Хозяин моей крови

      — Спасибо за яблоки, друг. Ладно, уже темнеет, мне пора в храм.       Девушка развернулась, чтобы уйти, но Нат перехватил её руку. Она дернулась, но его хватка оказалась на удивление цепкой.       — Маринетт, постой! Сейчас лето, почему ты в таких длинных одеждах, скрывающих твоё тело? Ты живешь неподалеку от моей деревни уже год, но я ни разу не видел твоей обнаженной шеи или ног. Я слышал, ты живешь с мужем? Он что, тебя бьет? Признайся, поэтому ты скрываешь свое тело?       — Н-нет, Натаниэль, дело не в этом, — оправдывалась Маринетт, растерянно оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не смотрит.       — Ты что-то скрываешь! — разозлился сын конюха, свободной рукой отдернув тонкую ткань платка. Ба-бах! — платок слетел, являя взору тонкую девичью шею, изуродованную многочисленными укусами от клыков.       — Неужели это…       Изумленный, Натаниэль не мог подобрать слов, чтобы выразить эмоции, которые он испытывал в данный момент. В голове что-то щелкнуло — внезапная догадка сразила насквозь, словно стрела. До того велико потрясение. Натаниэль, промычав что-то нечленораздельное, обессиленно рухнул на землю.       — Это не то, что ты подумал! — вскрикнула Маринетт и, воспользовавшись растерянностью друга, выхватила платок из его рук и ринулась прочь.       Она бежала в храм, захлебываясь в собственных слезах. Её терзали мысли о том, что Нат всем разболтает об увиденном, люди сочтут её девой, плененной вампиром, и запретят ей ходить в их деревню. И это ещё цветочки, ведь дождавшись ночи, они могут прийти к ней в дом с вилами и факелами, поджечь храм, а её оставить на произвол судьбы. Поддавшись панике, Маринетт не заметила, как споткнулась о камень, поцарапав коленку. Она лежала на земле, судорожно глотая ртом воздух. Слезы продолжали течь по её щекам, оставляя за собой мокрые дорожки, попадая в рот. Алая кровь горячей струёй била из раны, но Дюпен-Чен была слишком подавлена, чтобы обратить на это должное внимание.       Её ночной кошмар, её самый страшный сон сбылся. Она ведь просто хотела тихой и спокойной жизни, в окружении родных и друзей. Даже когда учуяв за десятки миль аромат её крови, вампир похитил её, она не отчаивалась, ведь её не покидала надежда о светлом будущем. Но теперь эта мечта растоптана и смешана с грязью.       Люди живут надеждой. Пока есть надежда, есть жизнь. Силен тот, кого не покидает надежда, кто до конца верен своей мечте и принципам. В этом и есть смысл.       Отец учил Маринетт контролировать свои эмоции, держать их на коротком поводке, но та боль, которую девушка скрывала даже от самой себя, рвалась наружу. Мари пыталась внушить себе, что даже если всё это произойдет, то она выстоит, не позволит отчаянию завладеть собой. Однако все попытки утешить себя, сводились на нет.       Наконец, пробыв в таком состоянии до заката, дева более-менее пришла в себя, восстановив умение адекватно оценивать ситуацию. Она сморгнула остатки слез с ресниц, приподнявшись на локтях, она задрала платье до колена, чтобы рассмотреть рану.       Кровь давно запеклась, если надавить, немного больно, но это нестрашно. Маринетт оторвала клочок ткани, чтобы перевязать рану. На траве остались капельки крови, но девушка не обратила на это внимание, проигнорировав предупреждение господина о том, что нельзя оставлять свою кровь на земле, иначе других вампиров может привлечь запах её крови, и они запросто её выследят.       Раньше Дюпен-Чен относилась к словам хозяина серьезно, но сейчас ей, откровенно говоря, наплевать.       Кому она нужна, не понимала Маринетт, совершенно забыв о том, что господин похитил её из-за восхитительного вкуса крови. Он часто нахваливал жидкость, что горячей струей текла по её венам, называл её высшим сортом. Мари это не нравилось, и он это знал, но, словно насмехаясь, продолжал говорить эти слова.       Встав и, опираясь на здоровую ногу, девушка направилась в храм. Но не прошло и минуты, как вдруг, перед её лицом возник Адриан. Он парил над землей, высокомерно смотря на девушку, чей взгляд был безразличен. Раньше она боялась, что он покусает её до потери сознания, но сейчас она не боится боли.       Обхватив подбородок девы, Агрест приблизился к её губам и выпалил:       — Где ты так долго ходила?       — Не твоё дело, — смело рявкнула Дюпен-Чен.       — Смеешь дерзить своему спасителю, неблагодарная дрянь? — он издал короткий смешок и, сдавив горло девушки, наблюдал за тем, как она, морщась, судорожно глотала воздух, чтобы не задохнуться.       — Спа… кха… сителю? — на ее ресницах задрожали слезы, лоб покрылся испариной, а голос звенел сиплостью и предсмертной слабостью, но она упорно продолжала глядеть ему в глаза этим своим странным, пронзительным взглядом голубых озер. На миг вампиру почудилось, что — о боже правый! — какая-то дьявольская тень пролегла вдоль ее лица. — Выкрасть меня из отчего дома — это значит спасти? Так это называется? Говори!       Последние слова она выжимала из себя. В горле Адриана забилась птица — он взволнован. Ее реакция. Этот рьяный отпор он соцерзает впервые.       — Твой отец бил тебя за малейшую оплошность. Скажешь, что тебе это нравилось — солжешь. Или лучше быть избитой отцом, чем искусанной вампиром, девчонка?       Она не смела отвечать. Его холодные пальцы сжались на тонкой шее с новой силой. Будь его ногти длиннее, тоньше и острее — безусловно, вонзились бы в нежную кожу.       Он ожидал, что она как всегда прохрипит извинения, но этого не случилось. Её лицо побагровело. Несколько секунд, и он её точно удушит.       На него нашло недоумение, ведь только что он отпустил её. Вот так просто — разжал ладонь. Она, упав на землю, начала откашливаться, а по ее щекам горными речками текли слезы. Адриан удивился, ведь как бы больно ей не было, она никогда не рыдала и не жаловалась. Причина не в нем. Выходит, в деревне что-то случилось.       Он нахмурился, осознавая, что отпустил её из-за жалости. Жалость к людям — непозволительная роскошь для вампира в этом мире, особенно для такого могущественного, как он. Каждая церковь хочет отрубить ему голову и доставить королю, чтобы получить крупное вознаграждение.       Адриан любит притворяться простолюдином и втираться к ним в доверие. Он бессмертен. Должен же он как-то развлекаться. Рожденный от богини и вампира, он вынужден быть отдаленным от этого мира. Полувампир и полубог. Невозможно не бояться эту тварь.       В отличие от многих вампиров он не боялся солнца, святая вода его никак не ранит, ибо его мать — Эмили, является богиней жизни. Прожив сто семнадцать лет, он всем сердцем возненавидел людей. Эгоистичные, жадные и алчные. Совершенно не такие, как их описывали в Библии. Да, Эмили читала своему сыну Библию. До тринадцати лет он жил вместе с матерью и отцом в небольшом городе богов. Его отца убил бог войны, и собирался убить его самого, но мать открыла ему проход в мир людей, тем самым даруя ему спасение.       Он редко об этом вспоминал, но эта девушка порождает в его памяти воспоминания. Его это бесит.       Увидев, что её дыхание восстановилось, он резко перекинул её через плечо, не заботясь о том, чтоб ей было удобно.       — Ты расстроила меня, милая, — притворно жалостливо заметил он, театрально всхлипнув.       Маринетт промолчала, скорчив гримасу боли, которую она скоро испытает на себе.       — Ты ужасен, — пискнула она, едва сдерживая слезы.       Она винила себя, что предательские слезы наворачиваются на глаза. Сегодня её гордость и сила духа дала слабину.       — Я знаю это, и хочу испробовать ужасные вещи на тебе, — хмыкнув, он направился к дому, предвкушая увлекательное зрелище.       А кровь Маринетт, оставшаяся на траве, своим сладким ароматом привлекала других вампиров, но никто об этом пока не догадывался…