Слишком

У Джагхеда на руке аккуратным почерком выведено «Элизабет Купер», но ещё, у Джага нету времени, чтобы задуматься о таких мелочах, как имя своего соулмейта. Баклан вечно тренируется, потому что он должен быть лучшим и потому что сейчас бег для него важнее всего. У Бетти на руке красуется имя «Джагхед Джонс», но ей ровным счётом всё равно, потому что все, что ей нужно для счастья, это медаль за первое место на груди. Джагхед бежит, он все время бежит в попытке достигнуть того, что достичь нельзя. Верит, что он станет быстрее. Самым быстрым. Но ведь нельзя достигнуть уже достигнутое. Бетти пытается прыгнуть как можно выше, сделать поворотов как можно больше и выступить как можно лучше. Бетти верит, что станет лучшей. Самой лучшей. Но ведь нельзя достигнуть уже достигнутое. Когда у Джага спрашивают почему он бегает, он всегда отвечает: «Это захватывает». Это ложь на самом деле. Все это знают, но никто не может узнать правду. Просто однажды Джагхед устал от проблем. Просто однажды сломанный мальчик смог сам себя склеить. Однажды его лекарством стал бег. И как-то незаметно, это его спасло. Но все же становится страшно, когда лекарство становится наркотиком. Все же, пугает, когда ты уже не можешь, не бежать. Страшно, не видеть ничего, кроме стремительно приближающейся линии финиша и километров дороги впереди это. Баклан конечно никогда этого не признает, но ему страшно и он наверное, все-таки немного перестарался с лекарством. Когда у Бетти спрашивают, почему она выступает, она всегда отвечает: «Это захватывает». Это ложь на самом деле. Все это знают, но никто не может узнать правду. Просто однажды сломанная девочка устала была быть идеальной. Ведь это, наверное, была насмешка судьбы сделать Бетти Купер. Эта фамилия будто заставляет тебя быть идеальной. «Купер» означает «невозможно зализаный блондинистый» хвост, милый светло-розовый блеск на губах, самые лучшие оценки и приставку «идеальная», из-за этого тебе становится тяжело. Просто в шесть лет у тебя ещё нету стального стержня внутри за который можно цепляться. Просто в шесть, на Бетти решили положить слишком много и тогда загадочный «Джагхед Джонс» не пришел, чтобы ее спасти. Но тогда, ее смогла спасти гимнастика. Странно, но боль в мышцах и запах пота с кровью в зале никогда не останавливали Купер. Кажется, будто это только заставляло быть лучше. И, конечно, тогда это ее спасло, помогло справится с грузом возложенных на нее обязанностей. Но все же это страшно, не видеть ничего кроме брусьев впереди и элементов своего выступления. Страшно не слышать ничего, кроме «заслушаной до дыр» мелодии выступления. Купер конечно никогда этого не признает, но ей страшно и она, наверное, все-таки немного перестаралась с лекарством. С детства Джаг умел притворяться. И если бы он не был спринтером, он был бы наверное актером. Потому что, когда у тебя с пяти лет в жизни бардак, приходится учиться натягивать улыбку на лицо. Где-то в детстве он понял, что в принципе никому ты особо и не нужен. Просто когда твой отец вечно предпочитает тебе выпивку, а мать настолько поглощена работой что забывает о твоём дне рождении, сложно научиться думать иначе. Его мать, Глэдис Джонс, репортёры просто обожали, а жёлтая пресса не любила оставлять их без внимания надолго, в поисках скандала в их семье. Джагхед прекрасно помнит тот день когда вышла первая скандальная статье о браке Джонсов и его мать не вынесшая этого, ушла от них. Только через полгода она все же решила вспомнить о сыне. И наверное больнее всего было то, что это решение не было продиктовано любовью к нему, просто очередная статья в каком-то журнале заставила её забрать его из отцовского дома. В принципе, когда Джагхеда забрала мать, действительно изменилось только одно. Джонс получил финансовую поддержку своего увлечения. А фальшивая улыбка, что кажется навсегда прилипла к его лицу и безупречное поведение были не слишком большой платой. Просто мальчик, настолько застрявший в спорте, не понимает насколько сильно он потерян, просто ему кажется, что совсем не искренняя улыбка — это не страшно, а разъедающее душу одиночество не столь важно по сравнению с возможностью свободно бегать. С детства Бетти умела притворяться. И если бы она не была гимнасткой, она, наверное, была бы актрисой. Просто когда уже в шесть лет ты начинаешь видеть мир таким, каким он есть на самом деле, а не через розовые очки, то взрослеть приходится слишком рано. Когда твой отец — тиран и психопат, а мать боится разрушить портрет идеальной семьи Купер, ты начинаешь понимать, что твое детство, как-то, слишком рано закончилось. Да, ты до безумия любишь маму, но все же, где-то в глубине души, ты знаешь, что она не станет на твою защиту, когда отец в очередной раз будет наказывать тебя за отсутствие плюса возле пятерки. Все таки Бетти повезло, что спортивная гимнастика смогла вписаться в ее идеальный портрет, ведь после первой недели тренировок спорт стал единственной причиной просыпаться по утрам. Но тогда она показала, что для нее это действительно важно и что ей это нравится. И тут Хэл смог получить прекрасный рычаг давления на дочь. Ведь спортивная гимнастика вовсе не дешевый спорт. И наверное тогда, её почти полностью разбитые розовый очки, дали последнюю трещину. Наверное неправильно в шесть лет узнать, что все стоит денег, которых у маленькой Бетти конечно же нет. И конечно, шестилетнему ребёнку не стоит знать, что она, зависит от своего отца. Наверное, где-то тогда к ее лицу навсегда прилипла фальшивая улыбка, а поведение стало безупречным. И хотя сначала, было тяжело, но потом, это стало не такой уж и большой платой. Просто девочка, настолько застрявшая в спорте, не понимает насколько сильно она потеряна. Просто ей кажется, что совсем не искренняя улыбка — это не страшно, а разъедающее душу одиночество не столь важно по сравнению с возможностью заниматься художественной гимнастикой. Когда-то Джагхед хотел выбраться из своего одиночества. Ее звали Моника. У нее были белоснежные кудри и огромные карие глаза. Наверное, она была тем единственным, что он любил больше бега. Наверное, она появилась именно тогда, когда в его жизни почти ничего кроме спорта не оставалось. Джонс всегда был очень замкнут в себе. Просто, когда тебя ранила твоя семья, тяжело открываться людям и дальше. Но Моника все изменила. Впервые, Джагхед не игнорировал, не пропускал мимо себя все, а пытался быть в центре, привлечь внимание. И где-то тогда, в четырнадцать, он захотел выделиться. Он долго стоял на против зеркала выискивая все недостатки в себе. Ведь, он должен быть лучшим для Моники. Она заставляет его быть лучше. Ему начал не нравится свой цвет волос. Он казался ему какими-то обычным. И вот спустя пару дней, он уже сидел на кресле в парикмахерской и смотрел на свои красные волосы. Джагхед не знал почему красный, но что-то в этом цвете привлекло его. Но на следующий день он увидел ее с ним. Увидел целующихся Монику и одного из парней с которым он тренируется. Джонс с каким-то мазохистским удовольствием не мог оторвать глаз от рук которыми этот мудак сжимал её талию. Не мог оторвать свой взгляд от их страстного поцелуя. Джагхед не мог не смотреть на её совершенные пальцы, которыми она зарылась в волосы Джеффа. Просто он впервые понял, какого это, когда разбивается сердце. С каждой секундой, что он на это смотрел, внутри него, не оставалось надежда. И да, конечно он может только смотреть на то, как причина его бессонных ночей, его причина быть лучше, его первая влюбленность самозабвенно целуется с другим. Джагхед со всех сил сдерживает слезы, потому что он парень, а они не плачут и пытается игнорировать дыру в груди. Конечно же, первое, что он делает, это разворачивается и бежит на стадион, потому что сейчас его спасет только бег. Он почему-то совершенно не задумывается, о том, что это Моника Блу, не Элизабет Купер. Когда-то Бетти хотела выбраться из своего одиночества. Его звали Арчи. У него были обжигающе рыжие волосы и шоколадные глаза. Она не представляет как Арчи попал в спортивную гимнастику, но Купер определенно рада тому, что он попал на нее. У нее впервые появилось что-то важнее спорта. Она впервые пыталась сблизиться с людьми и у нее вроде как появилась подруга. Наверное, ее жизнь налаживалась. Она впервые хотела изменится. Придирчиво рассматривала свое отражение в зеркале и после этого покрасила кончики волос в розовый цвет. Ну как кончики, где-то половину. На самом деле, это должен был быть красный, но внезапно возник ее отец. И вроде бы все прошло хорошо, но ей необходимо прогуляться в парке. И там она застала их целующихся. Свою вроде-как-подругу и похожего на солнце Арчи. Кажется, что каждый в их городе услышал как ее сердце разбилось, но влюбленная парочка не замечает этого и идёт дальше. Бетти не любит драмы, но она девочка, а каждая девочка хочет счастливый конец. Но в свои четырнадцать она ещё не понимает, что за все надо бороться. Нет, где-то в глубине души Бетти понимает это. Просто не хочет принимать. Поэтому, сейчас она может только наблюдать как рыжие волосы отдаляются от нее все дальше и дальше. Тогда Бетти только до крови закусила губу и еле-еле сдерживая слезы, подняла голову к небу. Конечно же, первое, что она делает, это разворачивается и бежит к студии, потому что сейчас ее спасет только гимнастика. Она совершенно не задумывается, о том, что это Арчи Эндрюс, не Джагхед Джонс. Он ненавидит себя. Это первое о чем он подумал, когда посмотрел на себя в зеркало. Джагхед обычно не склонен к драматизму, но сейчас он себя ненавидит. Джонс смотрит на себя в зеркало и ему кажется, что в нём слишком много недостатков. Особенно его бесят его красные волосы. Прошел год, с влюбленности в Монику с тех пор как он покрасился и Джонс не знает как так сложилось, но рука с черной краской, для него как приговор. Джагхед который день до истерики, до боли в горле пытается заставить себя вернуть волосам их обычный цвет. Но рука на это все не поднимается. Будто, если Джагхед вернется к черному, то потеряет нечто важное. И хоть, это заставляет его ненавидеть себя ещё сильнее, волосы Джонса все ещё красные. Просто он не может ее отпустить. Не может отпустить Монику. И хотя, он снова закрылся, но в его снах слишком много ее. Иногда он лежит, и смотрит на пустую половину кровати, представляет, чтобы он ей сказал если бы она лежала рядом. Попробовал бы ее губы на вкус если бы она лежала рядом. Но Джагхед до сих пор лежит один, а Моника наверное сейчас лежит вместе с Джеффом. Иногда он сам себя обнимает, лишь бы не было так одиноко. Джагхед никогда это не признает, но его волосы красные только из-за этого. И пусть, он может снова стать брюнетом, но начал носить шапку-корону. В надежде, что теперь их не заметят. И никто не замечает, эту «броню» на его сердце. Джагхед не умеет отпускать и как бы больно от этого не было, если ты не нужен кому-то, не держись за него. Наверное, пока он не отпустит, он не сможет быть собой. Джагхед сидит в своей комнате и ждёт, когда зайдет Моника. Но она все не заходит и он понимает, что она никогда не зайдет. Джонс заходится в историческом смехе и до боли в костяшках начинает бить стену. До крови на голубых обоях. Он знает, что она даже не знает его адреса и что Монике на него плевать. Но он ждет когда же дверь откроется и… наверное он начинает сходить с ума. Кажется, что где-то что-то ломается. Нет, не кажется, вроде бы железный стержень внутри него сломался. Она ненавидит себя. Это первое, про что она думает когда видит себя в зеркале. Из-за этого количество разбитых зеркал в доме начинает настораживать. Настолько, что даже ее родители попытались узнать как дела у их дочери. Но уже поздно, пытаться наладить с ней отношения. Поэтому, они получают в ответ «Все отлично» и закрытую дверь. Просто Куперы не знают что творится за этой дверью. Бетти медленно разваливается и находит в себе слишком много недостатков. Слишком бледная кожа, слишком худая, слишком страшная. Ей кажется, что все в ней слишком. Слишком плохо. И поэтому тонкие лезвия бритвы в наказание, за ее внешность, каждый день оставляют кровавые полосы на ее теле.И хоть это кажется лучшим решением, от это становится страшно. Голос внутри просит Бетти остановиться и она останавливается. Теперь на её ладонях шрамы в виде полумесяцев. И да, это плохо, но лучше чем бритва. Потому, что с ней, грань слишком тонкая. И однажды, она могла бы нажать на запястьях чуть сильнее. И тогда бы ни Арчи, ни Джагхед, никто, не смог бы ее спасти. Вы удивитесь, но после всего этого ей не хватило духу покрасить волосы обратно. Каждый раз пытаясь вернуть себе свой привычный цвет, она чувствовала, что может потерять себя, после этого. Чувствовала, что это может стать последней чертой, которую она сможет переступить. Знаете, тогда, год назад, она не смогла отпустить Арчи. Да, Бетти замкнулась в себе, но она все ещё провожала его рыжие волосы влюбленным взглядом. Она не умеет отпускать. Купер не хочет понять, что чем дольше она держится за это, тем больше зеркал будет разбито в их доме. Бетти накручивает на палец розовую прядь и ждёт когда войдёт Арчи. Но дверь все не открывается, а розовая прядь начинает давит своей приторностью. Она знает, что он даже не знает где она живёт и Арчи что на нее плевать. Но Бетти все ждёт когда же наконец откроется дверь и… наверное она начинает сходить с ума. Кажется, что где-то что-то ломается. Нет, не кажется, вроде бы железный стержень внутри нее сломался. Джагхед любил тучи. Да что там любил, обожал. Он любил расстелить клетчатый плед перед домом и смотреть на эти тучи. Видеть среди них причудливые картинки и наслаждаться свободой. Это лечило его. Он ненавидел солнце. Ведь, Джагхед совсем не солнечный мальчик. Солнце для него слишком горячее. А дождь мешал ему бегать. Как-то так, он научился чувствовать свободу лежа на клетчатом пледе и смотря в бесконечные облака. Она не могла жить без дождя. Бетти обожала темными вечерами лежать и слушать как капли дождя барабанят по крыше. Ещё Бетти любила гулять под дождём. Одна рука в кармане, другая держит зонт и ты можешь идти куда угодно. Это лечит раны в ее сердце. Она лечилась этими прогулками. Они стали для нее тем немногим, что она боится потерять. И хотя ее почти всегда пытались остановить этим глупым: — Будет дождь. Она отвечала: — Не мармеладная, не растаю. Только сердце почему-то хочет поспорить с этим, хотя, что там от него осталось. Оно ведь, наверное мармеладное, скорее всего уже растаяло. В шестнадцать лет он впервые встал против матери. Просто, однажды не смог улыбнуться журналистам и рассказать очередную сладкую ложь. Тогда, после капли правды стало так легко. Это повторялось снова и снова. А потом, ему запретили бегать на две недели. Джагхед был вне себя от ярости. Но дверь была закрыта, а на его протесты и крики было всем плевать. Тогда он и впервые попробовал писать. Потому, что ему нужно было куда-то выплеснуть свои чувства, а сбитые в кровь костяшки уже не помогали. Он печатал до поздней ночи. Вываливал на бумагу то, что пытался побороть бегом долгие годы. И это помогло. Джагхед впервые чувствовал себя по-настоящему свободно. Это не было той временной свободой которую ему дарил бег или клетчатый плед перед домом. Это было, как прогнать сильным ветром тучи, заслонившие звезды. Он знает, что когда двери комнаты откроются, то на него снова на валится все это дерьмо, но сейчас все в порядке. И это должно продлится как можно дольше. После этого Джагхед было все равно. Он переступал черту раз за разом и в какой-то момент, это не было для свободы. Джагхед Джонс стал плохим мальчиком. Он пытается все исправить, пытается снова стать хорошим, но, он стал плохим и это тяжело исправить. И хотя, Джонс не слишком хороший, он верит в Элизабет Купер. Верит, что она поможет ему спастись и как-бы смешно это не звучало, верит, что с ней он будет счастлив. Бетти никогда не могла встать против отца. Она пыталась. Честно пыталась освободиться от всего этого. Как-то, когда ее пьяный отец снова замахнулся на маму, она остановила его. Тогда, из постороннего наблюдателя, каким она была большинство времени, когда не могла пошевельнуться от страха и шока, Бетти стала жертвой. Он набросился на нее и прижал одной рукой к стене, а второй бил ее как боксерскую грушу. Хэл наносил удары абсолютно случайно, туда, куда попадет его рука и это было больно. Бетти рыдала и молила его остановиться, но это было наказанием за то, что встала против него. После этого неделю она не могла встать и избиения стали регулярными. Бетти пыталась убедить себя, что это был один из его многочисленных «единичных» срывов и что он извиниться перед ней после этого, он заговорил с ней только когда она встала. Попросил помыть посуду. А когда Бетти попыталась об этом заговорить приставил нож к горлу и сказал, что если об этом кто-нибудь узнает, то он убьет ее без малейших сомнений. Самое больное, что все это время ее мать молча стояла и наблюдала. Даже не пыталась сделать что-либо. Просто стояла. Больше Купер не пыталась сделать что-то, что перешло бы черту. Она была наказана слишком сильно, когда перешла ее впервые. Знаете, что самое странное? Даже после всего этого дерьма, через которое ей надо пройти, Элизабет Купер хорошая девочка. И как бы странно это не звучало она верить в добро и в… Джагхеда Джонса. Верит что встретит его когда-нибудь и все наладится. Хоть эта девочка и разочарована в жизни, она все ещё верит в сказку. Верит в счастливый конец. Их истории так похожи, что кажется, будто это один человек, но концовки такие разные. Но они верят. Они заранее знают, что нужны друг друг. Конец истории каждого из них, это только начало их истории.