Потом ты оживаешь вновь

Если бы Бена спросили, что заставляет его взгляд то и дело возвращаться к этой девушке, он не смог бы сказать наверняка. Едва ощутимый соленый ветер не приносил облегчения. Раньше такой знакомый и привычный, он дарил успокоение, легкими касаниями подталкивал ворох мыслей к нужным полочкам. Раньше Пауналл чувствовал себя хозяином положения, знал своё место в этом мире. На суше или в море, он мог сказать, чего хочет достигнуть. К чему стремится. Теперь Бен Пауналл чувствовал лишь вселенскую тоску. Тоску и что-то, что он не мог объяснить или как-то проанализировать. Это что-то сжимало стальной хваткой ребра и чуть-чуть отпускало, стоило увидеть Её. А Рин, такая спокойная, всегда в своих мыслях… Интересно, чем заняты мысли русалок? В их голове такой же вымышленный голос или они просто впитывают мир, его информацию, с жадностью сухих губок. Они живут эмоциями? Инстинктами? Он запутался, давно утонул в ворохе собственных вопросов, на которые мог получить ответы. Мог бы, да только русалочий взгляд, такой яркий, пронзающий. Она словно понимала: в этих поверхностных, мелких уточнениях он силится найти нечто большее. Собирает паззл из сотни кусочков. Только они не подходят друг к другу. Даже сейчас, это существо, кажущееся таким маленьким, беспомощным, хрупким, оценивающим взглядом цеплялась за его подбородок, словно пытаясь содрать одним взглядом его кожу, пробраться внутрь. Глубже. Боже, Рин, ты ведь и так уже там. - Всё в порядке, Бен? – Чуть клонит в бок голову. Не по-человечьи, люди не такие открытые, от них не веет эмоциями с такой силой. И это грудное “Р”, словно откуда-то изнутри, неправильное. Привлекающее своей особенностью. Скоро оно пропадет, заменится правильным произношением, предложения станут более складными, а русалка сможет выражать свои мысли втрое четче. Вот только Бен этого не хочет. Внутри ворочается натянутый клубок раздражения, обжигающий глотку горечью. Разве можно подумать, что свободная в общении, она станет самостоятельней, свободней? Её не нужно будет так тщательно и бдительно оберегать. Разве так можно? - Да, в порядке. – Улыбка натянутая, а в горле сушит. Она всегда завораживает, с ней рядом тоска исчезает, но приходит… Наводнение? Безумие? Бен не считал это манией, он был уверен, что способен это контролировать. Думал, до первого “Умоляю, спой мне ещё, Рин.”, до первого “Бен любовь” с её уст. Теперь в воспаленном мозге вертелась не только песня, теперь там мантрой билось “Люблю”, вымещая все воспоминания, связывающие его с Мэдди. - Рин, каково это, превращаться? – Вопрос срывается с губ раньше, чем он это осознает. Мысли о ней, её жизни, слишком едкие, въелись под кожу и вырываются независимо от желания хозяина. Его это перестало пугать. - Это тяжело, - в серых глазах на мгновение появляется озадаченность, а идеальное, такое завораживающее личико хмурится. Кажется, от досады на нечто ему непонятное, у Рин вот-вот задрожат губы, - больно… Тебя разрывать на сотни маленьких кусочков. Всё тело… Его жечь. Тяжело дышать, сложно видеть. Ты слышишь только то, что в груди. Стучит… Сердце стучит. Кажется, что ты умираешь. На этот раз Бен поворачивается к ней всем корпусом, подходит так близко, что в легкие врывается её запах. Несравнимый, наверное, ни с чем. Дикий и родной в то же время, в него хочется укутаться, ощущать всегда. Если кто-то скажет Бену Паунеллу, что он сошел сума, то Бен засмеется. До хриплых судорог, вырывающихся из горла, превращающихся в отчаянное рычание загнанного зверя. Если Бену Паунеллу скажут, что он одержим, ему ничего не останется, кроме того, как согласиться. Рука сама тянется к щеке Русалки, дрожащие пальцы осторожно касаются острой скулы, скользят к подбородку, пока его настороженный взгляд изучает её. Позволит? Ему так хочется её утешить, извиниться за то, что она чувствует, выходя на сушу к ним… К нему. - А что потом? Рин прикрывает глаза, прижимая его руку к своей щеке, поглаживая, обжигая. А когда она открывает глаза, в них горит что-то, заставляющее внутренности, саму душу сделать невероятный кульбит. За этот взгляд он готов был пройти все круги ада, не запнувшись, не задумавшись. Он мог поклясться в этом прямо сейчас, если бы не огонь, бурлящий в венах, заставляющий язык заплетаться, а дыхание ускоряться. - Потом ты оживать вновь.