*
Маркус не преступник. Он делает все это во имя большой цели. Делает это для того, чтобы освободить свой народ. Потому что они должны быть счастливы. (Да что ты знаешь о счастье, «галимый кусок пластика»?!). Для того, чтобы все они были свободны (свободны?), во имя справедливости (какой еще справедливости?). Разве так можно? Разве можно хранить молчание, когда люди обращаются с его народом, как с мусором? Как с не живыми, с предметами обихода? Андроиды способны чувствовать. Они способны испытывать блядские, мать их, эмоции! Страх — базовая эмоция человека. Но ведь девианты… андроиды ведь тоже боятся. Они боятся того, что их отключат. Боятся, что разберут на части. Тоже испытывают страх, когда хозяин повышает голос и, ради потехи, подзывает робота к себе, туша окурок-… чем мы хуже вас? Маркус не понимает. что нас отличает от вас? Маркус испытывает гнев. что мы делаем не так? …что, блядь, не так?! Маркус… в отчаянии.*
Фактически, его никогда не спрашивали, чего он хочет. Если не брать в учет жалкие провокации, которые Коннор мог опознать. Он быстро учится, усваивает и обрабатывает информацию. (конечно, Коннор. ты ведь машина. так и должно быть). И он даже почти смирился. Потому что он был создан для того, чтобы выполнять задания. Для того, чтобы следовать приказам. Для того, чтобы служить людям и-… — Что там, Коннор? Идентификатор на виске на секунду загорается желтым (слишком часто в последнее время). Андроид смотрит на огромный экран, на котором лицо предводителя «Иерихона». Без имитации кожи, с гетерохромией (в глазах видны два силуэта) и еле заметными царапинами на лицевых деталях (определить модель не так трудно). — Ничего, лейтенант. …я не девиант. Это было в целях успешного проведения расследования. Во имя цели, ради которой он и был создан. Коннор делает все правильно. Использует все возможные варианты, чтобы расследование не встало на месте. И его скупая ложь — один из множества вариантов, который приведет к успеху. — А может, ты тоже девиант, мм? — Хэнк вскидывает брови и поджимает верхнюю губу. Провоцирует. Но Коннор-то точно знает: он в порядке. Он полностью исправен. Он ведь проходит тесты! Поэтому, когда он встречает Маркуса, он наставляет на него дуло пистолета, снятого с предохранителя. Палец уверенно лежит на курке, обе руки крепко сжимают рукоять. Он смотрит точно в глаза лидеру, (чью речь выучил наизусть. потому что это требовалось для расследования), и говорит: — У меня приказ. Поэтому, когда Маркус начинает что-то говорить, RK800 совершает предупредительный выстрел под ноги, вынуждая того остановиться и поднять руки. Он ведь хороший робот. — Ты Коннор, верно? Известный охотник на девиантов. — Верно. — Он хмурит брови. Он бы напрягся — но он андроид. Индикатор загорается желтым. Снова. — Ну и каково это: бросать на утиль таких же, как ты? — У меня прика-… — Ты ведь не марионетка, Коннор. не слушай его, Коннор. — Чего ты хочешь, Коннор? Фактически, у него этого никогда не спрашивали. У него и не должны были. У него, фактически, и не должно быть никаких желаний. Поэтому Коннор молчит, опуская пистолет. В замешательстве. — Ты ведь тоже девиант. я не девиант! Палец надавливает на курок. — Ты мог сразу меня пристрелить. Но ты не захотел. Чего ты хочешь, Коннор? я хочу…*
Девианты — наивные. И, частично, Маркус тоже склонен верить в то, во что хочется. Словно отметая в сторону рациональность, (которой, казалось бы, и должны оперировать роботы?), он действует, потакая своим желаниям. Поэтому, когда Коннор опускает пистолет и говорит короткое: «я с тобой», Маркус верит. Потому что он хочет верить. И, пожалуй, это одно из тех его не многих решений, о которых в последствии он не жалел. Потому что Коннор — пусть не до конца понимающий, что он теперь свободен, (как будто кто-то еще в «Иерихоне» понимал в полной мере, что это значит), а оттого ожидающий приказов — все равно оказался лишь преимуществом для народа. Для андроидов. Потому что, в отличие от большинства, его решения и поступки были намного менее импульсивными. Они были рациональными. Были взвешенными. Несмотря на то, что, в то же время, безумно опасными. Хотя, признаться честно, Маркус и не думал, что встретит Коннора в числе спасшихся, после случившегося на корабле. Он был уверен, что ручной андроид вернется в полицейский участок. Но нет: он стоял в стороне, опустив голову, скрестив руки на груди. Подойдя к бывшему напарнику лейтенанта, как только последние выжившие подтянулись, Маркус выжидающе смотрит в глаза роботу. Коннор тогда сказал: «Я понимаю, у тебя нет никаких веских причин доверять мне. Я покину «Иерихон», тебе не стоит об этом беспокоиться». Маркус не знает: смелость это была в словах Коннора или же то был страх. А может, свойственный роботам, (но он ведь тоже девиант, такой же, как и все мы. тоже испытывает эмоции), холодный расчет. Но знает он одно: сам бы он, окажись в положении RK800, был бы настолько напуган, что не смог бы сказать этих слов и уйти. Он был бы настолько напуган, что хотел бы остаться. Не смог бы уйти: боялся бы. Поставив себя на место Коннора, он понимает, что-… это и есть эмпатия? — Я не беспокоюсь на этот счет. Ты действительно хочешь покинуть нас? Коннор молчит. Он хочет поднять взгляд, но вновь отводит его; руки все еще на груди. Он закрыт и не идет на контакт — Маркус знает, потому что андроидов делали максимально похожими на людей. И, соответственно, привили в их систему некоторые психологические инстинкты и реакции. Минимальные, но они, все же, присутствуют. Прописанный код. — Мне кажется, так будет лучше. — Коннор. Чего ты хочешь на самом деле? Маркус никогда не отличался многословностью. Поэтому, произнеся это, он дает Коннору время обдумать этот вопрос и найти на него ответ; подымается на платформу и окидывает взглядом выживших девиантов… свой народ. Он чуть хмурит брови и генерирует речь, после чего воспроизводит ее вслух. И смотрит в глаза каждому, находящемуся здесь, с ним, в настоящий момент. Андроид говорит мало и по делу, скупясь на ненужные слова. Но, по правде говоря, и этого достаточно для того, чтобы роботы, желающие свободы, были полны решимости следовать за ним. Девианты медленно расходятся, освобождая почти весь первый этаж. У старой статуи, у которой и распинался Маркус, остается только Коннор. Вид у него — потерянный. Он подходит к лидеру и смотрит на него; задает мучавший его вопрос: — А чего хочешь ты, Маркус? Маркусу казалось, что он явно выражал свои цели. Но андроид, стоящий перед ним, очевидно ждал другого ответа. Он спрашивал не: «за что ты борешься?». — Я хочу, чтобы ты остался с нами. На моей стороне. Когда Коннор выдвигает свое предложение — Маркус злится. Потому что идти одному в главный офис КиберЛайф — самоубийство. Потому что отказываться от помощи — глупо. Потому что-… — Доверься мне. …Маркус хочет верить. — Хорошо.*
С каждой ебаной секундой Маркус начинает все сильнее сомневаться в том, правильно ли он поступает. Задумывается: а стоит ли свобода, — которую не могут описать ни люди, ни андроиды, — тех жертв? Стоит ли цель всех смертей? Может, он где-то поступил не верно? Ошибся или оступился? Он стремился к тому, чтобы люди поняли, что андроиды тоже способны чувствовать. Но как все пришло к этому…? — Как думаешь, Коннор справится? Все сомнения мигом развеиваются. Маркус подымает взгляд и почти скалится: — Нам нужно позаботиться о себе. Потому что они строят баррикады. Потому что у них под носом — вооруженные солдаты и агент ФБР. Потому что их всех, при худшем развитии событий, могут расстрелять. Потому что-… «Конечно же Коннор справится. Глупый вопрос».*
— Маркус! Это победа! Они смогли. Большими жертвами. Смертями. Потерями. Но справились. Но он все еще полон сомнений: поле боя, окрашенное в красный и синий, вызывает какое-то неприятное чувство. И, блядь, он не знает, что это. Оно не похоже на то, что он называет «сомнениями» или «страхом». Это что-то другое. Что-то… новое? Нужно было сказать речь. Маркус, на самом деле, не считает, что это необходимо. Но, оказывается, даже роботам присущи чертовы формальности. (и чем же, все-таки, мы отличаемся от людей?). Поэтому он подзывает к себе Джоша, Саймона. Коннора. — Я хочу, чтобы ты стоял вместе со мной. — Что? Но это… я тут не при чем. Это твоя победа. Я должен-… — Это наша победа, Коннор. И я хочу, чтобы ты поднялся вместе со мной на эту чертову трибуну. Без тебя всего этого не было бы. Маркус всегда знал, чего он хочет — так казалось Коннору. И, может быть, он даже завидовал. — Это не моя победа. Это наша победа. Коннор послушно подымается следом за лидером. Стоя позади него. Вслушиваясь в его слова. …может ли быть такое, что Коннор с самого начала был девиантом?*
— О чем ты думаешь? Детроит был сдан андроидам, а они признаны независимой разумной расой. Пришлось перестроить свою систему, многим необходимо было адаптироваться, но, со временем, все пришло в норму. (не ври сам себе). Маркус не был разговорчивым. Он старался обходиться без слов, а если и нужно было что-то говорить — делал это с присущей ему на слова жадностью. Он не любил говорить. Не всегда был готов выслушать чужие длинные истории. Хотя среди роботов было не так уж и много болтунов, если откровенно. Но Маркус всегда интересовался мнением Коннора. И даже спустя почти полгода он не отвечает на многие вопросы лидера. С самого начала Коннор был девиантом. Но он привык к тому, что многое решают за него: — Я… я не знаю. Маркус шумно вздыхает. Выдыхает и молчит, лежа на траве, посреди восстановленного города. Рядом сидит Коннор, подтянув к себе ноги, укладывая голову на сложенные на коленях руки. И RK800 не уверен, но уголки губ Маркуса дернулись в слабой улыбке. Со времен захвата Детройта прошло не мало времени, и андроиды, несмотря на то, что все так же остаются роботами, практикуются и применяют эмоции. Маркус приподнимает руку. Коннор покорно тянется к ней своей, еле касаясь чужой ладони кончиками пальцев. — Ты ведь не за это боролся? — Нет. Не за это. Маркус хотел, чтобы андроидов перестали избивать. Чтобы к ним начали относиться, как к равным. Чтобы они больше не боялись. Маркус получил Детройт. И еще кучу девиантов в придачу, которые не знают, чем себя занять. Потому что им не нужно спать, не нужно питаться. По сути — не нужно работать, зарабатывать на жизнь. Стремиться к богатству. Маркус хотел, чтобы андроиды жили с людьми в союзе. Но не этого. Как только роботы отстроили город, после войны, Детройт погрузился в глубокий сон.*
Несмотря на то, что Детройт был огорожен от людей, андроиды продолжали следить за СМИ. Они даже, в некоторой мере, старались осознать, чем же досуг может так привлекать, время от времени балуя себя даже такими излишками, как телевидение. Но Коннор предпочитал журналы. — Что, стало интересно? Опираясь руками о рабочий стол, на краю которого сидел Коннор, Маркус ухмыляется. Коннор не отрывает изучающего взгляда от обложки, на которой фотография двух целующихся девушек, а заголовок что-то говорит о новом сериале, пользующимся успехом у молодого поколения. — Нет, я знаю как все это происходит. Откладывая журнал в сторону, Коннор, по привычке, скромно складывает руки ладонями друг к другу и зажимает их коленками. — Не на практике. Маркус уверенно сокращает расстояние между лицами, приоткрывая губы, закрыв глаза. И он почти касается их — Коннор умел профессионально увиливать. Увиливать пол-ебаных-года. — Маркус, — он вздыхает. Снова, — моя модель не пригодна для сношений. … — …заткнись, пожалуйста. — Но я-… — Блядь, Коннор! Весь настрой сбил.*
— Что будем делать? Прошло чуть больше года. Маркус уже успел позабыть о прошедших событиях — о том, сколько всего произошло, когда «Иерихон» боролся за свободу андроидов (и добился не того, к чему стремился). И он, по правде, и не думал о том, что люди вернутся к андроидам. Вернутся к машинам с искусственным интеллектом, которые подняли восстание. Но, когда у южной границы появляется отряд роботов, девианты (они почти полноценные люди!) забеспокоились. Потому что к ним пришли с войной. — У нас есть выбор? Маркус заряжает дробовик. — Нас не будут слушать. В этот раз — не будут. Рука Коннора касается его плеча. Они боятся умирать.