валяются тела, некоторые уже образовали кучи, кого-то отстреливают, а где-то улицы и попросту перекрыты. Сколько раз он уже общался с военными за вечер? Да по пальцам не сосчитать. Думают, небось, старик совсем поехал: выехал идиот-лейтенант проверить обстановку. Да и пусть думают. Включив радио вместо любимого хэви-метала, Андерсон вслушивался в каждое слово. Успел ли он? Освободил ли он? Пробудил ли? Довел? Не убили? О последнем даже думать не хотелось, особенно глядя на все эти горы тел с продырявленными головами или другими частями тела. А вдруг… Нет. Такого не будет. Резкий поворот, тишину и эмоциональный голос ведущего новостей прерывает скрежет шин об асфальт. Андерсон жмет на газ и пулей мчится до своего обветшалого, грязного, старого, как его собственная жизнь, но уютного внутри дома, пусть даже и пропахшего алкоголем и собачим кормом. Резко по тормозам, громкий хлопок дверью, тяжелый вздох и громкий лай Сумо. Хэнк без сил плюхнулся на диван, откупорил уже давным давно остывшую банку пива и включил телевизор. Революция свершилась.Он думал, что видел его в последний раз.
Ему страшно и так волнительно, так было последний раз на выпускном бале. А это было ой как давно, еще до всех этих гребанных андроидов. Сраные андроиды… устроили революцию, права выбили, теперь вроде как и грубость и ненависть в их сторону будет считаться… расизмом? Ну что за бред сивой кобылы! Хэнк украдкой взглянул на часы. Который раз уже за все время ожидания? Он, конечно, приехал пораньше, как и положено любому джентельмену на свидании. Опаздывать — это некрасиво, но лейтенант знал, что в этот раз его никто не кинет с обещанием прийти, как это было, кажется, на том же выпускном. Но Андерсон постоянно смотрел на часы, а с каждой минувшей минутой сердце старика, покрытое до недавних пор коркой льда, билось все сильнее.Он думал, что видел его в последний раз.
Размеренный шаг, кажется он даже не спешил, а точно знал с какой периодичностью нужно переставлять ноги, чтобы прийти ровно в назначенное им же время. Но почему-то тело не слушалось, а сам он ускорился, увидев вдалеке на этом белоснежном пейзаже единственную серую точку — его лейтенанта. Если люди несколько дней назад еще могли называть андроида своими собственностями, то почему андроид не вправе сейчас называть человека своим? От размышлений диод мигал желтым, но, когда их взгляды встретились, «успокоился» и застыл в своем правильном нежно-голубом оттенке. Но сейчас эта внешняя черта, отделявшая его от «первой» или же «изначальной» расы планеты Земля ничего толком не значила. Сейчас вообще ничего толком на этой чертовой Земле не значило. Они молчали, слова были лишними. Удивительно, но за них все говорили глаза. Живые. Даже у той «жестянки» они больше не были кукольными. На Хэнка смотрел настоящий, дышащий всеми фибрами своей души Коннор. Его андроид. Нет. Его мальчик, его Коннор. Вот ведь надо, старый дурак, не верил во все это дерьмо, глушил всю боль виски, самозабвенно каждый раз пытался убить себя, пока не вмешался этот пиздюк. Влез не в свое дело со своими инструкциями, которых он даже не знает, куда люди их засовывают. И вряд ли знает даже сейчас, став девиантом. Но почему-то Хэнк был уверен, что еще успеет научить этого умника всем человеческим шуткам, отмашкам, иронии и всякой остальной херне. Может быть в его программе и заложен целый талмуд под названием «Анекдоты за триста», но это совершенно не то. В жизни они ему мало помогут, только неприятностей себе наживет или получит кулаком в это прекрасное кукольное личико. Красивое человеческое лицо. Андерсон без лишних слов утащил его в свои крепкие «медвежьи» объятия. Через секунду вздрогнул, а глаза слегка округлились, только вот улыбка стала шире: эта «жестянка» ткнулась своим острым холодным из-за мороза носом ему в шею. По мнению самого Коннора шея лейтенанта была невероятно теплой, отчего он довольно зажмурился и прижался, как маленький щенок, которого нужно защитить. И Хэнк защитит его от всех неприятностей. Он делал это и до этого, но сейчас откуда-то появилось желание показывать это всем своим видом: кто тронет этого, его, андроида — тому Андерсон зарядит пулю в лоб. Без разборок. — Лейтенант… — вдруг послышался тихий шепот Коннора, и он слегка отпрянул от Хэнка, да только тот не дал и прижал обратно. Нет, он не отпустит его, хотя бы не сейчас, не в этот «их» момент. Андроид, кажется, против не был и послушно обнял мужчину крепче, — Лейтенант, я думал, что больше не увижу вас — Я тоже, парень… — не менее тихо ответил ему Хэнк, а после горько усмехнулся, зарывшись пальцами в мягкие уложенные волосы Коннора, а после поцеловал того в висок. — Я тоже… На улице стоять в лютый мороз было просто невыносимо. И какой бы милой и «теплой» ситуация не казалась, им пришлось залезть в эту старую «развалюху» Хэнка. Расслабленно и как-то даже устало выдохнув, Хэнк внимательно взглянул на андроида. Может быть, тот и стал девиантом, научился чувствовать, а не только «ощущать», но каким-то человеческим привычкам ему еще придется научиться. Хотя бы сидеть нормально, а то как будто кол проглотил. И ведь даже если сейчас попросить его расслабиться — это не приведет ни к чему. Что ж, у Хэнка полно времени научить эту «мультиварку», «ходячий калькулятор» бытовым вещам. А то так и жить нормально будет невозможно рядом с человеком, который то ходит с идеальной осанкой, то сидит, проглотив кол, а еще эта идеальная укладка, такт, манеры. Все это, возможно, хорошо, когда выходишь в свет, но не когда сидишь почти что в домашней уже обстановке. Потрепанный салон, пропахший алкоголем и табаком, машины можно же назвать вообще уютным? — Значит, «Киберлайф» уже не имеет никаких к тебе отношений, а ты сам от них свободен? — С плохо скрываемым любопытством и ноткой какого-то волнения в голосе спросил Андерсон. Андроиды, конечно, теперь свободны, но хер знает этих гениев передовых технологий. Вдруг загребут этого идеального? — Нет, лейтенант, я получил полную свободу и, можно сказать, моя задача более невыполнима, следовательно… — Короче, умник, заберут или нет? — Без всяких извинений прервал его Хэнк и внимательно взглянул на этого засранца. Вот ведь нервы треплет даже после всей этой неразберихи, революции и прочей андроидской херни. — Не заберут. На лице Коннора появилась улыбка. Такая слабая, но долгожданная. Искренняя. Настоящая. Живая. И от этого у Хэнка как будто расплавилось сердце, а тепло распространилось по всему телу, вызвав настоящее чувство эйфории. Радости. Которой у него не было давным давно. — Ну, значит едем ко мне, тебе же надо где-то теперь приземлить свою задницу. Вам же не полагаются теперь бесплатные квартиры по каким-то особенным андроидским программам социального обеспечения , — Не без доли усмешки предложил Андерсон, а после они рванулись с места с характерным звуком уже старого, все еще исправного, но «уставшего» за годы работы мотора , — Да и небось Сумо по тебе соскучился. Скулил, бедняга. Только вот скучал не только Сумо. Но и он сам. — Ты так и будешь ходить в этом своем фирменном пиджаке, или скинешь его нахрен? — вздернув бровь, спросил Хэнк, глядя, как Коннор, этот чертов андроид-детектив, некогда запрограммированный только на выполнение своей задачи, возится с огромным сенбернаром. Тот вылизывает его лицо, лапами все пытается и вовсе опрокинуть на землю, что, кстати, под конец и получается. Кажется, этот великан действительно любил Коннора всем своим собачим преданным сердцем. Ну надо же. Запаха у этой «железяки» нет, а Сумо любит его. Как и сам Хэнк. Всем своим сердцем. — Но лейтенант, у меня нет другого комплекта одежды, — с удивленным видом вдруг ответил Коннор, видимо действительно был удивлен таким глупым вопросом Хэнка. Действительно, его же создавали для поимки девиантов, а не для походов по подиуму, хотя Андерсон был готов поклясться, что любое модельное агенство могло бы подраться за такое сладкое личико, как у этого андроида. И пусть сейчас он по размерам (в сравнении с Сумо, который то и дело показывал свою радость) и по выражению лица напоминал щенка, Хэнк видел в нем самого красивого, самого прекрасного, черт возьми, человека, которого искал так долго. В существование которого не мог поверить ровно с признания для самого себя, что его сын мертв, и что его не вернуть. И вот на тебе. Спустя столь много попыток уйти из этой сраной жизни, спустя столько лет в его жизнь ворвался этот пластмассовый пиздюк. — Ну, значит нам придется купить тебе комплект одежды. Думаю, в участке нам простят такие расходы, все же не каждый день одному из действующих и важных детективов приспичит помотаться по магазинам в поисках шмоток. Дернув плечами, предложил свою идею Андерсон, а после вновь провел по мягким волосам Коннора. Сумо, как послушный и понимающий пес, слез со своего «нового второго хозяина» и уполз в свой угол. Видимо, ему срочно понадобился отдых от такого потока эмоций. — Хэнк, — вдруг резко прервал эту нависшую мимолетную тишину Коннор, слегка округлив свои глаза и внимательно взглянул на Андерсона. Настолько внимательно, словно пытался посмотреть ему прямиком в душу, словно пытался заглянуть в нутро, найти все ответы на давным давно таившиеся в голове андроида вопросы. От этого даже у матерого полицейского мурашки по коже пробежались, — Вы же оставите меня у себя? От такого вопроса хотелось вдруг гоготнуть и съязвить в очередной раз. Ну надо же, андроид боится, что его выбросят на свалку. Ну если не на свалку, то просто из дома. Но Андерсон лишь тепло улыбнулся. Как не улыбался уже давно. Как начал улыбаться только недавно. Как начал улыбаться, когда всё уже кончено. Что все закончилось во второй раз в его гребанной жизни. Но этот конец оказался началом чего-то нового. — Посмотрим по твоему поведению, Коннор. Усмехнувшись себе под нос, а после подтянул этого мальчишку к себе. Прижал так крепко, сколько мог. Кажется, эта «ходячая мультиварка» еще не могла понять такого чисто человеческого порыва нежности, любви, особенно от такого матерого полицейского с синдромом ворчуна и любовью к алкоголю и русской рулетке, но у него еще будет время всему научиться и все понять. Андерсон криво улыбнулся своим мыслям и осторожно, насколько только мог, поцеловал. Вот взял и разорвал эту красную стену перед собой. Разорвал, сломал, разбил. И пусть эта стена не была программой, она была его личным препятствием. Сгустком личных предрассудков, личных переживаний, личной ненависти. Личных проблем. Диод моргал желтым. Быстро, хаотично, но Коннор не отстранился. Напротив, видимо, он инстинктивно прикрыл глаза и поддался вперед, осторожно, нежно отвечая на поцелуй. Ну, как отвечая: он просто приблизил свою голову и расслабил лицо насколько это мог сделать андроид, пару дней назад признавший свою девиацию. В этом не было чего-то неправильного. В этом было что-то лишь слегка непонятное в плане ощущений, но не чувств. Но к привкусу табака Коннор успеет еще адаптироваться. Нет. Он привыкнет. А Хэнк привыкнет к этому неумехе, но тот ведь быстро учится. Но сейчас они были счастливы: человек и андроид, впервые испытавший такой всплеск эмоций. Эмоций, которых не было в его программе. Эмоций, от которых он отнекивался. Эмоций, которыми он никогда не был обделен. — Чертов ходячий калькулятор, ты и представить не можешь, как я переживал, — все так же тихо продолжил Андерсон после этого несколько неловкого, беглого, но все же поцелуя, тем не менее не отпуская от себя андроида. Ему было абсолютно плевать, что они сидят на полу и только что разрушили эти стены дружбы, перейдя во что-то новое. То, в чем они боялись признаться друг другу долгое время. — Я увидел револьвер на диване, лейтенант. Вы снова играли в рулетку? — подняв свой фирменный щенячий взгляд, Коннор с неким укором смотрел на Хэнка, будто не понимал причины или не хотел верить, что причиной был именно он. — Знаешь, когда я смотрел этот гребанный говорящий ящик, я все ждал когда же ты соизволишь выплыть в кадр со своей армией жестянок из башни. Но журналисты уделяли все внимание Маркусу. Маркусу и его горстке протестующих, которые стояли и пели, словно блядские феи или принцессы очередного мультфильма из конвейера Дисней. А потом этот волшебный вертолет улетел, мир, дружба и жвачка, — С недовольным видом объяснил Хэнк, кинув крайне злостный взгляд на горящий телевизор. К счастью, те еще не приобрели свободу воли и не устроили свою революцию, — А жив ты или нет — это надо было вставать с дивана и идти к ближайшей гадалке, которая напиздела бы мне про тяжелую судьбу, опасности и всякую другую херню. Еще и деньги ей отвалить пришлось бы. Пока лейтенант отчитывался перед своим напарником, чего вообще не должен был делать, если судить по их званиям и должностям, Коннор вновь принялся за любимое — сует нос куда не стоит. Его длинные ручонки достали до револьвера, и тот быстро отсчитал как Хэнк прокрутил барабан, чтобы тому повезло в очередной раз. Везти ему больше не будет. Теперь программный сбой был у лейтенанта Андерсона, любимца Фортуны. Револьвер они оба видели в последний раз. Оружие будет применяться только в служебных целях, русской рулетке пришел конец. Но после всякого конца есть новое начало. И оно будет их общим. С Сумо, новой одеждой и пончиками на общем столе в участке.