(You Want to Be My) Mirror

Иссенди были довольно сдержанным, спокойным и утонченным народом. Траун превосходно вписался в их общество, если не считать того, что он был, по меньшей мере, на три-четыре фута выше самого высокого из них. Илай тоже возвышался над ними, но синяя кожа и черные волосы Трауна ярко контрастировали с серой униформой, заставляя того выделяться. Это был политический визит: уверения, что Империя поддержит правительство иссенди, демонстрация огневой мощи «Химеры», рукопожатия… Хотя иссенди не пожимали рук, они вообще не любили прикосновений, но концепция была примерно такой. И все же этот визит отличался от прочих. Щедрые обеды, встречи, наполненные изысканным, едва различимым политиканством, и… никакой возможности остаться наедине. Илай с нетерпением ждал возвращения к обычной рутине. - …слышала, вы интересуетесь искусством, адмирал, — проговорила губернатор. Стороннему наблюдателю показалось бы, что выражение лица Трауна почти не изменилось, но Илай знал его слишком хорошо. Вежливо-заинтересованная маска мгновенно исчезла, сменившись подлинным любопытством. Илай покачал головой. Кто-то из подчиненных губернатора явно провел тщательное исследование. — Так и есть, губернатор Сенал, — признал Траун. — Личное хобби. Коллекционировать, изучать, обсуждать… — Ах… — отозвалась она, её изящные иссендийские манеры выдали то, что можно было считать волнением. — В галерее Астар выставлена инсталляция, которая произвела настоящую сенсацию. Художник представил известное, довольно смелое произведение… — Это непристойно, — презрительно фыркнул один из гостей. — Оно должно быть запрещено. — Оно прекрасно, — возразила губернатор. — Если вы видите там непристойность, это больше говорит о вас… В разговор вмешались и остальные приглашенные. Целая комната фанатичных поклонников искусства. Илай покосился на Трауна, который с интересом следил за разговором. Никто, как заметил Илай, не описывал само произведение. И он задался вопросом, что же в нем такого противоречивого. Религиозный символизм? Сексуальность? Может инсталляция выполнена из табуированного вещества или была слишком непритязательна для столь изысканного общества? За время службы с Трауном Илай узнал все мыслимые причины, по которым запрещали искусство, потому что Траун считал художественную цензуру столь же важной как и само искусство. — Я хотел бы увидеть все сам, — заявил Траун. — Боюсь, просмотр возможен лишь по предварительной записи, — вздохнула губернатор. — А она расписана на месяцы вперед… Илай посмеялся про себя. Весьма противоречивое, предположительно непристойное произведение искусства, оказалось столь популярно, что никто не мог его увидеть. Отличная работа, что и говорить. — Уверен, кто-нибудь сделает исключение для нашего почетного гостя… — Ты позоришь Иссенди… Спор разгорелся с новой силой. Траун бросил на Илая отчетливо удивленный взгляд и, наконец, перевел разговор в более мирное русло. *** На следующий день комм Илая был переполнен заданиями от Трауна. Работа с данными, переписка, планирование… и одно личное сообщение. С просьбой разузнать о загадочной художественной инсталляции. «Если у вас найдется время на исследования». Илай умел читать между строк. Траун не собирался улетать, не увидев произведения. Он влез в голосеть, разыскивая информацию о художнике, дебаты, что-нибудь о самой инсталляции… и, что более важно, любую возможность увидеть ее. — Это называется… — он произнёс слово на иссенди так точно, как только мог. Язык был резкий, полный гортанных смычек, но Илаю показалось, что у него получилось. — Перевести довольно сложно… Я не смог полностью разобраться. Может, «Двуличность»? То есть это буквально «двуличность», в том смысле, что есть две личности. Думаю, это может быть игра слов, которую нельзя перевести на стандарт. Голоизображений нет, — добавил Илай, предугадывая вопрос. — Особое распоряжение художника. — …работа становится уникальной, когда в ней принимают участие два наблюдателя. Она не может быть воспроизведена, только прочувствована лично, — прочитал Траун. — Два наблюдателя? — Для каждого представления требуется два зрителя, — пояснил Илай. — Художник рекомендует, чтобы между ними была некая связь, отношения… — …опыт, пережитый в представлении, изменит обоих наблюдателей, — продолжил Траун. — Хм… — Вы не особо интересуетесь перформансом, — заметил Илай. Главный интерес для Трауна представляло визуальное искусство. — Что такого конкретно в этом? — Споры, — ответил Траун. — Иссенди сдержаны, осторожны, дипломатичны. Их визуальное искусство мягко и изыскано. А эта инсталляция совершенно иная. Она демонстрирует другую их сторону. Я никогда не слышал, чтобы иссенди повышали голос, а тем более спорили друг с другом, как было прошлым вечером. В этом есть что-то важное для них. — Что ж, — проговорил Илай. — Наш друг, губернатор Сенал, связана с галереей Астар. Она, по всей видимости, покровительствует художнику, Ваде Триск. — Она так страстно защищала произведение прошлой ночью, что забыла упомянуть о своих связях, — заметил Траун. — Именно, — подтвердил Илай. — Поэтому я связался с ней и дал знать, что вы были заинтригованы, так что сегодня, после закрытия галереи, нам устроят частный показ. — На самом деле все оказалось чуть сложнее, чем на словах. Илаю пришлось одновременно льстить губернатору и тонко намекать, что она сделает им огромное одолжение. За время службы адъютантом Трауна, Илаю пришлось научиться дипломатии. — Отличная работа, — похвалил Траун. — И вы, конечно, пойдете со мной? — Разумеется, — подтвердил Илай. *** Когда они прибыли, галерея Астар была темна и пустынна. Илай сам управлял спидером — личный состав «Химеры» или служащие-иссенди могли дорого заплатить, если бы стали свидетелями этой небольшой экскурсии, и Траун хотел свести этот риск к минимуму. Их встретила женщина, маленькая и стройная даже по стандартам иссенди. Серую кожу и белые волосы её, в отличие от большинства иссенди, подчеркивали яркие разноцветные, струящиеся одежды. — Адмирал Траун, для меня честь встретиться со столь образованным экспертом, к тому же интересуюшимся авангардом, — произнесла она. Голос у нее был низкий и музыкальный, даже учитывая ее иссендийский акцент с его твердыми согласными. — Я — Вада Триск. — Она чуть склонила голову — наполовину поклон, наполовину кивок, что заменял иссенди рукопожатие. Траун повторил ее жест. — Я ценю оказанное вами и губернатором Сенал личное одолжение и предоставленную мне возможность увидеть представление. — Всё для наших имперских гостей, — вмешалась губернатор. — Вы привели своего… Она не договорила, пристально глядя на Илая. «Мы были представлены», — подумал Илай. Губернатору было известно, кто он, так что она спрашивала, кем он приходится Трауну. Адмирал посмотрел на нее, сохраняя на лице спокойное вежливое выражение. — Мой адъютант, лейтенант-командер Вэнто, — ответил Траун. — Это довольно… интимное произведение, — с сомнением в голосе произнесла губернатор. — Лейтенант-коммандер на протяжении уже многих лет является моим другом и моим коллегой, — возразил Траун, не выказывая никаких эмоций, почти со скукой в голосе. Пренебрежительный тон человека, которого волнует не подчиненный, а лишь желание получить то, чего он хочет. — Сомневаюсь, что пойму хоть что-то, Ваша честь, — вставил Илай, позволив акценту чуть проявиться. — Это адмирал эксперт, а я здесь только для того, чтобы выполнить требования художника. Они и раньше использовали эту тактику — позволяли союзникам и врагам смотреть на Илая свысока, считать его неопытным, неважным. Это одурачило губернатора, — Илай почти видел, как она выкинула его из головы. Но Ваду Триск это не обмануло. Она внимательно рассмотрела обоих, чуть приподняв брови. — О! Надеюсь, вам понравится, лейтенант-коммандер. Я очень горжусь этим произведением. Думаю, его способен понять даже тот, кто не является студентом академии искусств, — весело сказала она. Илай заметил, как губернатор бросила на Триск нежный взгляд и чуть улыбнулся. Их провели сумрачными залами галереи, мимо других работ, которые в обычный день надолго привлекли бы внимание Трауна, к непримечательной двери с бронзовой табличкой на ней. На ней на иссенди значилось название произведения и имя художника. Бархатный шнур преграждал проход, и Триск сняла его, пропуская их. — Представление занимает один час, — сказала она. — Двери закрываются и открываются автоматически в положенное время. Разумеется, вам нужно будет раздеться. В вестибюле перед галереей можно будет оставить свои вещи. Я с нетерпением жду ваших впечатлений. Дверь позади них закрылась прежде, чем Илая смог осознать ее слова: «Разумеется, вам нужно будет раздеться». — А чего еще следовало ожидать, когда мы пожелали посмотреть предположительно непристойное произведение искусства, — пробормотал Илай, оглядывая помещение. Оно было тускло освещенным и очень теплым. — Я просто не думал, что мы… — он осекся на полуслове, увидев, что Траун расстегивает застежки на униформе. — Ты что, и правда, раздеваешься? — Я здесь, чтобы посмотреть произведение так, как полагается, Илай, — ответил Траун, снимая мундир и переходя к сапогам. Не то чтобы раньше они не видели друг друга обнаженными. Однако сейчас все было иначе. Раньше это было чисто желание поскорее избавиться от одежды, отчаянно помогая друг другу, в темной комнате: больше потребность скорее коснуться, нежели смотреть и изучать. Илай пожал плечами и последовал его примеру, складывая одежду в аккуратную стопку. Когда он заметил, что Траун изучающе смотрит на него, то покраснел, но улыбнулся: — Предполагалось, что ты здесь ради искусства. — Хм, — отозвался Траун, чуть изогнув губы, и, сохраняя достоинство и самоуверенность, прошел в соседнюю комнату. Илай направился следом. Он не знал, чего ожидал, но явно не этого. Комната оказалась тускло освещена лучами яркого света, падающего под разными углами. Там, куда они падали, Илай увидел… Зеркала. Каждая поверхность — стены, потолок, полы — была покрыта зеркалами. Часть была тусклыми, установленными под странными углами, часть — отполирована до блеска, другие — собраны из кусочков, так что в них отражались только части обнаженных тел Илая и Трауна. Многие не отражали вообще ничего, кроме других зеркал, создавая бесконечность. Эффект одновременно был успокаивающим и тревожным, прекрасным и смущающим. Илай оторвал взгляд от комнаты и посмотрел на Трауна, пытаясь понять, о чем тот думает, но в этот самый момент они окончательно вступили в зеркальную комнату, и на полу появилась яркая линия света, указывающая направление. Словно в трансе, они проследовали за ней в центр комнаты, к возвышению, на котором покоился отлично отполированный круглый металлический предмет. Стоило им приблизиться, как он тоже засветился. Сердце у Илая забилось. «Почему это кажется ловушкой?» — подумал он, но Траун просто подошел ближе к предмету, осматривая его. Он склонился над ним, и Илай приблизился. Атмосфера в помещении была такой, что было сложно даже помыслить говорить. Предмет, как и вся комната, был зеркальным, с углублениями для рук двух человек — друг напротив друга. Траун уже занял свое место с одной стороны. Чувствуя себя одновременно смешным, беззащитным и, Илай допускал это, заинтригованным, он сделал то же самое. Они стояли, положив ладони на прохладный металл, достаточно близко, чтобы Илай видел, как вздымается в такт дыханию грудь Трауна. Их окружали преломленные в зеркалах отражения собственных тел, вынуждая смотреть друг другу в глаза. Лицо Илая горело в такт биению сердца, кожу покалывало от ощущения, что его рассматривают со всех сторон. Им что, нужно будет стоять вот так целый час? Единственным утешением было то, что если Илай правильно понял, Трауну было столь же некомфортно. Стоило Илаю смириться с мыслью, что именно это и должно было рано или поздно случиться, если ты работаешь и спишь с кем-то вроде Трауна: вы оба окажетесь обнаженными в заставленной зеркалами комнате, рассматривая друг друга, и это, возможно, как раз и будет доказательством существования душ, тождественности или чего-то в этом роде… как осознал, что не может оторвать рук от сферы. У Трауна, как заметил Илай, была та же проблема. Раздался едва слышный мелодичный звук и… Илай посмотрел в зеркальный потолок. Он чувствовал себя… странно. Не оглушенным или заторможенным, а… спокойным. Чрезвычайно спокойным, и чувство это было ему совершенно незнакомо. Он видел на потолке свое странное, переломанное зеркальной мозаикой отражение и отражение Трауна — кусочки синей и смуглой кожи. Илай осторожно поднялся на ноги, посмотрел вниз и увидел… синюю кожу. Гладкую мускулистую грудь, знакомую до боли, правда, не с того ракурса. Он прикоснулся к своему лицу. Лицо было чужим. Это было лицо Трауна. Собственное тело Илая все еще неподвижно лежало на зеркальном полу. Илай задумался, что же ему делать. Будет странным очнуться и увидеть над собой… себя? Илай понимал, что должен испугаться, разозлиться, но чувствовал лишь… любопытство. Он коснулся плеча Трауна — своего плеча? — и увидел, как его глаза приоткрылись, потом в них мелькнуло осознание ситуации — и они расширились от удивления. — Полагаю, в этом и был замысел художника, — сказал Илай, жестом обводя их обоих. — Надеюсь, это временно. Он с изумлением увидел, как лицо Трауна вспыхнуло. Инфракрасный спектр было невозможно описать человеческими терминами, цвета переливались и менялись каждую секунду. — Как ты? — спросил Илай. На лице Трауна по-прежнему было странное выражение. Тем более странным была неспособность Илая прочитать собственное лицо. — Я… не уверен, — ответил Траун. — Это… — он осекся. — Я изучал человеческую биологию, но не был готов к практическим аспектам симпатической нервной системы. Информации было слишком много. Человеческие чувства не были инструментами, как у чиссов. Они были силой. На лишившегося инфракрасного зрения Трауна обрушилось буйство красок и оттенков. (Траун как-то отстраненно подумал, что хотел бы взглянуть на галерею. Ему казалось расточительным использовать такую силу в монохромном помещении). В отличие от чиссов люди не могли концентрироваться лишь на одном конкретном объекте, отключаясь от других. Разум Трауна был… переполнен. Требовалось постоянно удерживать внимание. Сердце колотилось, мускулы были напряжены, несмотря на очевидный факт отсутствия какой бы то ни было угрозы. Траун поднял свои — Илая? — руки и посмотрел на них. Сильные для человека, меньше чем его собственные, но пошире. Траун одной рукой провел по голове Илая и почувствовал очередной сенсорный отклик — дрожь, пробежавшую по спине, и ощущение прядей, скользящих между пальцами. Как люди справлялись с этим? Как Илай был способен анализировать, находясь в центре галдящей толпы, на мосту, окруженный светом и цветом, да еще с этим постоянным «шумом» в разуме и теле. — Это невероятно странно, — наконец произнес он голосом Илая. То, как он его слышал, тоже отличалось от того, как он воспринимал его прежде. Траун посмотрел на Илая, в его собственном теле, тот задумчиво кивнул. — Я начинаю понимать, как тебе так хорошо удается справляться, находясь под постоянным давлением, — сказал Илай. — Ты его просто не чувствуешь, да? — Не так как ты, верно, — согласился Траун, заметив трепет в его голосе. — Я начинаю восхищаться тем фактом, что люди вообще хоть что-то делают. Человеческое тело… — Настоящий кошмар, — закончил Илай. — Близко к этому. Я чувствую… — он тряхнул головой, не закончив мысль. Чувство было легким, приятным. Мощным. Илай протянул себе — Трауну — руку, помогая подняться. Тот оказался легким, как перышко. Слишком легким. Он испытал благодарность к самообладанию Трауна и подумал, не надоедает ли тому всегда сдерживаться. Траун шагнул ближе. Илай ощутил жар его кожи. Разница в температуре их тел всегда была захватывающим ощущением, но узнать, каково чувствовать это с другой стороны… это почти опьяняло. — Нет, — возразил Траун. — Наоборот. Это… кошмар, да, но… захватывающий. Ты знал, что различаешь цвета лучше, чем я? Илай моргнул. — Да, теперь я это вижу. — И импульсивность крайне интересна, — добавил Траун. Илай провел рукой по груди Трауна — по своему собственному телу. Он смотрел на себя, не отрываясь. Траун искренне улыбнулся. — Я соблазняю сам себя, — произнес Илай, в основном для того, чтобы подтвердить реальность происходящего. — Думаю, у нас больше часа, — прошептал Траун, шагнув еще ближе. Их поцелуй оказался таким же, как зеркала вокруг — отраженным, преломленным, бесконечным. Это было не то же самое что целовать себя… Траун был в теле Илая, а Илай — в теле Трауна, и каждый хотел показать другому: смотри, вот, что ты со мной делаешь. Руки Трауна были на его коже (правильнее было бы сказать, его руки на коже Трауна… Илай одернул себя, решив перестать исправлять себя). У чисса, как уже знал Илай, были потрясающе чувствительные руки, но Траун лучше знал, как возбудить свое тело — он втянул указательный палец Илая в рот, чуть прикусывая зубами. Илай зашипел и не остался в долгу, заведя руки Трауна за спину, и не давая вырваться, сжал так, чтобы тот оказался на самом краю боли. — Ох, — выдохнул Траун. — Теперь я понимаю. — Ага, то, что надо. Они синхронно опустили руки, поглаживая члены друг друга, точно зная, как нужно прикоснуться к себе. Илай чувствовал удовольствие от кончиков пальцев до основания позвоночника. Траун в его теле задыхался, дрожал, стонал, и видеть себя таким было слишком… Илай спросит об этом Трауна, потом… Илай перестал думать, закрыв глаза: вот, что чувствует Траун, вот как он пытается каталогизировать всё, запомнить. Он мог сосредоточиться только на этом самом спокойном фокусе, постоянном для чисса. Траун прислонился к нему, тяжело дыша. — Это… обычно для тебя? — заметил Траун. — Когда я с тобой, да, — рассмеялся Илай, наслаждаясь звучанием смеха Трауна, пусть и издал его он сам. Мягкий перезвон прервал их, пол снова засветился, указывая на помост. — Наше время вышло, — сказал Траун. Илаю показалось, что слегка разочаровано. Они подошли к объекту, положили на него руки и посмотрели друг на друга. Илай глядел на свое лицо, на опухшие покрасневшие губы и думал, изучает ли Траун точно так же его лицо. А потом обнаружил, что снова смотрит в зеркальный потолок. Спокойная концентрация тела Трауна исчезла, сменившись обычным для человека внутренним монологом и потоком сенсорной информации. «Траун был совершенно прав», — подумал он. Слишком громко. Илай встал и тут же споткнулся, чувствуя себя ужасно неуклюжим. Траун, очевидно, чувствовал себя точно так же: он встал, глядя на свои ноги, потом прикоснулся к лицу, пригладил волосы. Они покинули зеркальную комнату, оделись в молчании, думая каждый о своем, и вышли в галерею. Вада Триск и губернатор Сенал сидели на скамье — чуть ближе, чем следовало, заметил Илай. Триск подскочила, глаза ее лукаво блеснули. — Адмирал, лейтенант-коммандер, — пропела она. — Что вы думаете? — Артистический триумф, мисс Триск, — отозвался Траун, коротко ей кивая. Илай мог поклясться, что художница подмигнула ему. И улыбнулся в ответ. *** Всю дорогу обратно, до места размещения имперской делегации, они молчали. Илай размышлял над тем, как Траун воспринимает мир посредством своих чувств, учитывая пережитый ими новый опыт. Человеческие чувства были не такими резкими, сфокусированными, как у чиссов. К утрате дополнительной силы и ловкости привыкнуть было сложнее всего; но неловкость от возвращения в собственное тело уже начала проходить. Как Траун и говорил: хотя чувства чиссов лучше сфокусированы, человеческие были глубже. — Что ты думаешь, — спросил Траун. — О произведении. — Я этого не ожидал. Совсем, — усмехнувшись, ответил Илай. — Кажется безумством использовать такие технологии для искусства. Я имею в виду не просто искусство… — добавил он, прежде чем Траун его перебил. — Хотя это было, эм… интимно. Как она и сказала. Траун согласно хмыкнул. — Это была яркая формулировка, — задумчиво согласился он. — Возможность увидеть, — проговорил Илай. — И быть увиденным кем-то вот так, полностью… — Да, это так… Но не просто «кем-то». — Не просто, — признал Илай, улыбнувшись. Он чувствовал, что Траун смотрит на него, и молчал, ожидая продолжения. — Ты удивительно хорошо все воспринял, — заметил Траун. — Разве странно, что мы обменялись телами? — спросил Илай. — То есть странно, конечно, но… — Он пожал плечами. — Мы с тобой и так изучаем друг друга. Некоторые из моих предположений о том, как ты видишь мир оказались верными, другие, ну… — он оборвал себя. — Мне понравилось. Смотреть твоими глазами. Молчание. — Мне тоже, — наконец ответил Траун. — Увидеть мир таким, каким его видишь ты. — Как думаешь, она продаст свое творение? — поинтересовался Илай, желая снять повисшее напряжение. — Потому что одного часа недостаточно, чтобы попробовать всё, что мне хотелось бы. — Я сделаю ей предложение — отозвался Траун.