Отверженные

      Угли ночного костра благополучно успели промокнуть под дождем. В Недремлющем море было отвратительно все — от вечно мокрой погоды (либо дождь, либо приливы, либо и то и другое) до людей, с излишним ажиотажем реагировавших на путников. Как будто им платили за информацию о каждом встречном.       Пик Солдата в этом отношении был намного лучше. Хотя снег там, казалось, не таял даже летом, людей там было меньше; меньше было и ненужных взглядов. Правда, всех выходивших из башни Авернуса провожали боязливыми взглядами — но к ним Феликс давно привык.       Как-то так получилось, что в последние годы он не внушал окружающим ничего, кроме страха.       Феликс и сам не понимал, почему так происходит. Раньше он, конечно, тоже умел внушать страх — но лишь врагам, а не всем подряд. Он умел прятать истинные чувства за учтивой улыбкой, мог несколькими словами обворожить любую девицу… Сейчас Феликс не мог даже найти причин кого-то обворожить. Все люди казались похожими на слабых духов Тени — вялых бестелесных сущностей, толкущихся по миру и не имеющих ни лица, ни смысла существования.       Авернус говорил, что помутнение рассудка должно скоро пройти. Что шепот Древних богов перестанет его донимать — во всяком случае, хотя бы не будет преследовать его постоянно. Правда, он не сказал, обретет ли жизнь смысл.       Впрочем, этого Феликсу не обещал никто.       Его жизнь делилась на промежутки, разделенные болью и предательством. Почти забытое детство оборвалось в тот миг, когда Феликс оказался магом — и разрушил счастье своей семьи. Первое предательство он совершил сам, пусть и по вине Создателя.       Годы в Круге были посвящены стремлению доказать проклятым храмовникам и Церкви, что Амелл остается Амеллом, где бы он ни был. У него было все — приятная внешность, подвижный ум, врожденная галантность и умение испепелить кого угодно огнем или молнией. Он был готов стать лучшим старшим чародеем в башне Кинлох. Он был этого достоин… но Первый чародей предал его, продав лучших в Круге магов — Амелла и Сурану — в рабство Серому Стражу Дункану.       Феликс держался изо всех сил, стараясь свыкнуться с ролью Серого Стража — но третье предательство произошло уже при Остагаре. Его предал весь мир, швырнув молодому магу в лицо необходимость спасти целый Ферелден — страну, которая всегда была ему чужой.       Сурана, впрочем, оставался ему другом, но Феликс иногда чувствовал, как растет пропасть между ними. Двух магов объединяли обстоятельства, тактика, необходимость действовать вместе — но и только. Сурана еще оставался ребенком, сторонился женщин, жался к юбке Винн, всегда готовый пожаловаться ей на свою нелегкую судьбу. Феликс к тому времени уже вырос; он понял это, когда перестал хотеть каждую встречную женщину. У него появилась Лелиана. Прекрасная муза с голосом самой Андрасте была всем, чего он хотел, понимала его с полуслова, говорила, что последует за ним хоть на край света… а потом отправилась в Орлей служить Церкви и потонула в делах. Это было не столь намеренное — но все же предательство.       Феликс, ставший к тому времени Командором ферелденских Стражей, отправил Сурану на задание в Киркволл — и успел тысячу раз пожалеть об этом. Эльф, хоть и не во всем соглашался с Феликсом, был единственным, кто его по-настоящему понимал (кроме Лелианы, конечно). И, прекрасно зная, что Феликс ждет его возвращения, застрял в Киркволле на два года, не посчитав нужным даже отчитаться о своей задержке в письмах, а затем вернулся, обругал своего друга и отобрал у него звание Командора. А ведь он знал, что Феликса съедает Зов и одиночество… но, видимо, мелочная обида оказалась сильнее.       Это предательство вбило последний гвоздь в крышку феликсова гроба.       Он направился к Авернусу — по совету Сураны: все же смерти друг ему не желал — без особой надежды. Он совсем не пришел в восторг от того, что будет жить дальше. Какой смысл жить, если в любой момент все может пойти прахом? Какой смысл цепляться за существование, если все, кто был дорог, отвернулись от него?       Какой, в конце концов, смысл во всех дарах природы — внешности, уме, магическом таланте — если ты на хрен никому не сдался.       Стоит ли говорить, что вечно мокрая погода в этом проклятом баннорне не улучшала его настроения. Единственным стимулом двигаться дальше для Феликса было желание поскорее покинуть это отвратительное место.       Закрепив на перевязи любимый меч, он поднялся на ноги и направился было в сторону западной дороги. Но не успел он пройти и десяти шагов, как услышал шорох травы и чье-то прерывистое дыхание. Резко обернувшись, Феликс увидел бегущую к нему фигуру. Судя по голосу, это была девушка. Ее преследовали три вооруженных храмовника.       Феликс нахмурился. С одной стороны, он не любил отступников, в любой момент готовых припугнуть других неумелой магией крови. С другой — храмовники все еще виделись ему символом подавления всего хорошего и приятного, что было в мире. За годы, проведенные в Круге, он так и не избавился от тихой ненависти к «рыцарям Андрасте». Эти «рыцари» бегут от демонов, как трусливые мальчишки, зато забирают детей у плачущих родителей как ни в чем не бывало.       Он вооружился мечом и крикнул девушке:       — Прячься за меня!       Она, видимо, была слишком измотана погоней, чтобы возражать. Ее тяжелое, сбитое дыхание теперь звучало за плечом Феликса.       — Именем Андрасте, — подбежавший к нему первым храмовник тоже говорил с трудом, еле восстанавливая дыхание, — отойди! Нам приказано поймать эту отступницу!       — Она маг крови? — ровным голосом уточнил Феликс. Храмовник удивленно покосился на товарищей и ответил невпопад:       — Каждый отступник опасен! Отойди в сторону!       — Не отойду.       Храмовники застыли на месте, словно голос Феликса пригвоздил их к месту. Он и сам удивился тому, насколько холодно он это произнес. Наверняка храмовники больше осмелели бы, если бы он, как полный идиот, понесся на них в атаку, размахивая мечом.       Дыхание девушки за его плечом так и не становилось легче.       — Ты — маг, — медленно произнес один из храмовников. — Ты тоже отступник. Сдавайся.       — Идите на хер, — подчеркнуто спокойно и без эмоций произнес Феликс.       Конечно, он мог бы сказать, что он Серый Страж и воспользуется Правом Призыва. Но сейчас меньше всего Феликсу хотелось признаваться в этом. Он ненавидел Серых Стражей, считал, что оказавшегося там можно с тем же успехом похоронить — как похоронили себя смолоду они с Сураной.       Не хватало обрекать на ту же участь еще одного мага, даже солгав. Тем более солгав.       — Мы тебя предупреждали.       Храмовник произнес святое слово, блокируя чужую магию. Этого было бы достаточно для того, чтобы удержать противника-мага от использования заклинаний.       Но от направленного точно в уязвимое место доспехов удара меча оно не спасло.       Тяжело раненый храмовник попытался оттолкнуть его щитом, но тут его и его товарищей объяла стена пламени. Яркий и неистовый огонь горел даже под дождем — и преследовал храмовников, тщетно пытавшихся выбежать из пламени.       — Горите, сволочи! — орала девушка: пламя было делом ее рук. Феликс не мог прибавить свою энергию к ее заклинанию — да, честно говоря, этого и не требовалось. Храмовники превосходно горели даже под дождем: слушать их истошные вопли было даже в какой-то мере приятно. Огонь не унимался до тех пор, пока не утих последний хрип: только тогда девушка взмахнула руками, и пламя исчезло.       Вытерев меч о траву, Феликс развернулся назад, чтобы рассмотреть спасенную им девушку — и не смог удержать удивленной гримасы.       Капюшон ее робы сорвало ветром или погоней, и дождь поливал ее непокрытую голову, обритую почти наголо: череп покрывали совсем короткие, не длиннее фаланги пальца, рыжие волосы. Бритая голова плохо сочеталась с красивым, будто породистым лицом; ярко-голубые глаза сразу приковывали к себе внимание, как и чуть припухлые алые губы. Даже безо всякой косметики и прически девушка была намного красивее, чем большинство местных девиц. Правда, роба ее больше напоминала мешок из-под картошки, поэтому оценить фигуру возможным не представлялось.       — Давно в бегах? — спросил Феликс. Девушка отвела глаза и буркнула:       — Три дня. — Подумав, прибавила: — Спасибо, что выручил.       Феликс не ответил. Но, вглядевшись в ее лицо повнимательнее, заметил:       — Ты, наверное, не из цитадели Кинлох?       — Это башня с демонами на озере? — фыркнула девушка. — Не. Из Джайненского Круга.       — Джайнен? — удивленно повторил Феликс, вспоминая, какие слухи до него доходили. — Говорят, это… так себе место.       — Ты еще ни хрена не знаешь.       Услышав неприкрытую злобу в ее голосе, Феликс промолчал. Капли дождя почти смыли кровь с его меча, но на всякий случай он все же вытер оружие, предварительно сняв чары. Глядя на эти манипуляции, девушка хмыкнула:       — Мощные чары. Ты тоже отступник?       — Нет, — коротко отозвался Феликс и услышал в ответ насмешливое:       — Что, неужели старший чародей расфуфыренного Кинлоха посреди сраного нигде? Не смеши меня.       — Нет, я не старший чародей.       Еще пару лет назад он бы не преминул похвастаться: «Детка, меня называют Героем Ферелдена». Сейчас же сама мысль казалась Феликсу глупой и смешной. Герой Ферелдена, который прозябает в самой мокрой и противной части Тедаса.       Герой Ферелдена, которого, как выразился Сурана, «надо спасать от самого себя».       — Э-эй! Ты оглох, что ли?       Он раздраженно посмотрел на нее. Девушке было на вид лет семнадцать, но по поведению она казалась еще моложе. В ней было что-то ребячливое, даже детское… и удивительно знакомое. Хотя они совершенно точно не встречались раньше…       — Как тебя зовут? — спросил Феликс. Девушка удивленно моргнула.       — Странный ты: я про одно, ты про другое. Мара.       Он вздрогнул. Этого имени он не слышал уже много лет.       — Мара? — еле слышно повторил он.       — Ну да, — она раздраженно хмыкнула. — Что такого, имя как имя.       — Скажи, — Феликс осторожно приблизился к ней, боясь спугнуть, — а у тебя есть… братья и сестры?       Мара дернулась. Он успел уловить на ее лице удивление, страх и гнев.       — Ты вот назло мне все это спрашиваешь, да? — рявкнула она, но все же отозвалась: — У меня их четверо было!       Стараясь сохранять спокойствие, Феликс проговорил:       — А маму звали Ревка…       Мара снова вздрогнула, из последних сил хорохорясь:       — А ты откуда…       — Вы жили в Киркволле всей семьей…       — Ты кто такой, мать твою?! — истерически воскликнула она. Феликс мягко выставил руку вперед, призывая ее успокоиться.       Пальцы руки слегка дрожали.       — Феликс Амелл.       Ярко-голубые глаза изумленно распахнулись. Опустив плечи, Мара неверяще выдохнула:       — Братишка?..       И сразу кинулась ему на шею, не дожидаясь ответа. Обнимая дрожащую от слез сестру, Феликс сам не верил своему счастью.       Она была его любимой младшей сестренкой. Малышка Мередит, которую все домочадцы звали Марой, была самой младшей из пятерых детей, самой непоседливой и самой очаровательной. Ее рыжие кудряшки мелькали то тут, то там, словно беспокойный огонек свечи — и при виде этого огонька у всех на сердце становилось теплее, даже у редко улыбающегося отца. Когда Феликса забирали в Круг, рыдала вся семья — но трехлетняя Мара до последнего пыталась пробиться к брату и хваталась за юбки храмовников с громким ревом.       И вот теперь, спустя шестнадцать — твою мать, шестнадцать! — лет они снова встретились.       Феликс сильнее сжал ее в объятиях, закрыв слезящиеся глаза.       — Крошка Мара, — прошептал он.       — Старший братишка, — отозвалась Мара. — Создатель, я уже и не надеялась… я не думала, что ты жив…       Неохотно отлипнув от его груди, она посмотрела на брата, неловко улыбаясь.       — Ты красавец стал.       — Ты тоже, — Феликс, чувствуя, как губы сами разъезжаются в улыбке, потрепал ее по бритой макушке. — Только где твои рыжие кудри?       — Отрезала нахрен, — спокойно пожала плечами Мара. — В Круге коротко стриглась, а перед тем как сбежать, замаскировалась под Усмиренную.       Феликс кивнул. Стало быть, традиция брить свежих Усмиренных наголо жива не только в цитадели Кинлох.       — Ты сбежала оттуда?       — А ты бы не сбежал! — воскликнула она. — Я не знаю, как там у тебя в Круге было, но у нас… это просто…       Он заключил ее руки в свои.       — Расскажи мне все, — попросил он. — Где остальные? Что с родителями?       Вспомнив свои невеликие познания в духовной школе, Феликс сумел создать щит, защищающий от дождя — не для себя, для сестры. Хотя она подтянула его к себе, чтобы он тоже не мок, словно под зонт. Везде, куда можно было присесть, уже дотянулся дождь, поэтому они сели на колени у потухшего костра. Феликс подумал мимоходом, что это в какой-то мере символично.       — Даже не знаю, с чего начать, — вздохнула Мара, утирая слезы. — После того, как тебя забрали, все стало плохо. Все боялись. Мама особенно боялась. Когда Рина оказалась магом, ее прятали. Остальных тоже. Представляешь, все — Рина, Дайлен, Аристид и я — у всех дар появился! Мама была в ужасе. Плакала почти каждый день. А потом храмовники все-таки нашли нас всех. Папа отдал последние деньги и сказал: «Лишь бы не в Казематы».       — Когда меня забирали, папа тоже так говорил, — пробормотал Феликс. У него все внутри сжималось, когда он вспоминал тот самый вечер…       — Поэтому нас отправили в Джайнен. — Мара поежилась. — Плыли долго, мы с Аристидом успели простыть. А тут и Круг на море стоит, и сквозняки вечные… после дома вообще казались дикой холодрыгой. В общем, Аристид умер через пару месяцев — схватил воспаление легких. Ему было девять. — Всхлипнув, она прибавила: — Он был первым.       Феликс вздрогнул. Аристид, маленький сообразительный мальчик, которого назвали в честь деда, вечно рвущийся к приключениям: кажется, он мечтал плавать по дальним северным морям… умер в возрасте девяти лет.       «Я сожгу этот Круг до основания».       — Нас осталось трое, — продолжала Мара. — Мы про маму с папой больше ничего не слышали. Но нам сказали, что они на нас обиделись и бросили, потому что мы маги.       — Серьезно? — полушепотом проговорил Феликс.       — Да! Хотя они любили нас, мама с папой бы никогда не…       — Я камня на камне не оставлю от этого Круга, — пообещал он уже вслух, с хрустом разминая пальцы. Мара горячо закивала:       — Я с тобой, братишка! Ненавижу его. Они сказали, что мы виноваты в том, что магами родились. Да ни хрена подобного! Это закон природы, что маги рождаются, мы тут ни при чем!       — Конечно, ни при чем, — Феликс порывисто прижал ее к себе. — Ни при чем.       Мара положила голову ему на плечо.       — В общем, мы вместе учились. У всех нас очень хорошо стихийные заклинания шли — семейное, видать. У тебя тоже?       — Да, — отозвался Феликс, — я тоже лучше всего стихийной магией владею.       — Здорово как! — широко улыбнулась Мара. — Точно семейное! В общем, мы здорово призывали разные стихии, особенно с огнем хорошо получалось. Только… — Вздохнув, она проговорила: — Рина очень сильный огонь призывала. Раньше срока пошла на Истязания, магия у нее была очень сильная. Не рассчитала сил. Сгорела от своих же заклинаний.       По спине Феликса снова пробежал холодок. Рина, решительная и смелая, стремившаяся во всем походить на отца… погибла на собственных Истязаниях.       Казалось, он слушает какую-то жуткую страшилку про то, как герои погибают один за другим, и каждый — все более страшной и извращенной смертью. Было бы куда проще, если бы эти герои не носили фамилию Амелл — и если бы все это не произошло на самом деле.       — Что с Дайленом? — Он не сразу нашел в себе силы это спросить.       Мара тяжело вздохнула.       — Дайлен после смерти Рины стал сам не свой. Начал говорить, что мы слишком опасны для самих себя, что нельзя так доверяться магии… — Она отвела глаза. — В общем, вскоре он пошел к Первому чародею и попросил об Усмирении.       Феликс вздрогнул.       — Сам… попросил? — неверяще повторил он.       — Сам! — обиженно всхлипнула Мара. — Я его, дурака, пыталась разубедить, говорила, что магия — это дар, а не проклятие… куда там. А потом смотрю, а он уже бритый и с солнышком на лбу. До сих пор по Кругу шатается и мастерит всякую зачарованную дрянь. Перестал звать меня по имени, и говорить с ним стало бесполезно. Я его спрашиваю о чем-то, а он все: «Если вам что-то требуется, обратитесь к старшему формари». Сраные… сраное все!       Разрыдавшись, она уткнулась лбом в согнутые руки. Феликс гладил ее по плечам, в ужасе пытаясь осознать произошедшее. Дайлен, умный, рассудительный и добрый парень… стал Усмиренным. Добровольно. Из страха перед собственным даром предпочел перестать быть живым человеком.       «Создатель, за что Ты так ненавидишь нашу семью?!»       — Я не выдержала, — сквозь всхлипывания пробормотала Мара, — прошла Истязания, чтобы выжить и плюнуть им всем в лицо — и убежала. Пошло оно все. Ненавижу Круг, ненавижу храмовников, ненавижу вообще все. Они убили нашу семью. Мама с папой, наверное, тоже уже умерли от чего-нибудь… — Утерев слезы, она посмотрела на брата: — Но зато ты жив! Я уже и не надеялась, думала, что ты тоже умер…       — Я жив, крошка Мара, — из последних сил улыбнулся Феликс и еще крепче прижал ее к себе. — И я тебя никогда не брошу. Теперь мы всегда будем вместе.       — Как хорошо. Мне совсем не по себе после того, как я потеряла Дайлена.       «Мне не по себе последние года четыре».       Утерев нос рукавом — совсем как в детстве — Мара спросила:       — Ну, а ты-то как? Что с тобой было все эти годы? Я слышала, какие-то парни из вашего Кинлоха стали Героями Ферелдена. Ты их знаешь? Небось ходят теперь важные и жрут в три горла.       Феликс улыбнулся, чувствуя, как по его щекам текут слезы.       Когда-нибудь он расскажет ей о том, как выдержал бой с сектантами-драконопоклонниками, а потом прошел невредимый сквозь пламя Андрасте, потому что за него помолилась Лелиана.       Когда-нибудь он признается в том, что целый год готов был грызть собственный стол (а порой этим и занимался), сходя с ума от наплывающего шепота в голове и от того, что его лучший друг Сурана — ушастая скотина. С другой стороны, не стань Сурана Командором и не пошли своего друга на хрен, Феликс так и грыз бы свой стол — и никогда не нашел бы сестру… может, не такая уж он и скотина, в конце концов.       Когда-нибудь Феликс улыбнется так же широко, как умел раньше, и скажет: «Сестренка, я и есть тот самый парень из Кинлоха, который убил архидемона и еще пару тысяч порождений тьмы». А Мара, наверное, ахнет и попросит рассказать все в мельчайших подробностях. И он, конечно, расскажет, как всегда готов был рассказать младшей сестренке сказку на ночь. И вспомнит и хорошее, и плохое, и то, что, казалось, уже не помнит. А, если повезет, он потом даже познакомит ее с Лелианой. Лели будет рада, она ведь всегда переживала, что так вышло с семьей Амеллов. Они с Марой наверняка подружатся…       Когда-нибудь.       Но не сейчас.       Поэтому Феликс молча улыбнулся и обнял сестру за плечо.       «Я с тобой, крошка Мара. Не бойся».       Дождь все лил и лил.