Он думал так же

Имя моего господина и все регалии, принадлежащие его роду, были хорошо мне известны еще до того, как я поступила к нему на службу. Грустные кролики с изуродованными мордами – не самый лучший подарок на Рождество своему малышу. До того, как ко мне пришел человек в черном, я не знала, как выглядит глава семейства Фантомхайв. Я не думала, что, проходя по улицам, нужно выискивать в толпе детское личико, так сильно походившее на шедевр компании. Понурый взгляд, искалеченная глазница и упрямая линия тонких губ. Его особняк, на мой женский вкус, был слишком готичен и мрачен. В то время, когда знатные семейства украшали свои жилища с вычурной помпезностью, этот ребенок не позволял повесить в поместье ни одного лишнего жирандоля, не давал поставить на каминную полку ни одной милой безделушки. Все было так, как ему навязал человек в черном. Он пробовал его вкусы и выдавал их за свои, смешно взмахивая детской тростью. Я тщетно пробовала натащить в дом милых женскому сердцу вещичек, господин Сиэль, кажется, был даже рад, но на утро они оказывались в мусорной корзине, а Себастьян настойчиво повторял правила поведения в поместье. Помимо меня, работу предложили двум деревенским дурачкам, подозреваю, что у них, как и у меня, не было опыта прислуживания. Один все время хотел что-то поджечь, и на первом этаже постоянно пахло спичками, порохом и горелой едой. Другой вечно пытался что-то сломать, даже не делая попыток починить. Первый не вынимал сигареты из зубов, второй вырывал цветы в саду с корнем. Но эти простачки так отчаянно пытались противостоять своей добротой давящей мрачности старого поместья, что я невольно начала бороться вместе с ними, разыгрывая такую же дурочку. Мы пытались как-то восстановить семейный баланс, осветить своей простачковой добротой это темное царство, как-то склеить давно разрушенный ореол доверия. Мы тогда еще не знали, что все наши усилия тщетны. Человек в черном пресекал все наши поползновения, затыкая глотки нашему разнобойному пению и очаровывал господина собственной песней, темной, удушающей, полной безнадежности. Из слуг в поместье был еще господин Танака. Старик сначала с легким не пониманием, а потом огорчением смотрел на растущего господина. Однажды он сказал, что разочарован родом Фантомхайв. Это так недостойно дворецкого. Это даже для горничной слишком. В жизни господина была женщина. Помолвленная с ним по принуждению, мне казалось, что она из другого мира. Не из этой грязной, серой Англии с ее дождями по тринадцать месяцев в году. Девушка, такая легкая и наивная, бесконечно милая, с легкомысленными бантами и крупными локонами кудрей, дышащая цветочными духами, никогда не вдыхавшая тяжелый Лондонский туман. Она приезжала в поместье разноцветным ворохом, кружилась в готическом холле, а платье лихо вздымалось золотым солнечным кругом, с серебристой тесемкой по кайме. Потом, когда господин подрос, она, не стесняясь, демонстрировала ему кокетливые кружевные панталоны, позволяя задирать золотистое платье. Она дарила ему цветы, пыталась украшать ими поместье, но в вазах продолжали стоять только кровавые розы, собранные Себастьяном. Она цепляла на его фрак свои яркие банты, ей было не жалко – у нее их много. Особняк на пару дней наполнялся красками, переливался цветами, не теми, что чопорные и благородные, а броскими, сочными, праздничными. Элизабет звонко цокала каблучками, входя в бильярдную, где ее жених обсуждал взрослые вопросы своим детским голоском. Его голос, как и он сам, сломался в его пятнадцатый день рождения. Элизабет, бывшая таким ярким пятном в его жизни, погибла, когда ее колесница загадочным образом сошла с горной дороги. Ее похороны были полны разноцветных красок, морем цветов, дюжиной кукол, среди которых был печальный одноглазый кролик. Только увидев игрушку в ее холенных белых ручках, я поняла, насколько она не подходила моему господину. К сожалению, Себастьян думал точно также, но понял он это уже очень давно. Нашему господину было пятнадцать, когда Себастьян нашел ему невесту по своему вкусу. У нее были длинные темные волосы, без легкомысленных кудрей, они тяжелыми волнами спадали на аккуратную упругую грудь. Черное платье с элегантным кружевом плотно облегало ее фигуру, а лакированные туфли с высоким каблуком, делали ее выше господина на две головы. Себастьян представил их друг другу, они провели полчаса за чашкой чая и подписями в различных документах, и я не видела ее больше никогда. Никогда. С Сиэлем. Мы уже два дня шли на полной скорости, рискуя топливными двигателями. Господин постоянно жаловался на недомогание и не выходил из своей каюты. И наша маленькая компания осталась без хозяина, посреди Северно-Ледовитого океана. Она и взялась как будто бы ниоткуда. Готическая принцесса, так гармонично смотревшаяся рядом с дворецким семьи Фантомхайв. Они меня заметили, не могли не заметить. Она стояла лицом к стенке, задрав свое элегантное платье, добытое откуда-то из беспросветного сентябрьского дня, а он имел ее, грубо надавливая на нежную спину. Невеста моего господина прогибалась и стонала, больше оттопыривая зад, раздвигая ноги в кружевных чулках. Себастьян водил рукой у нее там, между этих самых ног, оттягивая резинку чулок, пальцами лаская темные колечки волос, сильнее насаживая ее на свой член. Она упиралась руками в борт корабля, сипло крича, прося, чтобы он остановился, похвалялась богатством своего отца, давала слово, что сделает все для простого дворецкого. Кричала громко, обещала много. Он не слушал, водя пальцами по ее окровавленной промежности, смеялся, раздвигая испачканными руками ее ягодицы. Девушка пила кровь и смазку с его пальцев, вылизывала их до первоначальной чистоты, он брезгливо вытирал слюни об изнанку ее утонченного платья, вставляя окровавленный член в другую дырку. Выйдя из подсобки, Себастьян поправил безупречную жилетку, уверенной поступью направившись к узенькой лестнице. Я пробралась в помещение, зная наверняка, что ей известно о моем непристойном подглядывании. Шаги заглушали ее всхлипывания, она дрожащими руками убирала с лица смольные пряди волос, пытаясь разобрать пальцами огромные колтуны. Накрашенный рот съехал куда-то вбок, когда она сердито провела тыльной стороной ладони по губам и сплюнула на дощатый пол белую сперму. Ее панталоны валялись неподалеку, но она даже не утруждала себя опустить подол платья, чтобы скрыть свои растраханные дырки, полные спермы и крови. Такая женщина была недостойна моего господина. Она дурно вписывалась в картину его светской жизни, словно кто-то поставил жирную кляксу на холсте признанного мастера. Эта женщина — не та особа, которую стоит приглашать на званые банкеты и балы. К сожалению, Себастьян думал точно так же. Невеста сама ушла из жизни Сиэля, и мальчик забыл о своем долге жениться еще на некоторое время. Себастьян пропитывал его своими предпочтениями, и господин постепенно отказывался от всех своих старых привычек. Слугам было строго-настрого запрещено готовить сладкое. Он больше не ел пирожных и конфет, предпочитал чай без сахара и прямые классические брюки. Господин перестал носить обувь на каблуке и сменил ее на более практичные лакированные туфли. Из гардероба были выброшены все костюмы, пошитые не из черной ткани. Он так полюбил все оттенки черного. Он даже ввел униформу для слуг и теперь я была вынуждена носить черное платье и такой же фартук и косынку. Мне страшно было смотреть как человек, сделавший что-то настолько грязное с невестой моего господина, беззаботно подает ему чай, наполняет ванну, взбивает подушки. Ужасно видеть как руки, побывавшие в самых потаенных местах женского тела, скользят по одежде господина, разглаживая складки. Застегивают пуговицы. Расправляют подкладки. Завязывают галстук. Банты и ленты господин больше не носил, заменив их на сдержанный галстук. Эти галстуки покупал Себастьян, передавая их из своих грязных рук в чистые руки господина. Он улыбался той же улыбкой и смеялся тем же смехом, что и в ту ночь на корабле. Не знаю, когда я начала это замечать, но… Мне стало казаться это сексуальным. Себастьян набалтывал ерунды в уши господину, одновременно заваривая чай. Демонстрировал ему свои вкусы, заставляя графа откусить кусок от своего пирога. Воспитывал его как сына, склоняясь, чтобы завязать шнурки на его ботинках. Он знал так много и рассказывал так мало. Он мог бы столькому научить нашего господина. Иногда мне кажется, что они уже были близки. Себастьян кутал его в свою черную шинель, не давая увидеть разноцветный мир, но и не предлагая себя. Господин падал в темноту, не видя внешнего света. Его заперли в собственном особняке как в коконе, окуривая дымом разбитых надежд и безысходности, как опиумом. Его разрушенное, неудавшееся, некрасивое, уродливое, искалеченное прошлое – оно все здесь. Дом его родителей, в который приезжала Элизабет, в который приходила его невеста. Однажды я заглянула под глазную повязку кролика, уверенная, что там имеется здоровый глаз, лихо подмигивающий покупателю. Я нашла только пустую окровавленную глазницу, через которую можно было увидеть искусно сделанные внутренности. Иногда я думаю о них. Что скрывать, если бы Себастьян был девушкой, мой господин женился бы немедля. Богатой девушкой, из знатного рода, на пару лет старше его – в мире богатства так много правил. В моих мыслях Себастьян был мужчиной. И за то, что я творила с ним в своем разуме, убивают. В мыслях он раздвигает стройные ноги господина, обхватывает его поперек талии своими грязными руками, заставляя нагнуться и упереться коленями в постель. Господин не слишком доволен и ворчит что-то неприветливое, но послушно прогибает спину, скучающе подперев голову руками. Но Себастьян не дает ему скучать и уже через секунду вырывает из нежных губ стон, вылизывая внутреннюю сторону его бедра. Он пробирается выше, запуская свои пальцы в дырочку, разводя их внутри, терзая нежные розовые внутренности отросшими ногтями. Вместе с пальцами он просовывает язык, смачивая слюной тугую дырку. Господин задыхается и мило поджимает пальцы ног, его всего трясет от возбуждения и открытости перед своим дворецким. А потом Себастьян резко вытягивает из него пальцы, господину больно и немного неуютно от потери восхитительного чувства наполненности. Он лишается ловких рук и умелого влажного языка между ног, вместо этого, Себастьян предлагает ему лизнуть его член. Дворецкий скидывает чопорный пиджак, такие сейчас уже и не шьют, расстегивает брюки, доставая из штанов член, и поворачивает господина к себе, рукой уверенно направляя его к паху. Он заставляет Сиэля лизнуть головку и спуститься вниз по стволу, рассказывает о том, как нужно доставлять мужчине удовольствие, учит маленького господина сосать член, нашептывает о правилах глотания спермы. Сиэль старается, облизывая головку, неуклюже играя хрупкими пальчиками с яичками, а Себастьян даже не стонет, не закрывает глаз, просто улыбается, перебирая волосы господина. Как хороший ученик, Сиэль утыкается носом в мошонку, полностью отданный процессу, облизывает яйца, когда Себастьян отнимает его лицо от своего паха, держа за волосы, как нашкодившего котенка. Он быстро ставит его на колени, скидывая с себя брюки, проводит рукой по стоящему, текущему смазкой члену, и вставляет его в господина, задыхающегося в мятую простыню. Он входит грубо и проталкивается до конца, упивается тесной дырочкой, плотно обхватившей его член. Отрывисто, с каждым новым толчком, Себастьян рассказывает своему господину о том, как нужно отдаваться мужчине, учит его раздвигать ноги, нашептывает правила хорошего секса. Он прикрывает глаза, потому что уже больше не может скрывать получаемое удовольствие, вдалбливается в тело своего господина так, как Финни заколачивает доски – с нечеловеческой силой. Господин стыдливо просовывает руку между своих ног, теребит тонкими пальцами член, капая смазкой на простыни. Себастьян кончает в него и ждет, пока господин наиграется со своим членом, и он сможет сменить постельное белье. Выйдя из тела Сиэля, он позволяет себе маленькую слабость и вводит два пальца в растревоженную покрасневшую дырку. На пальцах блестит сперма и он заставляет Сиэля слизать ее, чтобы закрепить урок. Я что-то слышала о том, что сознание – самая удивительная материя. Сознание не поддавалось изучению, заставляя именитых ученых работать в поте лица, подкидывало им новые сюрпризы, демонстрируя свое могущество. Мои мысли были надежно запечатаны в моем сознании, я так думала. Это было надежнее любого замка, а ключ имелся только у меня. И ни один человек не мог разгадать мысли другого. Ни один. Человек. Есть существа, которым ключ не нужен. Они ломают любые замки, сминают преграды, распахивают двери чужого разума и не топчутся на пороге. Они проходят дальше, сворачивают влево, идут направо, огибают стеллажи и достают с полки нужную им книгу. Читают запутанный и сложный язык так, словно он их родной. Покачивают головой, сообщая, что для них это не ново, они это уже видели и читают в тысячный раз. Но это их тайны и такие мысли их огорчают. Я всегда думала, что за раскрытие чужих секретов убивают. К сожалению, Себастьян думал точно так же.