starlight

Ночная колыбель корнета будоражит горящие сердца молодых людей, красиво гуляющих по узковатым улочкам французского квартала; отовсюду слышны гул и музыка в этом месте. Девушки в коротких платьях с преобладающими оттенками пьяной вишни и тёмного шоколада кажутся очень кукольными, потому что мрачные цвета заметно контрастируют с их лебединой кожей, а маленькие косточки выпирают, как фарфоровые шарики — не это ли искусная прелесть, учитывая, что это Америка и аристократичную бледность, которой так многие добиваются, тяжело сохранить на себе. У мужчин, идущих рядом с дамами, руки наоборот кремовые и пламенные, но длина рукавов их тонких рубашек скрывает змеиные сплетенья вен, что является крайне безумным и эстетичным для фетишистов. Здесь музыка звучит не только в день Марди Гра, а просто каждую ночь; здесь можно проявить своё искусство, почувствовать себя страстным и насладиться юными голосами. И Ким Тэхен, поправляющий шёлковый халат с восточным узором, вливается в шумную толпу с эстетическими взглядами на этот гиблый мир. Он уже стал посетителем некоторых из баров, расположенных не так далеко друг от друга, поэтому в его крови плещется каберне фран и антр де мер. И он не знает, что забыл в таком красочном месте, ведь Тэхен не приверженец поздних мероприятий, а выпить вино с насыщенным привкусом ягод он может и дома только в тишине и спокойствии — чем хуже? Ничем, наверное. Ничем, кроме того, что среди массы одинаково сплавленных и испорченных он не ощущает пустоту, но потерянность все равно не исчезает никуда, потому он щенком бродит от одной улицы к другой, ловля на себе лисьи взгляды молодых обольстительниц, у которых из-за хайлатера лица светятся, как китайские фонарики, висящие на проводах, и Тэхена это немного забавляет. У него в карманах довольно широких штанов лежат скомканные долларовые купюры; их не так много, как хотелось бы, но Ким же орлеанский творец и мог бы предложить любой даме, вслед провожающей его томным взором и стреляющей своими длинными ресницами, попозировать для натуры, чтобы получить пару сотен, потому что он знает, что у таких кукол с фарфоровым телосложением имеется много денег и мужчин. Но Тэхен не может рисовать: муза потерялась, вдохновение укатило в небо, поближе к колючим звёздам. Его мутит от того, как многие его готовы раздеть лишь одними глазами, и без разницы на гендер. Так неприятно от всего этого становится, что он уже успевает пожалеть о том, что явился сюда совершенно один да ещё и выпил несколько бокалов, пару из которых точно были лишними. Он вновь разочаровывается в себе, треплет рукава халата худыми пальцами, украшенных золотыми колечками, потом царапает запястья острыми ногтями, теребя браслеты с различными инициалами и талисманами, ищет в отражении воды кого-то сильного и востребованного, но видит лишь того самого Ким Тэхена, закуривающего тонкую сигарету со вкусом зеленого яблока. Тэхен плечами задевает прохожих; таких улыбчивых, громких, полупьяных; у них глаза сверкают огоньками, а он полная противоположность этому весёлому антуражу. Тэхен тушит сигарету о стену из красного кирпича и, держась одной ладонью за неё, идёт дальше, но останавливается перед муравьиным входом в одно манящее своими бордовыми светилами и яркой вывеской заведение. — étoiles montantes, — говорит про себя Ким и, не долго думая, заходит внутрь. Народу тут не меньше, чем голубей на улице возле фонтанов и скамеек с парочками, но Тэхен плюет на это и с тихими ругательствами касаемо тесноты двигается к бару, где все места почти заняты, — его это тоже не ебет в душе, у него просто во рту сухо и эту проблему нужно срочно устранить, пристроившись где-нибудь в углу, куда не попадает неоновый свет, куда никто не смотрит. Ему, конечно, интересно, почему именно в этом джазовом заведении так много людей, ещё интересно, почему ноги его сюда буквально сами поволочили через разбитые ступени и мокрые плитки улиц — просто так, пожалуй, или алкоголь качественный, и у Тэхена уже развилась чуйка на всё качественное. Он тратит последние деньги на бокалы Бордо, которые не спешит опустошать в одно мгновенье, потому что любит растягивать удовольствие и потому что алый занавес небольшой сцены, находящейся посередине всего зала, медленно открылся и перед тэхеновыми глазами появился совсем молодой саксофонист. Тэхен замирает, слабо держа своими пальцами ножку бокала с ягодной жидкостью, и хлопает карими глазами, пытаясь проверить, реальность ли это. Ведь Пак Чимин далеко от реальности — он ближе к чему-то запредельному и лунному. Он тот, кого встречает публика аплодисментами и свистом, тот, кто согласен улыбнуться каждому посетителю и даже послать воздушные поцелуи, если кто-то действительно поразит его очаровательностью, тот, кто элегантно удерживает саксофон и продолжает убивать чересчур милым взглядом. Он просто нечто. Он и вправду звезда. Яркая и далекая звезда. Далеко от Тэхена. В помещении приглушают фонари и неоны, а световой луч падает только на него; всё внимание ему; всё восхищение тоже ему одному. И Тэхен повторяет за всеми, — он околдован чарами музыканта, подмигивающего дамам на первых рядах и поправляющего чёрную челку, что неряшливо закрывает лоб, но и даже столь, казалось бы, незначимую мелочь Ким считает очень значимой. Чимин прижимает инструмент к пухлым губам, прикрывает веки и приступает играть: зал сразу же затихает, звон бокалов пропадает, всякий взгляд устремлён к сцене, где творится самое настоящее искусство. И даже в комнате, полных картин Делакруа или же Ван Гога, я буду все равно смотреть лишь на тебя. Ты один в поле моего зрения. Мое сердце успокаивается от того, что ты вытворяешь своим дыханием и маленькими руками. Пак Чимин играет интимную композицию на саксофоне, Тэхен заворожен этим. Пак Чимин в расстёгнутой блузе, Тэхен опустошает второй бокал. Пак Чимин плавно двигает телом, Тэхен считает, что выключены кондиционеры. Пак Чимин заканчивает выступление и бросает взгляд, сияющий желанием, на пьяного художника, и у ног Тэхена разбивается бокал. И что-то внутри Тэхена разбивается тоже. Кажется, это была гордость. Впервые. Саксофонист вновь по-доброму улыбается гостям, принимает комплименты и скромные букеты из диких роз. Тэхен не двигается с места, а вино уже давно растеклось по полу, запачкав велюровый ковёр и подошву тэхеновых кожаных туфель. У Тэхена больше нет денег с собой и ему нечем возместить ущерб, но он готов попросить попозировать Пак Чимина, ведь руки так и хотят взять кисти с палитрами и изобразить действительное воплощение прекрасного. Ким опускает глаза вниз, рассматривая штанины и красно-фиолетовую лужицу, поджимает линию губ и спустя пару секунд замечает напротив своих туфель другую пару туфель. Взор Тэхена аккуратно скользит снизу вверх и останавливается на губах оттенка пионов и щёлочках глаз. — Мне показалось, что вам нужна помощь, — тихо смеётся Чимин, указывая на вино, разбитый бокал и розовые щёки. — Да, — кивает Ким, делая шаг навстречу, — Произошла кража моего сердца. Но я думаю, что вор уже в моих руках, — он пьяно улыбается и берет в свою большую ладонь крохотную ладонь Чимина и крепко сжимает.

Тэхен пропал. Тэхен растворился. Один вечер в Новом Орлеане изменил всё.