О кактусах, переезде и трусах

      Переезд — дело сложное. Нужно собрать вещи, решить что полезно, что не нужно. Нужно набраться сил и распрощаться с балластами в виде фотографий своей бывшей девушки, которую (ты всё ещё ценишь в глубине души) ненавидишь, потому что она сука, и еще распрощаться с чайным сервизом, который 6 лет лежит на верхней полке шкафа, а выкинуть — рука не поднимется. Не потому что шкаф высокий, конечно, а потому что ну вроде подарок на шесть-раз-поза-прошлый день рождения, но в то же время — абсолютно ненужный сервиз с розовыми цветочками.       Тем более переезд сложнее, когда ты съезжаешь на квартиру к кому-то. Кому-то кто важнее твоей бывшей суки (которой ты благодарен за бесценный опыт), кому-то у кого своих кружек в стеллаже хватит на ораву умирающих от жажды африканских детей. Тут надо призадуматься — может и свои сервизы постоянного пользования не брать?       Но точно стоит взять вещи, потому что у Юнги задница слишком маленькая (но безумно приятная на ощупь (особенно внутри)) и намджуновы огромные булки в его джинсы не влезут. Не влезут и широкие плечи в рубашки Юнги, зато вот Юнги в рубашки Намджуна очень даже влезает, и гиенит тихонько. Потому что теперь он может пиздить чужую одежду хоть каждый день. Намджун приземляется среди коробок прямо на пыльный пол и мечтает уже, как по утрам будет на их общей кухне маячить спина Юнги, на которой будет мешком висеть кимовская футболка. Картинка очень приятная и помогает ненадолго уйти из джунглей коробок и ящиков, связок и пакетов в мир уюта общей жизни в одной квартире со своим бойфрендом, представить запах кофе, который Юнги готов пить литрами, запах джунова одеколона, которым он активно пользуется (который раздражает Юнги потому что: «пахнешь как будто ограбил парфюмерный магазин»). А ещё, конечно же, там нередко будет пахнуть сексом. Диким, скорее всего, который им обоим нравится.       Только в первый вечер, после приезда сил не остается ни на что — даже душ принять сил нет, что уж говорить о сексе. В двухкомнатной квартире старшего не хватает пока полок для всех вещей Джуна. Надо доехать до Икеи и прикупить стеллажи и вешалки. Выясняется, что, конечно, и Юнги надо что-то менять в квартире и том, как лежат в ней вещи. Теперь у них в два раза больше рыльно-мыльных принадлежностей: полотенец, паст, тюбиков, баночек, скляночек. Мину придется тоже пожертвовать ящиком воспоминаний от своего бывшего парня — фотографии, подарки, плюшевый пёсик Чимми, открытки, письма. Нет, Чимми он пожалуй оставит. Милая псина не достойна покоиться на свалке. Юнги ленивый до луны и обратно, количество его лени прямо пропорционально тому, как сильно он любит Намджуна, но он знает, что нужно. Нужно убраться, нужно выкинуть походные вещи, старый неработающий синтезатор без 13 клавиш и другое барахло.       В первое утро, к слову, никакой спины Юнги в намджуновой рубашке на кухне не находится. Во-первых, потому что коробки перекрывают весь вид на кухню из спальни, а во-вторых, потому что Юнги — ленивая котья жопа, и вставать раньше Джуна не собирается.       Приходится встать самому, приготовить омлет, в который попадает немного скорлупы, потому что рукожоп — ленивому коту пара. Зато кофе убегать никуда не собирается, и выходит просто отменным. Первый секс после переезда (не то, чтобы они не делали этого на кухне раньше), через полчаса после ленивых потягиваний и кофе, тоже оказывается хорош, с Юнги в принципе не бывает иначе.       Переезд — дело сложное и очень отягощает. Помимо учёбы и работы, теперь на нервы еще действует и лес из завалов вещей, и, постоянная пыль. От такого быстро устаешь и бесишься, каждый день вместо заслуженной передышки дома с любимым человеком под лапой нужно разбирать просто бесконечные коробки, и думать куда деть свое барахло.       Они в принципе ругаются редко и обычно их ссоры кончаются быстро (а еще как правило — приятно). Но за первую неделю они ругаются дважды.       Первый раз Намджун говорит, что его маленький сад состоящий из 4 горшков с фикусами, и трех маленьких, но колючих кактусов (почти такие же как Юнги) должен обязательно стоять на солнечной стороне, прямо на подоконнике. У Юнги на подоконнике полка с книгами и настоящий насест с подушками. Он сидит там часами, это его библиотека и место работы, он там как настоящий кот растекается и чуть не мурлычет. Поэтому убирать перинку и книги категорически отказывается. Они целый час спорят что важнее — уют мягкой миновской жопы, или жизнь семи маленьких намджуновых детишек, и решают, что важнее обнять, поцеловать друг друга, а цветы могут и сверху этой злосчастной полки с книгами, а Юнги может даже подружиться со своими собратьями меньшими — маленькими и колючими кактусами. Намджун их любит, всех восьмерых — 7 маленьких детишек в земельке, и одного избалованного на своих коленях.       Второй раз они ссорятся из-за вещей Джуна. У него рубашки — много модных рубашек, и им ну никак нельзя мяться, а у Мина вешалок нет. Но с этим они быстро решают съездить наконец до злосчастной Икеи и купить вешалки.       На следующий день вещи Намджуна висят на вешалках. А еще в комнате появляется новая кровать — одна на двоих. Большая и с новым, пока не скрипучим, матрасом. (Но Юнги скрипит, что скоро это изменится, если кто-то по имени Намджун не научится держать себя в руках).       К концу недели уюта становится больше, а дебильных коробок, которые одним только звучанием слова уже раздражают — меньше. Но, как говорил мудрец из книги Коэльо — То что случилось два раза, непременно случится и в третий.       И они ссорятся еще раз.       То есть не совсем ссорятся, и мирятся тоже — не совсем.       У Намджуна сегодня подработка, потому что я-не-ебаный-кактус нуждается иногда в подарках, а на них, известно всем, нужны деньги. А ещё нужно отдать деньги грузчикам, которые перевезли вещи в новое гнездышко этих двоих, и покупка новой кровати не прошла бесследно для их бюджета.       Коробок уже почти нет — остались только те, что с вещами Джуна, и Юнги хоть и ленивый, но тоже уже устал от бардака, ему хочется убрать небоскребы из картона в мусор, и видеть вместо них спину намджуна на кухне по утрам. Он решает помочь с вещами. Сначала выгребает из своего шкафа вещи, освобождая одну полку из четырех Джуну. Потом решает, что его бойфренд слишком модник, и еще что все должны быть равны, и освобождает еще одну полку. Он сидит в горах шмоток из своих и чужих вещей. Недолго думая, он сгребает на пол вообще все вещи из всех полок. И раскладывает чисто по-перфекционестически — туда штаны, сюды футболки, вот тут мои, а тут — его. Пару футболок он втихую пиздит себе, рисует мелком (откуда тот оказался в джинсах Джуна — не ясно) член на штанине чужих джинс, а на коленке кривое сердечко. Настолько кривое, что больше похоже на жопу.       Он перебирает вещи около часа, иногда вжимается носом в майки. От некоторых пахнет потом, и они сразу летят в кучу вещей постираю-когда-нибудь-никогда. А другие пахнут, как будто в них ограбили парфюмерный магазин (вкусно в общем). Это даже уже не кажется скучным и немного даже весело, пока…       Пока Юнги не находит в горах и склонах одежды женские трусы. То есть типа не боксерки, то есть типа ну кружевные черные трусики с бантиками на швах. Такие обычно носят на свидания с явным исходом не простой дружбы. Юнги в шоке таращится на шмотку в руке. Вертит по разному, и так и сяк.       — Ну ебануться!       Он матерится вслух, и даже не замечает этого, продолжая крыть матом всё на чём мир стоит, вернее все, из чего состоят эти женские трусы. Юнги не знает, как вообще нормально воспринимать тот факт, что в одежде твоего бойфренда находятся — внимание —женские трусы!       Вся идиллия уже строившаяся в голове Мина куда-то пропадает. Юнги тут значит для него старается, разрешает ему ставить свой мини-сад на гнездо, вещи ему разбирает, а у Намджуна — бабы! Обидно так, что хочется оставшиеся вещи кинуть в окно — проваливай к чертям собачьим, Ким Намджун, со своими модными шмотками, женскими трусами и бабами. Юнги пытается себя успокоить — может подруга ночевала и случайно оставила. Подруга. У Намджуна. Трусы. Как же.       Юнги лихорадочно роется в белье, и находит вдруг подозрительно длинный носок. И второй. И вообще оказывается не носок — а пару чулок. Черные с красными бантиками и гипюрчиком на краю.       Симпатичные. Женские. В намджуновых вещах.       Юнги минут пять бесится, уже даже хочет позвонить этому бестолковому и спросить, что собственно за херня. Но потом наступает какая-то апатия. Руки безвольно лежат на свалке вещей, на которые уже плевать.       Настроение убираться пропало как будто его и не было, осталось только настроение орать, бухать и плакать. Внутри что-то уже морально начало готовить Юнги к расставанию, бить посуду (может не стоило выкидывать таки тот сервиз) и еще чему-то там, что обычно бывает в расставание.       Ну там, знаете депрессии, хуепрессии. Как там обычно, когда 8 лет дружишь, еще три года — встречаешься, а теперь, когда он наконец собрался переезжать к тебе обнаружить в его вещах женские штучки?       Юнги апатично смотрит на Чимми, словно псина могла дать ответ на его немой вопрос: «Малыш, ну я же лучше бабы?» Но, плюшевая псина молчала, а Юнги постепенно превращался в комок переживаний и обиды. Злость кипела, бушевала, горячая злость, как ожог, но сильнее было это чувство «Малыш, ну я же лучше бабы?»       Ну подумаешь сисек нет. Ну подумаешь, нужно терпеть эту стерву внутри Юнги. Он же лучше чем какая-то баба?!       Юнги смотрит теперь на трусы, которые снова прямо перед носом растягивает, и теперь им взглядом пытается доказать «я тут пизже.» Трусы молчат тоже, и Юнги чувствует себя дебилом, даже дебилом помноженным на два. Потому что он и есть дебил дважды. Видимо эти отношения, как и все прежде были зря. Никому не нужен противный язвительный кактус с нежной душой гейского гея где-то там глубоко под колючками. Хотелось верить, что Юнги правда может быть счастлив. Он спрашивал теперь сам себя «Ну что, опять проебался?»       Может у них секс скучный? Да вроде никто не жаловался. Кроме самого Юнги, у него задница иногда конкретно так болела, за что Намджун периодически огребал. Но это огребал, оно же было от души, от сердца. Ну, типа чтобы поаккуратнее немного. Юнги хоть и выглядит, как кактус, на самом деле хрупкий, как сервиз, который не трогают шесть лет и держат на полке. Чтобы не разбился.       Но Намджун — рукожоп, руки-из-задницы рожденный, так что сервиз хоть и не сломал, а вот Юнги сейчас кажется сломает.       Понять и простить — дело сложное, возможно даже сложнее, чем переезд.       Неожиданно хлопает входная, по стенам ползает «слышь, котяра, я дома». Это «Слышь, котяра» хочется запихнуть Намджуну в жопу. Нахуй иди со своим котярой, понял?       — Юнги?       Намджун вопросительно смотрит на котяру, который сидит в стране одежды, и что-то разглядывает. Когда до Намджуна доходит что именно Юнги разглядывает, он тяжело сглатывает и понимает, что конкретно облажался.       — Юнги, послушай.       — Ага, давай блять, валяй, слушаю!       Намджун присаживается на корточки к Юнги. Сейчас он похож на кактус больше, чем когда-либо, мнется в комочек, выпускает колючки, дуется.       — Малыш, прости, послушай, ты неправильно понял, сейчас всё объясню, — Намджун тянется к рукам Юнги, чтобы убедиться, что они не холодные, что Юнги еще не умер от страха, что он ничего не напридумывал.       Конечно, он напридумывал.        — Лапы убрал, я не малыш, и готов тебя слушать, а лапы свои убери!       Юнги больно бьёт по рукам, и Намджун моментально пугается. Не за себя, он даже и не думает об этом. Пугается за Юнги. Он же знает, что Юнги фарфоровый, он только на вид такой крутой и сильный-независимый. На самом деле же наверное уже представил себе Кимову любовницу — и цвет глаз и размер груди, и уже прощальную речь приготовил, и список алкоголя для запоя тоже держит в уме. Намджун так проебался, потому что он не хочет, чтобы Юнги чувствовал себя так плохо, он же хочет его защитить от всего-всего, а в итоге только пугает еще больше и задевает за больное. Опять все разрушает.       Король разрушений.       — Я не… То есть… Дай мне минуту, хорошо?       Ситуация то на самом деле глупая. Юнги всё понял совсем не так. Намджун винит себя, почему вообще не выкинул эти чулки и белье вместе с сериалами на кассетах и двумя ящиками вещей-пылесборников? Зачем же оставил? Поддался соблазну.       Ситуация ему кажется глупой и неловкой, как собрать себя и объяснить Мину так, чтобы тот не ругался, и не ерепенился и всё понял? Нужно подобрать слова, потому что неверные слова всё разрушат и Намджун в разрушениях — ну вы помните — Бог и настоящий мастер.       Юнги ситуация кажется катастрофой, как тайфун в Японии, как смерч средь бела дня. Он хочет плюнуть Намджуну в рожу, судя по которой ее владелец что-то усиленно думает.       — Терпение на исходе, минута вышла. Говори правду, или проваливай со своими выдумками, сейчас они тебе не помо…       Юнги перебивают нагло, хватая за плечи, Джун выпаливает как автоматную очередь каждую буковку, пропуская через себя каждую, как пулю:       — Меня возбуждает женское белье!       Он кричит это Юнги в лицо, потом прячет собственную смущенную моську в плечо, и обнимает, а Юнги сидит в откровенном ахуе и вылезать оттуда не собирается. Трусы, все ещё сжимаемые им до этого момента, выпадают из рук, и он в шоке смотрит на спину перед его глазами.       Что? Возбуждает? Белье?       — Прости, господи, я такой мудак, я снова все испортил! Я давно хотел сказать, но не знал как ты воспримешь, а то это, и, вот, я сказал… — Намджун запинается и говорит быстро, как обычно и бывает, когда он нервничает. И чем больше нервы тем сбивчивее речь, — Вот только не считай меня извращенцем, хотя ты прав конечно, но я просто не мог себе отказать, понимаешь они такие красивые эти вещи, но я не заставляю тебя ничего делать. Прости что напугал, я последний придурок Сеула, и не хотел вот так, хотел подобрать верный момент, сказать как-нибудь потом вот это ну…       — То есть типа никаких любовниц? — хрипит Юнги, прерывая поток дерганной речи. Всё ещё не верится, что это правда, хотя мозг отчаянно кричит «ты дебил уже трижды, Мин Юнги!» Потому что ну, парни, у которых есть любовницы, не переезжают к своим парням, и не трахают их на любой подходящей и не очень поверхности, и не говорят о своих слабостях так в лицо. И не покупают общую мебель, и не обнимают вот так, будто в последний раз каждое объятие, и не целуют так, и не запинаются вот так.       Намджун таращит на него глаза, оторвавшись наконец от шеи, его лицо багровое от смущения, и кажется в куче вонючих маек сегодня станет на одну больше.       — Господи, конечно нет! Как ты вообще мог о таком подумать, — удивляется Намджун. Он удивляется так живо, так естественно, что теперь краснеет Юнги. Глупый наивный Юнги, такой глупый, усомнился в верности своего лучшего в жизни человека, — Ты для меня единственный во всей вселенной! Мне никто не нужен больше, тем более какие-то там женщины, — хочется убедить, что он не врет, доказать, что Юнги правда лучший из лучших.       — Ну… Я ворчу всегда, и-и, — теперь очередь старшего заикаться и оправдываться, — и я не модельной внешности, и ничего толком не умею, и гр-груди у меня, ну, нет…       — Ты что, думаешь, я тебя на грудь променяю? Обижаешь, Юнги!       — А что я должен был подумать, найдя такое у тебя?       Намджун смеётся, и этот смех немного разряжает обстановку. Они оба облегченно вздыхают. Становится легче. Они оба понимают какие глупые и смешные сейчас, и смеются над собой. Юнги утыкается Намджуну в грудь, тот наконец устает сидеть на корточках и падает на гору одежды. Они хихикают с того, какие они придурки. Один колючий, другой извращенец, в принципе неплохое комбо.        Намджун мягко касается губами губ Юнги, и тот успокаивается. Намджун отстраняется немного, смотрит с нежностью на Юнги, так влюбленно, что все мысли о любовницах улетают в мусорный бак.        — Хочешь вообще прям сейчас это белье злосчастное выкину?       — Ну зачем же выкидывать. За него деньги плачены!       Намджун сначала хихикает, а потом подвисает. Юнги тоже кажется понимает, что ляпнул, и краснеет, отводит взгляд.       — Юнги…       — Отвали!       Ладонь Юнги закрывает Джуну всё лицо, и у того губы смешно плющатся. Юнги понимает, на что намекают ему, и смущается, пытается так вот Намджуна заткнуть. А тот не затыкается.       — Юнги, ты… Можешь надеть его для меня? Пожалуйста?       Намджун говорит тихим басом. Юнги его такой вот голос очень нравится и вызывает мурашки по спине. Юнги сглатывает, поджимает губки, сжимает в пальчиках свитер Намджуна, который сейчас на нем, и теряется.       Смущается вот так, как школьница перед любимым оппой — ну не по-мужицки. Но обоим в принципе все равно. Хотеть увидеть своего парня в женском белье — тоже не по-мужицки.       — Ну так что?       Намджун действует проверенной методикой, шепчет пухлыми губами в ухо, всё больше вжимая маленькое тело под собой в одежду. Юнги дрожит, и…

***

      Юнги очень нервничает, и смущается, вслух ругая себя. Зачем он вообще согласился?       Он никогда в жизни не делал подобного, он понятия не имеет, как вообще правильно натянуть на свои ноги эти блядские по всем канонам чулки. Ему приходится смутиться и загуглить. На удивление, он не один такой не знающий, и гугл выдаёт ему ответы.       На ладонь Юнги напяливает капрон, и, стараясь в нем не запутаться, натягивает на худые ноги, на выпирающие колени. Сквозь тонкую ткань проглядываются угловатости его абсолютно не женских ног, но почему-то элемент женской одежды выглядит очень даже красиво. Резинка не тугая, но всё-таки ощутимо передавливает кожу. Черные рюши, которые украшают её, контрастируют с кожей Юнги, подчёркивая его бледность.       «Пиздец, » — констатирует он.       Дальше, правда, хуже. Потому что дальше — те самые кружевные трусики. Юнги пыхтит, матерится, и пьёт немного водки прямо из бутылки — на такие эксперименты он без алкоголя не согласен. Если пьяный мозг ещё можно наебать, то трезвый будет истерить и проситься в передачу «Снимите это немедленно!».       Так что, немного собравшись со своими пьяными мыслями, он берет в руки эту тряпочку, ища перед, и, вроде как, определившись, проталкивает бледную ногу в чёрном чулке, потом вторую, и натягивает аккуратно на себя. Ткань оказывается неприятной, немного шершавой и колючей, а у Юнги очень чувствительная кожа, в паху в особенности. Намджун это, кстати, знает, и очень часто нагло этим пользуется. Дурацкий этот Намджун. Дурацкие трусики, натирают, и непривычно сидят на бедрах ниже, чем обыкновенные боксерки. Юнги хочется натянуть их повыше, но выглядит это не очень, да и толку мало. Всё равно с него это дело скоро снимут.       Юнги смотрит на себя в зеркало в ванной, придирчиво, чувствуя себя совсем девочкой, когда начинает прихорашиваться, но Намджуну не жалко, для него всё самое лучшее.       Юнги поправляет небрежным движением челку, еще немого пьет из горла, и еще немного нервничает. Проводит аккуратно пальчиками по ногам, по ткани. На ощупь она даже ниче такая, приятная. Поправляет рюши, расправляет образовавшиеся на трусиках складки. Они всё ещё натирают, но есть в этом что-то приятное от части. Юнги смущает такой вывод, потому что женское белье не должно казаться приятным, но оно именно таким и кажется.       — Юнги? Ты скоро? — слышится голос из-за двери, и Юнги в последний раз пьёт ещё немного водки и, на пошатывающихся ногах, выходит из двери ванной.        Намджун давится воздухом совсем чуть-чуть. Юнги в жизни в белье намного красивее, чем в мечтах. У того действительно потрясные ноги, которые Джун очень любит, и капрон хорошо их облегает. Особенно красивы рельефные колени. Хочется прижаться к ним губами.       Ким молчит, но по одному взгляду старший понимает что он сейчас кусок мяса перед голодным тигром. Его точно сожрут. Тигр к слову очень пристально разглядывает почти каждый сантиметр ниже пояса, просто всё, и хочется убежать обратно в ванную, пока охота не закончится, а иначе Юнги сожрут одним взглядом.       Этот пристальный взгляд так смущает, волнение немного скручивается в животе, Юнги сжимает и разжимает кулачки, поправляет белье, и натягивает огромную белую футболку (кстати, намджунову) всё ниже и ниже.        — Всё? Посмотрел? Я пойду?       Взгляд выдерживать становится просто невыносимо, так что Юнги поджимает пальчики на ногах, и уже открывает дверь ванной, к которой прислонялся ранее, но Намджун в два шага подлетает у нему и хлопает дверью        — Вот ещё, никуда не пойдешь!       Юнги понимает, что конкретно попал, и пути побега перекрыты. Теперь остается только стать жертвой, а тут только два выбора — верещать или привыкнуть и получать странное удовольствие.        — Уговор был только на примерку, а про секс никто не говорил!       Последняя жалкая попытка обрывается одним взглядом из-под бровей «Ты что серьезно, или притворяешься?» Так что в итоге да, Юнги сдается, и просто смущенно наблюдает за Намджуном. Ситуация начинает его возбуждать. Потому что Намджун присаживается на колени перед ним, и просто обнимает ноги.       Юнги шумно сглатывает, пока чужие руки проходятся по его ногам, поглаживая, растирая, по изгибам мышц, по любимым острым коленям, а еще гладит взглядом, и это смущает до невозможности.       Зачем Юнги согласился?        Потом неожиданно для старшего Намджун целует коленки, выступающие косточки, и руками скользит по обратной стороне ног. Юнги от неожиданности чуть не падает, облокачиваясь вновь спиной о дверь.        Намджун продолжает целовать и гладить, доходит рукой до ягодиц, сжимает, слушая сопение сверху, и скользит вниз по ногам. Юнги обхватывает белые волосы руками, пропускает сквозь пальцы, и следит за наслаждением на намджуновом лице. Тот явно очень кайфует от всей этой ситуации. На самом деле, Намджун мечтал о таком давно, очень давно, но всё никак не находил момента объяснить и спросить разрешения. Юнги его слишком любит, так что немного приглушает свою гордость, и сажает ее в угол. А сам поглаживает волосы Намджуна, и мечтает чтобы тот поскорее прикоснулся к нему, не только к ногам, желательно и паху тоже.       Юнги замечает, что Намджун тоже уже возбужден, и одну ногу ставит на преклоненные колени, и ведет аккуратно носком к чужой ширинке, и начинает пальцами массировать, что довольно сложно, потому что ноги дрожат, но Намджуна вроде все более чем устраивает.       — Я говорил, что люблю твои ноги?       — Дай подумать. Да, где-то около ста тысяч раз, а…       Конец фразы глохнет стоном, потому что Намджун проходится руками по бедрам, и наконец касается члена Юнги поверх трусов, сжимает, и старшего это моментально распаляет. Он как пластилиновый в руках Джуна, тает, и немного даже оседает, сползает по двери. Как же заебала собственная чувствительность. Дурацкая ткань шершавая эта, вообще не спасает ситуацию, только больше раздражает кожу и заводит, конечно, тоже.        Намджуну от стонов Юнги становится только интереснее, он продолжает одной рукой двигать, от чего на трусах появляется неоднозначное пятнышко. Второй рукой он скользит по кромке трусиков, пальцами лезет под резинку, растирая кожу с покрасневшими следами.       Ноги Юнги подкашиваются, он сползает по двери, и Намджун, пользуясь таким безвольным состоянием, перетаскивает его на кровать. Юнги валится на белоснежное покрывало животом, и тут же прячет в нем лицо. Намджун медлит, разглядывает, не прикасается, и Юнги нарывается, нарывается, когда немного выпячивает зад, чтобы тот выглядел лучше, прижимает друг к другу колени, а ноги раскидывает в разные стороны, прямо намекая, что место Намджуна между ними. Намджун всё равно не касается, подходит, но не касается, и Юнги бесится. Он виляет бедрами, и тихо так зовёт:        — Намджун…       Намджун, наконец, отмирает. Он оказывается прямо тут, неожиданно, сжимает руками половинки с таким напором, что Юнги прячется в покрывале ещё больше, и руками хватается за него же. Намджун не уверен, уместно ли это слово, но Юнги выглядит вкусно. Лакомый кусочек.        Он продолжает сминать задницу одной рукой, второй спуская свою футболку с Юнги, и тот отрывается от кровати, чтобы швырнуть её куда подальше. Его покрасневшее лицо на секунду виднеется, и снова исчезает в белом. Намджун улыбается, Юнги очень красивый, вкусный, приятный.        Видеть его таким — ад, с горящим котлом и тусовкой у демонов. Может Юнги и сам демон, в это не трудно поверить, зная его характер, а особенно, видя его с такого ракурса, с приподнятой поясницей, с круглой попой в чудных трусах, с растрепанными голубыми волосами, с тем, как сжимают покрывало его сильные руки. Демоны приоткрывают ворота — заходи, Намджун, садись, приготовься увидеть зрелище.       Намджун не только видит, он предпочитает еще и чувствовать. Он скользит пальцами между ягодиц Юнги, не снимая трусиков, потому что так интереснее. Потому что Юнги на взводе, и доводить его до ручки в таком состоянии — это очень льстит, и обжигает.        — Сними их! — недовольно бурчит Юнги в подушку.        Намджун его не слушает, только продолжает гладить пальцами по сжатому колечку мышц, другой рукой переползая на пах Юнги, отчего у того всё быстрее кончается терпение, потому что над ним издеваются безбожно, вот так вот выводя из себя, доводя почти до края одними движениями. И это они еще до самого интересного не дошли.       Юнги ненавидит просить, просто не терпит. Но иначе тут видимо не будет, небольшая игра характеров оканчивается не в его пользу. Потому что руки у Намджуна знают куда и с какой силой надавить, а ткань, жёсткая, неприятная, и без неё в миллионы раз лучше. Юнги всё ещё подвыпивший, это тоже играет свою роль, его размазывает по кровати, как масло по холсту. Он пыжится ещё немного и просит, чёрт его возьми, просит ещё раз:        — Намджун, блять, пожалуйста, сними их, они ужасные, или я выкину их нахер прямо сейчас!       Кажется, это срабатывает, потому что Намджун немного приспускает ткань, и проводит уже прямо по коже пальцами. Он поглаживает колечко пальцем, оно довольно сухое, но ему лень ползти до шкафчика у кровати, а Юнги слишком растёкся, что бы дотянуться до него.       «Ну и хер с ним» — думает Намджун, и так справятся, Юнги ещё и не такое выдерживал. Намджун даёт Юнги облизать пальцы. Тот выглядит максимально непристойно, с этим его пылающим от жара лицом, с пальцами в своём рту, со стекающей из уголка рта слюной. Намджун не может на него наглядеться, испытывает сильное желание поцеловать, потому что они не делали этого уже около часа, какой ужас, целый час без поцелуев Юнги, да ведь он же сейчас умрёт! Намджун чмокает его прямо так, не вынимая пальцев.       Потом всё же убирает пальцы, приставляя их сзади, понемногу растягивая Юнги, хотя ему в принципе много и не нужно, потому что секс у них был совсем недавно, так что мышцы ещё помнят намджуновы пальцы, ну, и не только пальцы. Намджун наконец имеет возможность целовать Юнги сколько их душам угодно, так что он пользуется этой возможностью, заодно отвлекает от немного неприятного чувства от уже двух пальцев внутри. Свободной рукой Намджун скользит по ногам Юнги, заползая изредка пальцами под чулки, а Юнги вплетает пальцы в побелённые волосы, и дёргает каждый раз, когда ему что-то очень нравится.       Юнги сверхчувствительный, буквально плавится от трёх пальцев внутри, от этих губ, от всего этого жара, и кто тут еще спрашивается демон? Намджун тянет, как нарочно, изводит.Сегодня он позволяет себе слишком много вольности, чувствуется, что потом он как следует проглотит юнгиевых колючек, но это потом, не сейчас. Сейчас:        — Намджун, поторопись, пожалуйста…       Видела бы мама Юнги чем занимается её сын, так скорее сыновей у нее больше бы не было.        Но Намджун слушается, вынимает пальцы, чмокает покрасневшие, мокрые губы, стягивает домашнюю майку, и снова целует, вслепую стаскивая штаны и нижнее бельё, от чего чувствует облегчение. Он опять отрывается от Юнги, плюет на ладонь, растирая по члену, и снова, как ненормальный, целует Юнги бесконечно жарко и глубоко.       Пристраивается сзади, и пару раз проводит головкой члена между ягодиц Юнги, так и не снимая с него элементы женского гардероба, только стягивая трусы с одной ноги, чтобы не мешали, но, наконец прекращает его изводить, и аккуратно, понемногу, погружается внутрь. Стенки обхватывают его очень плотно с непривычки, Юнги теряется в простыни снова, громко стонет, и сжимает в руках покрывало, наполовину съехавшее с кровати.       Где-то тут демоны торжественно провожают двоих к кипящему котлу.       Слюна — очень хреновая смазка, но Юнги сейчас немного очень всё равно. Намджун, видимо за годы такого вот совместного времяпровождения уже понабравшись опыта, сразу попадает по простате и Юнги лихорадит, ему жарко и одновременно холодно, у него коленки разъезжаются каждый раз, как Намджун снова туда попадает. Намджун, собака такая, дышит в шею, и чмокает в затылок. Юнги задыхается стонами, пока внутри медленно двигаются.       Постепенно движения становятся интенсивнее, а Юнги всё больше похож на рыбу, выброшенную из воды, он задыхается и совсем безвольный, бери его и хоть пополам складывай — и ухом не пошевелит.       С правой ноги чулок сползает до коленки, немного натирает и бесит. Намджун переворачивает Юнги, поднимая, и закидывая на плечо, эту ногу, и Юнги приходится показать лицо на свет. Румяные щёки блестят от пота, и Юнги издает стон каждый, каждый раз, когда Намджун двигается внутри. Теперь, когда Юнги открыт, Намджун может его целовать, проводя руками по груди, по поджатому животу, от чего Юнги немного щекотно, и это очень приятное чувство, он чувствует себя сейчас очень любимым и нужным, а ещё очень ленивым.       Ему лень даже касаться себя, но к счастью Намджун сам обхватывает член Юнги, и умудряется даже попадать в такт толчков. Юнги совсем теперь плохо (или хорошо, в сущности одно и то же) он стонет, у него нет сил даже на поцелуи отвечать.       Намджун чувствует, что конец близко, проходится рукой по ноге от самого бедра до полусогнутого колена, а от него до ступней с поджатыми от удовольствия пальчиками. На ноге комично болтаются так до конца и не снятые трусы, Намджун их стягивает, и обратно проводит руками выше по ноге, целуя в коленку, и ни разу не прекращая движений, вызывая в Юнги мурашки.       Как-то неожиданно в голову стреляет осознание, что матрас скрипит. Жалко, новый же совсем, только купили!       Юнги этого не замечает, он вообще ничего не замечает, особенно, когда Намджун сжимает его член обеими руками, проводит с нажимом, быстро-быстро, и Юнги кончает, и совсем выпадает из реальности, даже как-то игнорируя тот момент, когда Намджун выходит из него, и, задыхаясь над телом Юнги, заходится в громком стоне, и тоже куда-то пропадает из этой реальности.       Покрывало окончательно попрощалось с этими двумя, и куда-то улетело с кровати. Юнги забивает на то, что еще только семь часов вечера, и спать рановато, он всё равно заползает под одеяло, плюхаясь на подушку. Двигаться он, кажется, не может от слова совсем. Намджун оказывается чуточку живее, ему хватает сил дотянутся до влажных салфеток, хотя он почти падает с кровати (рукожоп же!). Он вытирает живот Юнги, стаскивает с него правый чулок, а на левый забивает. На левом силы и у него кончаются, он просто бухается рядом с Юнги, даже не укрываясь одеялом.       Минут пять никто не шевелится, квартира кажется мертвой, если не считать тиканья кухонных часов и тяжелого дыхания. Потом Юнги становится немного живым.       Ищет на полу свою (намджунову) футболку, потому что спать рядом с этим парнем вообще без одежды — себе дороже. Накрывает их одеялом, и тянется до тумбочки, нашаривая рукой, не глядя, пульт, нажимает и ищет канал, по которому идёт какое-то смешное шоу про айдолов. Дела никакого никому нет что за айдолы, и что за шоу, оно — лишь фон для разговора.        — Извращенец, — фыркает Юнги, скатываясь головой на руку Намджуна, обнимая её, как котик, не собираясь отпускать в ближайшее время. После оргазма ему обычно почему-то не хватает тепла и объятий, полюбите его немного, ну пожалуйста?        — Не я кончил первым, — откликается Намджун лениво, еле шевеля губами. Трещать после пережитого ему хочется в последнюю очередь. Хорошо, что не нужно никуда ехать, как раньше, собирать раскиданные вещи, трястись в маршрутке до дома. Теперь можно лежать, слушая тихие жалобы и сопения, смотря дурацкое шоу про айдолов, и ощущая себя камнем ближайшие лет сто.       Перепалки эти бессмысленные, но почему-то греют сердце. Так часто бывает. Кактусы, например, тоже бессмысленные, колючие, но вызывают улыбку. И чья-то спина на кухне, вроде — бессмысленная, но если приглядеться…