Диалог

— Ты пришла. — Как видишь, — элегантная блондинка в узком коктейльном платье коротко усмехнулась и присела за столик, после недолгого молчания заговорив снова. — Хорошо, что ты сам вышел на связь: отыскать тебя было нелегко. После пожара в поместье следы затерялись, все были уверены, что ты погиб там. На столике стояла початая бутылка вина, и женщина потянулась было к ней, но мужчина, сидящий напротив, успел раньше. Блондинка едва слышно хмыкнула, когда тот наполнил её бокал: его чёртова галантность могла обмануть кого-нибудь другого, но не её. Вино было красным, тёмным и на редкость хорошим: вкуса этому мерзавцу, как всегда, было не занимать. — Они были почти правы, — обаятельно улыбнулся собеседник женщины: томный, изящный, с точёными чертами лица, с повадками ленивого аристократа. — Человек, которым я был, действительно погиб в огне. Сегодня меня зовут иначе, как ты уже успела заметить. Нравится? — Успела уж, — фыркнула женщина. — Я бы придумала лучше. Тебе не идёт. — Не соглашусь — но, впрочем, это неважно. Кстати, что с твоим именем? — полюбопытствовал молодой человек. — Насколько я знаю, за все эти годы ты ни разу его не меняла, хотя это могло бы вызвать, хм... подозрения. Откуда такая сентиментальность? Блондинка нахмурилась. Лицо у неё было странное: вроде красивое, но грубоватое, точно его владелица, так дорого и элегантно одетая, была выходицей из грязных трущоб. Нездоровую бледность кожи не скрывал даже густой слой тонального крема. — Не хочу стать такой, как ты, — сухо ответила она. Мужчина снова улыбнулся — уголками губ, как это умел делать только он. В отличие от своей собеседницы, резкость которой контрастировала с её богатым обликом, он обладал неуловимой мягкостью движений: не человек, а холёный пушистый кот. Впрочем, опытный физиогномист заметил бы, что за нежными чертами лица и обаятельной усмешкой скрываются металлические холодность и жёсткость. — Ты уже стала. Женщина чуть подалась вперёд, задевая золотистым локоном полированную поверхность столика. — Нет. — Я говорил, что у нас с тобой одна ловушка на двоих — а ты не верила, но что я вижу сейчас? — Он пригубил вино. — Ты горела, как костёр, а я пытался сказать тебе, что время угасит это пламя и сделает тебя бесчувственной ледяной статуей — и теперь могу разглядеть этот лёд в глубине твоих глаз. Я предрекал, что однажды ты вернёшься — и вот ты здесь, сидишь за столом напротив меня и отчаянно пытаешься скрыть очевидное. — Насмешка в голосе мужчины была слишком заметна даже для неё, не такой искушённой в намёках и недомолвках, как он. Блондинка нехорошо нахмурилась. — А вот ты всё такой же. Ни капли не изменился. — У меня были сотни лет, дорогая. С нашей последней встречи прошло слишком мало времени, чтобы то, что росло веками, успело измениться. — А картина? — с долей насмешки произнесла женщина, и её собеседник резко поменялся в лице. — А картина, милая моя, тебя не касается. О картине она узнала давно, ещё пока жила в его дворце. Случайно — но что он мог сделать с ней, такой же бессмертной, как он сам, чтобы отвадить от поиска истины? В отличие от многочисленных смертных подружек, её нельзя было убить: яд не брал её, пули не причиняли никакого вреда, а голод, время и болезни проходили мимо неё, как мимо него самого. Ей можно было стереть память, но и это у него не вышло. — Сменим тему? — предложил он как ни в чём не бывало, и блондинка невесомо кивнула, покачивая бокал в бледной руке. — Я слышал, ты заделалась меценатом. Сирые и убогие всегда были твоей слабостью, да? Она пожала плечами. — Просто я слишком хорошо знаю, что это такое. Я же не ты, родившийся аристократом и всю жизнь проведший в роскоши, забыл? А когда живёшь настолько долго, поневоле становишься достаточно богатым, чтобы иметь возможность помогать другим… или, наоборот, уничтожать. Ты ведь и сам прекрасно это знаешь. Так что, — она отпила, — я услышу, зачем ты меня сюда позвал? Просто поговорить? — А почему бы и нет? Интересно было посмотреть, какой ты стала и сбылось ли то, что я тебе предсказывал. Как и ожидалось, — мужчина усмехнулся, — я оказался прав. Это даже немного скучно. — Насмотрелся, значит? Ну так и скучай дальше, — сухо ответила блондинка. — Если ты думаешь, что я тебя простила… — Нет, — мягко прервал её тот, — я думаю, что ты меня поняла. Воцарилось молчание. Женщина нервно отпила, потянулась рукой к изящно уложенному локону, накрутила его на палец: дурная привычка, от которой тем сложнее отказаться, чем дольше ты живёшь. Тем более, когда настигает прошлое, оживают и старые повадки. Признавать очевидное было неприятно, но этот змей-искуситель, этот обаятельный подонок был, как всегда, прав. Она понимала. Приведи к ней сейчас толпу смертных — взбалмошных, горящих, готовых на любые мерзости ради своей борьбы — и она посмотрит на них как на пустое место. Революции стали скучны, как и все прочие развлечения людей, так торопящихся разрушить как можно больше вещей за свою коротенькую жизнь. Она понимала, потому что уже не раз это видела. Революции социалистические, феминистические, сексуальные; революции в науке, в искусстве, в обществе — отчаянное стремление людей перекроить мир под себя и их бесконечное движение удивляли её и восхищали, но искренне сопереживать им она уже не могла. — Предложишь мне снова попробовать захватить мир вместе? — наконец улыбнулась блондинка. — Сейчас ты для этого подходишь куда лучше, чем тогда. — И именно поэтому, — она продолжила улыбаться, — я откажусь. Они и сами прекрасно справляются, тебе так не кажется? Молодой человек рассмеялся, запрокинув голову. Посетителей в ресторане не было: эти двое выкупили целый зал, чтобы никто не помешал их разговору, поэтому сейчас они могли хоть столы начать переворачивать — ни одна живая душа не бросила бы на них косой взгляд. — И это та женщина, которая была готова перерезать половину человечества, чтобы достичь своей цели! Женщина, которая сплотила — ты подумай! — шлюх! Шлюх, чтобы сделать из них армию! И вот эта женщина — покорный наблюдатель? — отсмеявшись, он наклонился к ней и заговорщически произнёс: — Ненавижу оказываться настолько правым. А ведь я уже почти начал думать, что ты ещё способна меня удивить. Теперь засмеялась уже она: тем хриплым, гортанным смехом, которым заходились проститутки на улицах старого Лондона давно, невозможно давно. Здесь, в центре Нью-Йорка, в новом веке, в шикарном ресторане, этот смех звучал чужеродно и странно: точно бездомного привели на дорогой фуршет и завели с ним светскую беседу. — Правым? Удивить? Какой ты всё-таки самоуверенный! — она машинально закусила губу и подняла глаза, как делала это, смеясь, в те же далёкие времена. — Я хочу предложить тебе игру, Дориан. — Меня… — Дослушай. Так вот, дорогой, ты же не думал, будто я просто так буду сидеть здесь с тобой и точить бессмысленные лясы? Через десять минут мои люди вскроют сейф, где хранится твоя бесценная картина. Что им дальше с ней делать — зависит только от меня, — она выдержала паузу и, прищурившись, искоса взглянула на него, — но у тебя ещё есть время. Успеешь обезвредить их и защитить своё сокровище? Мужчина замер с бокалом в руке, непонимающе уставился на блондинку. Ступор длился недолго: миг спустя недоумение в его глазах сменилось азартом, а на губах расцвела усмешка. — Какая же ты сука, Лили, — восхищённо протянул он. — Просто первоклассная. Я такого даже не ожидал. Игру, значит? — Твой ход, Дориан, — вернула улыбку та и, помолчав, добавила. — С нетерпением его жду. Дориан Грей, которого теперь звали иначе, легко поднялся со стула, опрокинув недопитый бокал с вином, и подал руку Лили Франкенштейн, которую по-прежнему звали Лили. Лили Крофт. — Будь уверена, — прошептал он, касаясь губами ладони, затянутой в тонкую перчатку, — мой ход тебя не разочарует. Тёмно-красное вино, впитавшееся в скатерть, выглядело как застарелые пятна крови на белоснежном бальном платье.