***
Вы когда-нибудь просыпались ночью от хриплых стонов кактуса? И Антон нет. До сего дня. В своём нервном сне он слышал каждый шорох, и этот раз не стал исключением. Так и не досмотрев сон, Шастун проснулся из-за этих томных вздохов и бормотания, доносящегося с подоконника. Первым желанием было порезать кактус на салат — слишком давно Антон нормально ел — а вторым — заткнуть его больно разговорчивую пасть. Вот что ему приебалось изображать из себя любовника-мученика в три, на секундочку, часа ночи? Особенно когда ты простаиваешь бытие в комнате злого наркомана. — Завали ебло, дай поспать, — огрызнулся Шастун, когда кактус застонал громче и протяжнее. — Ты — растение, что ты там можешь делать со своими иголками-то, ну ёмаё? В голову лезли ну совсем неправильные мысли, поэтому Антон открыл глаза, сразу щурясь от яркого лунного света, льющегося из-за незашторенных окон. Кактус стоял себе в горшке, полусгорбившись, и приоткрыл рот, лепеча что-то совсем неразличимое. Его глаза были осоловелыми и потухшими будто — Антон уже ничему не удивлялся. Он даже слишком быстро привык к наличию дома странненького растения, которое всего лишь-то разговаривало и шутило по-уёбски. А ещё, кажется, никак не могло запомнить Антоново имя. А у кактуса его собственное наш герой не спрашивал. Как у растения имя может быть вообще? Этих людских повадок — всему имена давать, от пауков до пылинок на полу — Шастун старательно избегал. — Нар… — раздалось из уст кактуса, — Нарк-кентий, — наконец выдавил он разве что Богу знакомое имя, — воды дай, а? От привычной интеллигентности в речах случайного соседа не осталось и следа. — Чего? — Воды, г-говорю, — прохрипело растение. — Блять, тебя же поливать ещё надо, — ругнулся Антон, хлопнув себя по лбу. — Дима давно не забредал, вот ты и высох, кактус ебучий. — А сам ты не догадался, - язвительно отозвался тот. — А самому мне похуй, — отрезал Антон и ушёл на кухню. Вернулся он уже со стаканом воды в костлявых руках и вылил её махом всю в землю, дабы завалиться назад спать и забыть о том, что такое «полив» ещё на недели три. Он упал на жёсткую кровать и прежде чем забыться сном, которого так требовал всё ещё фигеющий с происходящего мозг, услышал: — Я не кактус ебучий, я Арсений. Между прочим, голубых кровей. У меня в роду редкие виды были. Антон усмехнулся. Кактус Арсений. В его жизни не произошло ничего удивительного кроме появления кактуса со странным и выпендрёжным именем, который был той ещё манерной фифой. За такое бы Антон в своём Левобережном районе Воронежа любого пацана бы избил в школьные годы, мол, педик, но какой разумный человек, даже и наркоман, будет отмудохивать кактус? Вот и Антон не стал, махнув на него рукой, чтобы заткнулся, и продолжил смотреть сны. Но и там эта манерная зелень теперь ему виделась.***
В том, что глаза и рот у растения — галлюцинация его отравленного мозга, Антон убедился почти сразу же. Нового соседа он видел только когда доставал дозу — и было нормально. В другие дни, когда наркотик уходил из организма, кактус был кактусом, вполне себе обычным и зелёным с кучей иголок и кривым телом, а не Арсением Поповым, очень обаятельным молодым человеком в теле растения, со своим кристально чистым голубым цветом радужек и нахальной ухмылкой. На самом деле, общаться с этим персонажем было очень интересно и увлекательно — он хорошо шутил и сам иронизировал над своим положением. Так Антон нашёл себе нового друга, если можно так назвать зелёную поебень с колючками. И всё было бы нормально, если бы не дурацкие клички, который очень самоуверенный кретин Арсений давал Шастуну. «Наркушушка, опять головка болит?» «Наркоманище моё ненаглядное, когда лечиться пойдёшь?» «Наркеша, ну что ты как свинья ешь свою шаурму? И вообще, я тоже хочу» «Наркомученик, к тебе тут Дима заходил, оставил что-то в холодильнике» Ну и несравненное и так сильно ненавистное из-за частоты исполнения: «Наркентий, воды!» Причём последнее кактус произносил всегда по-царски гордо, важно, но Антон, собирая свою тушку в кучу, шёл за пойлом для сожителя. Так и жили. Наркоман, наркотики и Арсений. И последний был, пожалуй, самым адекватным и безвредным во всём этом букете. — Тох, привет! — задорно поприветствовал друга Дима, заглянув в комнату. Антон сидел на подоконнике рядом с кактусом и увлечённо обсуждал с кактусом рисование, вернее, рассказывал про великих художников сам, так вдохновлённо и отвлечённо от мира, а зелень слушала. Шаст вмиг заткнулся, стоило ему поймать чуть грустный и осуждающий взгляд друга. — Привет, Поз, чё как? — в обыденной манере спросил Антон и сделал затяжку сигареты. — Да вот, принёс тебе твоё всё это хуёжественное, ты у меня оставлял пару месяцев назад. Затеяли с Катькой уборку генеральную — нашёл. Может понадобится ещё, - сказал Позов и поставил на стол пакет со всякими карандашами и кисточками. — Может и понадобится, — ответил Антон чуть тише. Он опустил глаза, очерчивая взглядом исколотые бледные руки: обтянутые грубой, чуть синюшной кожей кости, побитые костяшки и мелкие красные пятнышки от прикосновений к Арсению. А касался он его часто. Просто потому что хотелось — да и кто запретит? Погладить по макушке за удачную шутку или почесать веко, когда тот попросит — растение само не может. Вообще, Арсений оказался совсем неплохим другом и товарищем, разве что чуть странным и требующим наркотиков для существования. Последнее-то и было проблемой — денег не было. Но Шастун доставал как-то, спорил с местной гопотой на пустяковые штуки, воровал иногда, но цивилизованно, не забирая больше необходимого. Почему-то в Антоне по сей день жили крохи совести. — Оставайся, покурим вместе. Давно тебя не видел. — Я не курю больше, Шаст. У нас с Катей планы на семью, — отказался Дима, который продолжал жить дальше. В отличие от Антона. Шастун топтался на месте, вертелся как на фитнес-диске с этими наркотиками и совсем с этого диска не хотел слезать. Ну, а зачем, если рядом Арс — весёлый, расфуфыренный и разговорчивый? Антон к нему уже привык и стирать его из головы долгими курсами лечения и адовыми ломками не хотелось. «Ссыкло ты, Шастун. Скажи ещё, что на кактус запал, так Дима тебя кинет в диспансер, и поминай, как звали», — подумал Антон. — Курит, — раздался рядом с ним бархатный голос. — Он под предлогом «полить цветы у Шаста» сюда убегает и здесь дымит. Антон старался не смотреть на растение, но усмехнулся его словам. — Ой да не пизди, чувак! Знаю я тебя, — бросил Шастун, доверившись Кактусению (а что, одному Попову тут прозвища придумывать?). — Шаст, слушай, ну вот не до этого сейчас, окей? — Он просто подружился с вашим однокурсником Серёжей, которого встретил впервые после выпуска месяц назад, — пробормотал кактус. И тут Антон не мог удержаться от удивлённого взгляда на зелёного друга. — Как… — начал Шастун, продолжая смотреть на кактус. — Не забывай, что я твоя галюшка, - со смешком бросил Арс. — Эй, ты чего? Под дозой что ли опять, Шастун? Ты мне обещал же завязать, - со вздохом произнёс Позов. — Ну, чу-чуточку, — синхронно повторили кактус и человек. И оба засмеялись. Глазами Димы в комнате смеялся только один. — Давай пять, — проговорил Шастун, забывшись, и легонько хлопнул по колючему бочку. — Так, всё, нарик ебаный, ты идёшь, нахуй, лечиться, — выкрикнул злобно Дима и вылетел из комнаты. Арсений взглянул на Антона, а тот в ответ на незаданный вопрос лишь покачал головой. Никуда он не идёт, ни в какие «лечиться» и «завязывать». Жалко ему, только вот не себя, а кактус по имени Арсений Попов. Как же он теперь оставит его без собеседника?***
— Се-е-ень, а ты почему здесь? — промолвил в наркотическом забвении Антон неделю спустя. У него перед глазами плавали стены, волнами ходили полы и сверкал потолок. Было легко и приятно, а не больно и напряжно, как всегда. За это он любил наркотики. Но это была единственная причина, по которой он их любил. Без них было страшно и больно, и так было постоянно. Он не мог вздохнуть без боли. Антон сразу вспоминал о том, что он медленно умирает, снаружи, внутри, повсюду. Тает на глазах. Хотя… Была ещё причина любви к препаратам. Арсений, конечно. Его глупенький маленький Кактусений, который его всегда веселил. От этого и страшно. — Не смей называть меня Сеней! — вспылило растение, но быстро умерило пыл. — Наркунёнок, потому что ты себя губишь, — грустно ответил Арс. От неприятного отчаянного «губишь» Антон зажмурился и засмеялся, силой изгоняя из себя тоску, а потом почесал царапающуюся макушку Арсения. — С тобой весело, знаешь? — Знаю. — Ты меня любишь, Сень? Вот таким? Пропащим нариком? — Эх, Наркомашка моя. Конечно, люблю. Как тебя может не любить твоя собственная галлюцинация? — Не напоминай. Когда ты имя моё запомнишь, пидрила зелёная, а? Почему не можешь по-человечески? — Потому что я растение, — если бы кактус мог пожать плечами, он бы, наверное, пожал. — Ну… — Баранки гну, — выплюнул Арс. — Твоя лучшая шу-шутка, — проговорил Шаст сквозь приступ истерического хихиканья. — Не пизди. — Не пизжу. — Поцелуй меня, — выдал вдруг кактус. — Чего? Ты ебланоид, что ли? Какое «поцелуй»? Побрейся, тогда и поцелую, — произнёс Антон с фырканьем. — Ну пожалуйста, поцелуй сейчас, — пролепетал Арс умоляющим голосом. — Я знаю, что ты уже думал над этим. — Ты идиот. Но, тем не менее, поцеловал, как может человек засосать кактус. Исколов весь нос, подбородок и впадинку над губой, захватил пару иголок всё-таки, как раз там, где были губы, и прикусил одну. Лицо неприятно жгло, но он почему-то не отстранялся. Влюбился в гордый и болтливый нрав собственного растения, которое даже купил не он. — Шастун, блять, ты ёбнутый, что ли? — воскликнул Дима, так некстати появившийся у порога. Антон как ошпаренный отскочил от кактуса, и тот так же застыл с выражением понимания полного промаха по всем пунктам. — Пиздец бля, у меня друг с кактусом сосётся. А если бы я не появился, ты бы его в жопу себе запихал? - Антон задумался. - Или что? Вовремя я с номером клиники пришёл. Дососались, короче.***
В кабинете у врача-нарколога было раздражающе тепло. А ещё очень сильно бесящие жёлтые стены. И стол белый. Тоже раздражающий. Антон ждал этого «пидораса в халате», как сам его назвал перед входом в клинику, куда его всё-таки запихнул Позов, уже пятнадцать минут и хотел уже просто унести ноги отсюда. Здесь его всё бесило. Здесь не было кровати его, пускай жёсткой, но пропахшей им самим. Здесь не было лёгкости, а были только боль и злость. Здесь не было кактуса, который бы его развлекал и «кусал» своими иголками. Нет, извиняюсь. Был один. Шарообразный, приземистый, с мелкими тонкими иголками. Всё не так и всё не то, в общем. — Если этот пидорас не придёт в ближайшие пять минут, то… — пробубнил себе под нос Шастун, как вдруг дверь открылась, не дав ему закончить. Перед ним стоял высокий стройный мужчина лет тридцати, с угольно-чёрными волосами и глазами. Чёртовыми теми самыми голубыми искрящимися глазами. И губами тонкими, прекрасными, которые так часто искромётно шутили. Антон замер, с приоткрытым ртом глядя на врача, на бейджике которого красовалась витиеватая надпись. «Арсений Попов» — Ебаться в телевизор, — прошептал парень тихо, но в застывшем в тишине кабинете это было очень сильно слышно. Арсений усмехнулся и вздёрнул бровями, поражаясь хамоватому пациенту. И в каждом его жесте Антон видел кактус. Тот самый ебучий кактус. Как будто «пидрила зелёная» вмиг стала человеком, только не зелёным. Яркой улыбкой Попов взглянул на долговязого наркомана, будто оценивая масштабы трагедии, и у Антона от такого знакомого взгляда сердце чуть не пробило грудную клетку. — Точно лечиться надо, бля, точно, — произнёс он.