Один на всех

Темные улицы города, особенно в малолюдных переулках, где никто не услышит жалобных стонов и криков о помощи, прекрасны. А если еще и костюмчик, только что привезенный из химчистки, приходится пачкать меньше обычного, то вообще охуенно, беря в расчет то, что слепая Старушка, когда-то подсказавшая носить ему красное, тоже отчасти не права — запекшаяся кровь менее, но также неплохо выделяется на общем узоре. Так думал Уэйд, закончив с последним из заказанных человечков на сегодня. Потратил всего лишь тридцать три пули и комочек неисчерпаемых в своей непредсказуемости острот, который всегда можно восполнить либо в теплой ванне с бутылкой текилы, ощущая жжение по всему телу от стягивающихся ран, либо хорошим сексом без ужасного, насколько уже понял Уилсон за свою недолгую, но очень продуктивную жизнь, приспособления для особого вида и моральных, и физических пыток — презерватива. Очень удобное средство против всякой заразы, если ты не знаменитый в узких кругах Дэдпул, на котором все заживает, как на нимфоманке после грубого групповогого перепиха. Но, к сожалению, не тогда, когда объект твоего воздыхания педантичный, едва законный мальчик с цепкими моральными устоями, словно выписанными из каких-нибудь комиксов восьмидесятых или же, на крайняк, иудейской библии: там же тоже, это, обрезание и постоянные платки на головах, да? К Уэйду в данном случае относилось и то, и другое, что уже указывало на единственный верный вариант — прострелить себе башку очень удачно завалявшимся на полке револьвером, потому что мучиться от несправедливости бытия целые сутки (ровно столько, сколько бы мозг регенирировал) было муторно и тоскливо. Уэйд вообще время от времени любит простреливать себе мозги. Чисто профилактики ради, не более. Хотя нельзя не заметить, что такой способ решения всех его проблем бывает очень эффективен, особенно, когда после процедуры явно помнишь только одно — как подрочил пару недель назад на ту сексапильную красотку за стойкой в местном баре. Но все же, несмотря на соблазн, недолго пораскинув умом и решив положиться на свой великолепнейший талант ораторского искусства (который, без сомнения, заслуживает оскара), наемник наконец решил рискнуть здоровьем, взламывая окно своего мальчика с внешней стороны, почти что не рыча от раздражения за сегодняшний день и безуспешных просьб своих соседей в раскалывающихся извилинах быть потише. Хотя бы на сегодня. Один день. До которого дожить получилось лишь с мыслями о прекрасной жопке его малыша, что плотно поселились в нем, выедая мозг и развивая болезнь под названием «стояк двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю». Если такой нет, то вот, Уэйд, видимо, открыл. После долгих трех минут взламывания окна нежно-розовенькой шпилькой из ларька напротив дома, а также непродолжительной пятисекундной борьбы с самим собой, Уэйд наконец-то решился показаться своему объекту страстных мыслей перед сном. Кто не рискует, тот не пьет шампанское, как говорится. Но, в данном случае, лишается прекрасного вида на упругую попку своего недопарня-недолюбовника-недотоварища. — Доброго утречка, Паучок, — как можно веселее проговорил наемник, устраиваясь поудобнее на подоконнике, чтобы в случае чего можно было выпрыгнуть в окно, уклоняясь от точно в цель летящей швабры. Или веника. Еще повезет, если Паучок не дотянется до колюще-режущих предметов. — Сейчас ночь, Уэйд, — с малейшим запозданием и как-то слишком устало проговорил Питер, откладывая ручку в сторону, рядом с недописанными конспектами, где ровным почерком были выведены какие-то формулы. Одним движением развернулся на стуле к своему нежданному гостю, стараясь выразить в своем взгляде как можно больше упрека и недовольства, потому что тетя Мэй только что заснула, и приди Уэйд немного раньше... Нормальные люди, наверное, в таком случае говорят: «для тебя слово "дверь" является больной темой?» или же «а ты видел сколько времени на часах в этой части планеты?». Это, конечно, считая то, что все старания Питера вмиг пропали даром и сгинули где-то на обработке хитрого плана по вызыванию совести у наглого наемника, стоило разглядеть на красном костюме еще более красные, явно выделяющиеся и мокрые пятна, что сквозили через ткань, приковывали взгляд и заставляли нервно сглотнуть, прикидывая, сколько трупов останется в городе на этот раз после очередного заказа наемнику. — Правда? — деланно удивился Уилсон, начиная разглядывать время на своих любимых розовых часах с белым мультяшным котиком, а после добавил: — Тогда почему ты не спишь? — и сразу же, видно, смекнув, что бедным трещащим мозгам не угрожают летящие в их сторону острые и не совсем предметы, быстренько спрыгнул с подоконника, тут же просеменив к чужой кровати, очень удобно на ней устроившись. — Потому что, в отличие от некоторых, мне нужно не только учиться, но и успевать поддерживать порядок на улицах, — как слишком нечто очевидное, будто факт, что земля круглая, а не стоит на слонах, китах и черепахе, проговорил парень с еле заметной и слишком вымученной улыбкой, тут же вставая со стула и направляясь к своей кровати, которую уже оформил под себя один невыносимый наемник, наверняка, оставив следы крови незнакомых Питеру людей на белых простынях. Можно было привыкнуть, если бы тетя Мэй каждый раз не начинала порываться постирать его постельное белье. Потому что отмазки про кровь из носа уже не хотели выполнять свою законную функцию. — Питеру Паркеру с последним, конечно, не справится, но Человек-паук вполне может. Еще два шага — и Питер ложится рядом с Дэдпулом на бок, к нему лицом, подпирая голову одной рукой, чтобы было удобнее. В нос тут же ударяет знакомый металлический запах и сразу же проникает слишком глубоко в легкие, заставляет с садисткой точностью медленно задыхаться, до посинения и кровавых пузырей из незакрытого рта захлебываясь в этом алом мареве пропитанного жаждой смерти воздуха. Голова начинает кружиться, в глазах расплываются цветные пятна черной акварели, а глотку сжимает в рвотных спазмах, но Питер старается держать себя в руках, считая до десяти, чтобы хоть как-то успокоить это выжирающее нутро чувство омерзения к алым жидкостям. И Уэйд, в свою очередь, поворачивает голову с маской на ней к своему Паучку, неожиданно даже для самого себя кое-что понимая с его слов. Именно в эту секунду безумно захотелось, чтобы его догадка не оказалась правдой, чтобы выработанная с годами интуиция подвела и дала технический сбой, потому что именно тут, именно со своим Паучком Уэйд чувствует, как намертво к нему прилипший запах крови, неотмываемый даже тысячами чистящих средств и десятикратным принятием ванны, хоть немного заглушен нежным и обеспокоенным взглядом человека рядом. Так близко, что дальше их души уже сплестись не могут, утопая и проходя вместе через это токсичное безумие в его голове, что разрывает, поглощает, стирает границы дозволенного. Вызывает такое омерзение, что хочется смеяться, пока из твоего живота крысы лапками и зубами выскребают последнее дерьмо. Верить в догадку отчаянно не хочется, но Уэйд выдыхает и прославляет всех известных богов, в которых никогда и не верил, что сейчас на его лице маска. Не только та, что красная. Не только та, что скрывает безобразную рожу. — Сколько у нас времени? — вопрос сам слетает с языка и за секунду образовывает неловкое молчание. Уэйд картинно ухмыляется в своей обычной манере через маску (осознавая, что его лица не видно, но чувствуя облегчение для самого себя), проглатывая скопившуюся горечь в глотке, и тут же глядит на свои обожаемые часы, уже в уме прикидывая план, как похитить слишком-занятого-спасением-мира-Паучка (хотя мир у Пити должен быть всего один — Уилсона) и не собирать свои конечности в разных уголках мира от рук всевидящих Мстителей. Великие герои мира, черт бы их побрал. Почему подростки не могут восхищаться наемниками в красных костюмах с крутой задницей? Уэйд уже давно не подросток, но один кумир в красном костюме у него все же есть. — Минут пять от силы, и я на патруль, — тихо проговорил Паркер, стараясь не вызвать бурную реакцию не то у Уилсона, не то у себя. Потому что ком, нарастающий с каждым разом внутри все больше, словно сжатая до предела хлопушка, просится скорее дернуть за манящую ниточку и наконец-то выпустить привязанные цепью слова внутри: немного ниже, где его любовь к Уэйду, и чуть выше его долга перед всем городом. Уэйд тоже все понимает, но не хочет признавать, поэтому вновь пытается тянуть время, чтобы образовать в своем мозгу отличную карту, где пока можно с комфортом подержать малыша Пити первые пару дней. — А теперь назови мне три адекватных причины, чтобы я тебя не вырубил и не связал, а с чистой совестью и корзинкой пирожков отправил выполнять свой геройский долг и бла-бла-бла... — как-то слишком понуро все же проговорил наемник, внутренне ликуя, что найти эти аргументы равняется со словами «невозможно» и «ответ не принимается». — Уэйд, я тоже очень соскучился, но не настолько, чтобы все бросать, — тяжело выдохнул Питер, пытаясь припомнить, когда им последний раз действительно удавалось побыть вдвоем или хотя бы нормально поговорить. Потому что дел, навалившихся примерно неделю назад, хватило бы на год вперед. Еще и Мистер Старк, что на неизвестный промежуток времени запретил Уэйду высовываться и особенно таскаться за «Человеком-идиотом, если не понимает, как опасно пускать ненормального "зверя" в свет» на все предложения Питера о том, чтобы Дэдпул тоже защищал город. — Малыш, я точно уверен, что сказал: три адекватных причины! Ты же знаешь, что я душевно больной! Можно даже без «душевно», просто больной! Я могу выпрыгнуть из окна из-за обиды или же раскатать свои кишки по асфальту газонокосилкой. — Ты и так это делаешь каждую неделю ради развлечения, — с ноткой обиды и укора заметил Питер, припоминая, как однажды ему по случайности удалось лицезреть одно из многочисленных самоубийств Уэйда. Все его попытки свести счеты с жизнью похожи на гадость плюс мерзость умноженное на квадрат слова «отвратительно». Потому что от увиденного адски безумного и слишком отчаянного взгляда наемника во время вскрывания вен с собой тоже хочется сделать что-то гораздо хуже. Питер измученно выдохнул и медленно положил голову на подушку, начиная разглядывать боковую сторону маски Дэдпула, который, что удивительно, молча лежал на спине и внимательно рассматривал белый потолок, видимо, не удовлетворившись ответом и все еще ожидая его. Хочется крикнуть, что «все хорошо», Питер останется с ним на всю ночь, поможет справиться со всем дерьмом, но сжатый у шеи поводок не дает вымолвить ни слова из того, что сейчас Уэйду нужно услышать как никогда. — Уэйд, мне нужно помогать городу, — словно оправдание перед строгой учительницей на уроке, проговорил Питер и придвинулся еще ближе, нежно потираясь носом о плечо Уилсона и крепко сжимая зубы. Подросток сейчас изо всех сил старался подавить возрастающий порыв остаться, послать все в чернеющую пропасть и быть там, где вонючий запах крови пропитал каждый атом, где тошноту сдержать невозможно, а теплые объятия и несдержанные поцелуи в шею вызывают такой экстаз, что хочется прокусить себе ладонь, дабы убедиться — это не вымысел. Меньше всего на свете Питеру сейчас хотелось оставлять наемника одного, но еще меньше заставлять мирных жителей умирать и тщетно ждать городского героя, что хоронит внутри себя мысли о жестокой несправедливости к человеку, который сейчас ближе к нему, как никто другой. — Похуй, — в ответ отсек Уэйд, все еще не желая мириться с тем, что чья-та там жизнь важнее его собственного спокойствия. Уилсон даже сам готов пойти и подорвать парочку зданий (например, Старковское), изрубить на чимичанги сотни мимо проходящих людей, чтобы его милый Пучок наконец-то понял, что в его жизни присутствует не только город, нуждающийся в его головокружительном тепле. — Тогда Старк опять отберет мой костюм, — нехотя заметил Питер, стараясь повлиять на разум своего Дэдпула через призму строгих Мстителей. Может, это и было подло, но «с кем поведешься», как говорится. Даже если тебе самому до мурашек на коже хочется прижаться как можно ближе, чтобы синеющие вены сплелись воедино между собой без какого-либо права на разлучение. — Срать, — все же секунду поразмыслив, вынес вердикт Уилсон. Мстители хоть и были весомым фактором, но не настолько, чтобы отпускать своего малыша и лишать себя его прекрасной попки и тихих стонов на ушко, которые непроизвольно вырываются из глотки во время их постельных игр: сдавленные, хриплые, молящие. — Завтра тест по алгебре, который я пропущу, если ты свяжешь меня и оставишь в подвале, — не желая сдаваться, начал оправдываться Паркер, почти исчерпав запас отговорок, которые могли бы хоть как-то повлиять на желания с приоритетами Уэйда. И на его собственные желания. — А вот это уже более серьезный аргумент! — как-то слишком неестественно весело проговорил Уэйд и после добавил: — Про подвал я, правда, ничего не говорил, но если ты так хочешь, то можем... — Уэйд! — тут же возмутился Питер, не желая дальше слушать то, что рисует развратный мозг Дэдпула на счет подвала и связывания, наверняка, в очень неудобных позах. И все равно, что сейчас его уши, кажется, пылают от глупых комментариев из одного наглого незатыкающегося рта. Питер сразу же изподлобья глянул на уставившегося прямо на него наемника и, тихо выдохнув, не спеша приблизился собственным лицом к маске Уилсона, сразу же потянув к ней и свои руки, явно намереваясь снять ее как можно скорее. Потому что воздух казался напряженнее обычного. Потому что пожар внутри разгорался с каждой секундой все сильнее, поддерживаемый тоннами бензина и спичек, что словно бы держал в своих по локоть алых руках Уэйд. — А сейчас мы похожи на двух лесбиянок, — вновь слегка удивленно вставил комментарий наемник, сглотнув непрошенные сейчас слова и чужие мысли куда-то глубоко в себя, лицезрея сосредоточенное личико своего милого малыша Пити. Настолько глубоко, что даже пустота там теряет свое значение, а время растворяется в призме тихих выдохов и касаний к обожженной коже натертыми подушечками пальцев до кровавых мозолей. — Знаю, — чуть видно криво улыбаясь, кивнул Питер, наконец расстегнув и снимая маску со своего Уэйда, который, кажется, меньше всего хотел светить перед ним своей нелицеприятной физиономией. И даже не заметил, когда малыш Пити успел приподняться на своих руках и настолько быстро коснуться его губ своими, затягивая свою невыносимую манию в мокрый и слишком глубокий для приличного общества поцелуй. Слишком личный и открытый, чтобы даже говорить об этом вслух. Губы Паучка обжигают его собственные, тело трется о тело, а его руки скользят по спине, по грязному вонючему костюму, отчаянно хватаясь за влажную от крови ткань короткими стершимися ногтями, не глядя, на ощупь, с совсем несмело закрытыми глазами. Выдохи в чужие губы, руки в красных перчатках на мягких волосах, а непрошенные мысли с нездорового рассудка где-то далеко от предела чувств в этой комнате. За пределами горизонта безумного поцелуя и бессмысленного разговора о невероятно глупом и явном. В голову секунда за секундой ударяют наточенные до предельной остроты иголки, отяжелевшая раз в сто наковальня и еще несколько тысяч тяжелых предметов при мысли о том, что теперь собственнику Дэдпулу придется делить своего святого и невероятно сексуального парня с целым городом. Что теперь до вырванных в порыве гнева кишок для настолько нужных объятий время будет уделяться только по минутам в его плотном графике, а соседи в голове — постоянная крышесносящая компания, что тихо подсказывают, как в очередной раз забыться среди кровавых рек и запаха гниющей плоти. Может быть, когда-нибудь наконец-то Уэйд полностью слетит с катушек и взорвет тут все к чертям, чтобы насладиться запахом горелой плоти ненужных врагов; спрячет своего Паучка на краю света в темной глубокой яме, как самую важную драгоценность, и будет рядом с ним сколько захочется, вдыхая приятный запах геля для душа и едкого стирального порошка; будет с глазами бешаного пса охранять его от всех грязных цепких рук выживших гиен, от разлетающихся по сети лживых сплетен, до тошноты разъедающих воображение, что вырезают в разуме эпитафию, словно по хорошо поддающейся бумаге. Умело выцарапывают оттенки еще несвершившейся мести в съехавшем разуме за каждое слово малыша Пити о том, что люди его ненавидят и он плохой герой. Когда-нибудь, через пару дней, месяцев, а может лет, Уэйд станет единственным в целом мире, на кого Питер будет смотреть день за днем. Верить. Ждать. Нуждаться. Как Уэйд в Питере. раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом раззаразомраззаразомразза разомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразомраззаразом раз за разом Но не сегодня. Сегодня Паучок — один на всех.