Rejection of everything

Хосок разглядывает собственное отражение в зеркале вот уже целых девять минут и пытается найти в нем, в себе, причину жить. Хотя бы одну. Хосок по ту сторону смотрит настороженно, под глазами видны мешки и уже черные, как черные дыры в космосе, синяки. Вот только его черные дыры засасывают не космический мусор или звездную пыль, а будто бы его самого, его душу и все хорошие воспоминания, оставляя лишь плохие. Десять. Прошло уже десять минут, и Чон уже не смотрит на себя, а отворачивается, потому что ему надоело то, что он видит: собственное уныние, сокрушенность и в целом страдальческий вид. По правде сказать, ему надоело все, надоел этот мир. Кажется, будто бы он, словно лампочка, перегорел. Перегорел ко всему, что его окружает: к танцам, которые раньше заставляли его сердце биться сильнее, не от физической нагрузки, а от волнения и вдохновения; к друзьям, которые постоянно просят помощи у всегда-жизнерадостного-Хосока, но никогда не интересуются, что у того на душе. Никто, вероятно, и не знает, на самом ли деле Хоуп такой жизнерадостный или же это притворство, попытка скрыть настоящие эмоции и уйти от боли, поглощающей его? Никто не знает, кроме Юнги. Поднимаясь по лестнице, ведущей на крышу многоэтажного здания, кажется, какого-то отеля в Кванджу, Чон вспоминает те бессонные ночи, проведенные с Юнги. Он вспоминает, как рассказывал хену о своих проблемах и переживаниях, а тот в свою очередь гладил его по голове нежно, говоря, что все будет хорошо. Тогда Хосок говорил о своей любви к нему. Хосок правда влюблен, но думает, что безответно, несмотря на все засосы и синяки, оставленные на его теле в порывах страсти старшего. Но даже Хосок, вопреки тому, что всегда был оптимистом, понимает, что порывы страсти не являются признаками любви, а являются лишь похотью, которую многие слепо принимают за любовь. И Мин, видимо, думал, что Чон примет ее так же, следуя примеру большинства. Преодолев последний порог, парень наконец оказывается на крыше, и ветер нещадно треплет его волосы и одежду, словно пытаясь отрезвить от поступка, который тот собирается совершить. Оглядывая ночное небо, вбирая кожей прохладу настоящего, но оглядываясь на прошлое, Хоуп замечает, что его глаза слезятся. От ветра ли или от мыслей о конце всего, что он пережил? Прикрыв глаза, втянув носом свежий воздух, молодой человек думает, почему все произошло именно так, как произошло. Юнги действительно был лишь похотливым эгоистом, в чем сам же и признался в их последнюю ночь. Это случилось накануне дня рождения Хо. Мин тогда жестко оборвал с ним все связи, разбил сердце и уехал в родной Тэгу. От прежнего Хосока не осталось и следа, но никто, увы, этого не замечает. Ни друзья, что любят его только на словах, ни родители, которые уже давно забили на своего родного сына и уделяют куда больше внимания его сестре. Мысли плавно вернулись на крышу, но резко вонзили нож в сердце, да еще и несколько раз повернули его, чтобы уж наверняка добить. И юноша чувствует себя убитым. Не просто мертвым, а именно убитым своими друзьями, родителями и Мином-мать его-Юнги. Хосок не просто перегорел, он сгорел заживо, а все эти люди подлили бензина, да подкинули дров. Взлозмаченный и дрожащий, будто бы трепещащий перед своим концом, Хосок делает несколько шагов и оказывается на краю крыши. Он не смотрит вниз, только вперед, потому что не хочет испугаться и передумать. Если передумает, то его страдания никогда не закончатся, а это сейчас единственное, чего хочет их обладатель. — Пожалуйста, пусть все закончится, — шепчет Хо, и его шепот ловит ветер, чтобы, вероятно, не дать остальным услышать. Он мог бы хотеть сейчас оказаться в таких уютных объятиях его, который на самом деле не его, Юнги, поцеловать нежно ключицу, сжать теплую ладонь, а после всего положить голову на плечо, чтобы Мин мог ощутить аромат шампуня, который Чон купил специально, дабы угодить любимому. Но не осталось такого желания в сердце юноши. Оно умерло, расстворилось, оставив после себя осадок, который и тянет Хосока вниз с многоэтажки. Он делает последний в своей жизни шаг, чтобы перестать чувствовать, ощущать, внимать и, в конце концов, существовать. Тут уже ветер не может ему помочь, не может его подхватить, как тот шепот, но Хосоку и не нужно. Чон падает, уже упал, с большой высоты, и теперь ему не важно совершенно ничего. Ему не важно, что подумают родители, будут ли они страдать, ему не важен теперь и Юнги, и друзья, тем более, что у мертвых нет друзей. У мертвых ничего нет, они от всего отказались. И Хосок отказался тоже.