Привычка быть избитым

Короткий звонок в дверь, секунда ожидания и скрип дверных петель, разносящихся эхом по старому и дряхлому подъезду пятиэтажки где-то в гетто Вюрцбурга. Это место подходило как нельзя лучше для отдыха при работе под прикрытием, коей Брунсмайеру опять пришлось заниматься. Очередной наркокартель, в который он внедрился, только начинал простирать свои лапы в Германии. Поэтому остановить его нужно было как можно быстрее и как можно скорее. Доминик уже, если так можно выразиться, не одну тонну наркоты видал, поэтому подорвать изнутри очередной сброд наркоманов для него не составит труда, если дать ему время и некоторую свободу действий, которая схлёстывается и преступает законы. Конечно, злоупотреблять он этим вряд ли станет, ведь его знают как изворотливого и хитрого человека в нужной ситуации. Однако, каков хитёр бы ты ни был, по морде в этой работе приходится получать часто. Вот и сейчас; побитый, в крови и багряных подтёках, в расстёгнутой кожаной куртке, через которую была видна некогда белая футболка, перепачканная сейчас красной жидкостью, он стоял перед открытой дверью, слабый свет из которой едва освещал его, а оперативник сжимал зубами мятую сигарету и медленно шёл взглядом по девушке, которая в ответ его так же пристрастно смотрела на него. Эльжбета уже привыкла к такому виду Брунсмайера каждый раз, когда тот возвращался на сравнительно небольшой отдых в квартирку, которую им отвели на время задания. Это стало неким ритуалом: предугадывать то, с какими ранами вернётся немец сегодня и сколько драк и перестрелок он пережил вновь. Нет, не стоит думать что она не волновалась за него и хотела его видеть таким постоянно. Как любой нормальный человек, она переживала за жизнь Доминика, учитывая то, сколько они прошли и сколько она обрела благодаря нему. Она не кидалась к нему на шею со слезами, расцеловывая и говоря о своей любви. Ей даже мерзко было подумать об этом и таких слащавых проявлениях чувств. Ей было известно о способности Брунсмайера выходить сухим из воды и, видя немца вновь в дверном проёме, ей уже не приходилось волноваться, ведь если он возвращался, то ничего смертельного ему уже сегодня не грозит. А наложить пару бинтов и заклеить пластырем раны оперативника уже было делом техники. Но с этой кровью и такой побитый, он всё равно заводил её, заставляя ухмыльнуться при его виде. – Побитый пёс вновь возвращается к своей хозяйке? – острит девушка, видя человека, который хоть как-то развеет её скуку. Вся работа Босак здесь сводилась к сеансам связи с начальством каждый день в полдень, систематизации информации, которую вытаскивал Брунсмайер и латанию дырок и ссадин самого немца. Всё это было ужасной рутиной, которая угнетала полячку, заставляя временами завывать от скуки и осознания того, что продлиться это ещё незнамо сколько. Выходить куда-либо ей запрещалось, продукты доставлял один из молоденьких агентов Rainbow, застывавший на момент своим ребячим взглядом на спортивной и подтянутой фигуре Эльжбеты, желая удачи в операции, после чего спешно ретировался из неблагополучного места расположения маленькой базы немца и полячки. Весь досуг Босак сводился к попытке чтения различной литературы, какие редко длились более пятнадцати минут, и физическим упражнениям, которые не особенно помогали полячке развеяться и отвлечься. Ей не хватало того тихого и спокойного бара, который наполнялся шумом лишь в момент прихода немецко-польской компании. Не хватало злорадных шуток и сарказма в сторону Штрайхера, на личности которого она буквально отрывалась со своим непростым характером. Может, она и признавала в нём действительно умного человека, но обращать его каламбур и истории против него было бесценным в глазах девушки. Скучала она и по Монике, с которой она была откровенной и честной во всех своих проблемах, обсуждая и сугубо женские проблемы бытия. С этой немкой ей было комфортно и довольно просто общаться. Полячке было легко говорить с ней о своих проблемах и получать поддержку вместе с полезными советами. Вайс для неё стала той подругой, о которой мечтает каждая девочка в своём подростковом возрасте. В конце концов, ей просто не хватало адреналина в крови и человека, который мог бы дать ей его. Хотя, насчёт последнего долго ей скучать не приходилось. Брунсмайер знал подход к женщинам, а уж как разогнать кровь в венах Эльжбеты он разбирался на высшем уровне. Слащавой романтики от него не было, а свою предрасположенность и симпатию он показывал с некой грубостью, вполне соответствующей его образу. – Гав-гав. – медленно и саркастично отвечает немец, после чего ухмыляется и проходит внутрь.

***

Обрезки бинта, упаковки от пластыря, кровь, медленно стекающая к сливу раковины. Мусора вперемешку с багряной жидкостью становилось всё больше по мере того, как каждая ссадина и царапина на теле Доминика закрывалась медикаментами. Он не замечал, как Эльжбета сняла и отложила на короб с бельём его любимую кожанку, как она срезала и выбросила изношенную белую футболку, в которую уже намертво въелась его кровь. Не замечал туго затянутого бинта и не чувствовал стяга кожи на лице из-за плотно приклеенного пластыря. Сейчас он просто сидел и наслаждался Элой. Не тем, как короткие облегающие шорты и спортивный топ подчеркивали её атлетичное тело и все женские прелести полячки, а просто её обществом. Раньше бы немец и подумать не мог о том, что он сможет крепко привязаться к кому-то из представительниц женского пола, а в итоге сейчас его душа приходит в полное спокойствие от простого нахождения полячки рядом с ним. Ему всё ещё снится та неблагополучная ночь, когда Босак его же руками покалечила себя в порыве своих желаний, заставляя Брунсмайера просыпаться с тяжестью на душе и после долго всматриваться в лицо Эльжбеты, легонько поглаживая её плечо, стараясь успокоиться и вновь уснуть. Во время этой медленной и изнуряющей операции он вновь чувствовал себя чёрствым и нелюдимым. Заметив закалённого в таких делах волка, молодняк из сброда нариков Вюрцбурга поставил его вышибалой при клубе, где они гнездились. По своей неопытности, преступники ставили его в большую известность, чем требовал здравый смысл. Но даже при таких условиях требовалось время для укрепления в наркобизнесе этого картеля, показать то, что он был своим и вытащить как можно больше улик. Налёты, потасовки и разборки с полицией города: везде Брунсмайер не брезгал подставить свою морду и знатно отгрести, дабы вызывать уважение со стороны наркодилеров. Естественно, он соблюдал меру в этом, дабы не выглядеть странно, получая больше всех каждый раз. Это могло вызвать не только подозрения, но и полный провал операции. Лишь в одном у немца были проблемы, с чем он вряд ли бы смог что-то поделать. Кровь молодняка бурлила, нервы шалили, а иллюзия власти и силы опьяняла. Не удивительно, что вторым, после клуба, был стриптиз-бар, куда вся шайка гнала после каждой удачной аферы или сделки. Все сразу накидывались на сочных девушек, считая своим священным долгом трахнуть как можно больше формистых баб. Лишь только немца угнетала и не привлекала мысль того, что девушки ради денег готовы торговать своим телом для каждого, кто предложит увесистую пачку купюр. Пока ребятишки тешили себя прелестями половой жизни, Доминик развлекал себя бутылочкой-другой элитного пива, думая о том, как бы быстрее покончить со всей этой наркоманией и вернуться в родной Берлин, взять отпуск и выбраться куда-нибудь со Штрайхером и Моникой, дабы хоть на время забыть про преступность, угрозу миру и убийства. Так и проходили последние вечера Брунсмайера – в мечтах о тихой жизни и компании родных людей.

***

Открытое нараспашку окно кухни вновь заставляет содрогнуться входящую полячку, застывающую в следующую секунду в проходе, опершись на дверной косяк, наблюдая за навалившимся локтями на подоконник немцем, покуривающим очередную сигарету и думающим о чём-либо, глядя в ночное небо. Она подходит ближе и садится у окна рядом с ним, наблюдая за тем, как он задумчиво смотрит вдаль и медленно катает сигарету от одного уголка рта к другому. – Кто-то мне говорил, что хочет избавиться от этой привычки. – Вкрадчиво произносит девушка, забирая из зубов оперативника сигарету, после чего делает затяжку и медленно выдыхает на него, обращая на себя внимание мужчины радикальными методами. – Штрайхер будет недоволен, если я просто выброшу его подарок, который, между прочим, ему стоило больших трудов достать. – Так же медленно отвечает Брунсмайер, забирая сигарету из пальцев Босак, после чего делает длительную затяжку, затем резким движением притягивает Эльжбету ближе к себе и крепко целует, попутно выдыхая сигаретный дым прямо в девушку. Слегка отстранившись, Эла откашливается, но не отводит свой взгляд от предмета своего обожания. Такие действия от немца будоражат её кровь и заставляют начать возбуждаться, предвкушая продолжение вечера. – Решил и меня на это дело вновь подсадить своими выходками? – С ухмылкой спрашивает девушка, охватывая руками шею немца, приближая к себе. – Если только ты не отучишь своими выходками быстрее. – Отвечает мужчина, охватывая своими холодными ладонями тёплое тело полячки, чем вызывает её секундную дрожь, после чего вновь встречается с мягкими губами Эльжбеты, ощущая привкус табака в тёплом и длительном поцелуе. Они смаковали вкус друг друга, не брезгуя даже сильным и приторным сигаретным послевкусием во рту другого. Холодные руки Брунсмайера на талии Эльжбеты также хорошо подбивали на грубость, как и коготки Босак, впивавшиеся в кожу немца всё глубже и глубже с каждой секундой. Искусанные шеи, хаотично расцарапанная в кровь спина мужчины, дрожь в ногах девушки и сбитое дыхание обоих влюбленных – всё это оставалось лишь вопросом времени этой ночи.