Гореть

Звёздное небо распахнулось перед глазами. Чёрное, со вспыхивающими белыми точками, быстро проносящиеся мимо. Всё вертится, крутится, и кажется, что картина перед глазами вот-вот пропадёт. Холодный ветер врезается в спину, капли солёных слёз рвутся ввысь, туда, где они замёрзнут. Навсегда застынут. На кончиках пальцев таится свобода. Но та ли эта свобода, о которой так давно мечталось? Кончики пальцев хватают пустоту. Не за что ухватиться. Руки тянутся к груди, хватаются за ткань. Пальцы сжимают толстовку. Им холодно, они хотят согреться. Почему тут так холодно? Ветер свистит в ушах. Волосы лезут на лицо, но их убирать не хочется. Одежда колышется на худом теле, холодно. И страшно. В самом начале страха не было, а сейчас что? Почему страх приходит только тогда, когда поздно, когда уже ничего не поменять? Сердце стучит, отдаётся в ушах. Грудью чувствуется, как пальцы цепляются. Слишком холодно. Но слишком поздно, чтобы отступить. Понимание всего этого въедается в грудь, пропадает в разрастающейся дыре. Всё тело давно опустилось в омут. Непонимание. Почему? Зачем страх пришёл, что это даст? Не пытается понять, а надо ли? Толчок в спину. Перед глазами всё мутится. Единственное правильное решение закрыть их. Неужели всё? Всё закончилось, или это только начало? Глаза можно открыть. Но так не хочется. С темнотой намного лучше погружаться. Можно не видеть пучину волнующихся вод. Можно ничего не видеть. От этой мысли по телу разливается приятное тепло, и через огромную толщу холодной воды чувствуется это. А потом приходит нечто другое. Будто бы одежда прилипла, до костей передёргивая. По лицу стекают капли, а в носу жжётся. Нет! Этого не может быть. Глаза приходится открыть. Но что это? Темнота? Сердце радостно трепыхается, вновь по телу то тепло. А потом за окном проезжает машина, сердце пропускает удар. На горло накатывается ком разочарования, а дисплей телефона показывает час ночи. Хочется разреветься, как в своём сне, когда ветер смахивает слёзы, а перед глазами небо. Такое красивое и такое манящее. Такого разочарования в жизни ещё не было. Накатилась неприязнь к самому себе. Это заставило встать с кровати, тихо скрипят пружины. Немного заставляет успокоиться, но мысли в голове – рой. От них не удаётся избавиться, да и не к чему. В гниющей тишине одиночества мысли единственное, с чем можно пообщаться. На дворе ночь. Фонарь, стоящий неподалёку, бросал тусклые линии света на землю. Через небольшую щёлку почти ничего не видно, но вид ночного светильника заставил, наконец, понять, что мир реален, что никто не умер. Смерть вновь захотела проявить милосердие. Пальцы цепляются за ткань штор, отодвигают её в бок, и понимание того, что вот-вот перешагнётся граница, выстраиваемая многие годы, врезается в голову. На улице пустынно, рука отдёргивается сама по себе. Шторка сама закрывается, и по ткани проходит волна. Ненависть появляется сама. Это милосердие со стороны смерти начинает выводить из себя. Ещё один день. Но ничего. Всё равно в скором времени в лодке Харона появится ещё одна душа. Понимание мыслей присутствует всегда. Мысли о смерти никогда не пугали, лишь приносили удовольствие, от которого иной раз не удаётся удержаться на ногах. Смерти хочется сильно, без страха, но в последний момент липкая паутина разрастается по всему телу. Это неприятно и бесит так же, как и милосердие. Холодная вода освежает. Мысли перестают крутиться волчком в голове. Вода течёт по лицу, волосы мгновенно стали мокрыми. Пришло осознание того, что это был очередной кошмар. Или всё то, что происходит сейчас – кошмар? Толстовка летит на пол с вымокшим воротом, а руки зачёрпывают воду и подносят к лицу. В отражение зеркала блеснули немного обезумевшие глаза. Что? Как? И зачем? Почему снятся такие сны, в конце которых тебя, так или иначе, спасут? И почему же тогда, когда сны переходят в реальную жизнь и глаза, кажется, закрыты навсегда, очухиваешься в больнице? -Влад? – мысли рассыпались в голове. Взгляд зацепился за дверь через зеркало. Чёрт, неужели мама проснулась? - Да мам, что-то случилось? – голос чуть охрипший. Надо будет зайти на кухню и выпить воды, а то разговаривать не просто. Толстовка вновь оказалась в руках и через мокрые волосы она потянулась на тело. - Всё в порядке? Последний взгляд на зеркало. Сталкиваются тёмные глаза с такими же тёмными мешками под ними. Столько в этих двух омутов разочарования и обиды. Хочется сказать, что всё хорошо, но врать почему-то не хочется. - Нет – дверь открывается с внутренней стороны. Свет в ванной гаснет, и тихие шаги раздаются по коридорам в сторону кухни. Всё так же плохо, как и всегда. Да и если бы прозвучала ложь, мама бы не поверила, но задавать вопросы не стала бы. - А что так рано встала? – прозвучал вопрос с подозрением, что мама встала из-за своего горе суицидника. - Да и не беспокойся, я хоть и переживаю за тебя, но не до такой степени, чтобы следить – прозвучал щелчок. Электрический чайник включился, подсвечиваясь синим светом. Если бы на кухне было бы темно, то этот вид бы завораживал. Тень опустилась на стул около стола - Я сегодня рано на работу выхожу. Слышится тихое «понятно» из-за стола. Шторок на кухне нет, а окно открыто на форточку. Отсюда хорошо видна ночная пустынная улица. Звёзды хорошо видны – деревьев тут почти нет. Сразу вспоминается сон, и вздох еле подавляется. Чайник вновь щёлкает, в тишине кухни отчётливо слышно, как бурлит в нём вода. Подсветка мгновенно выключается, и даже становится как-то тоскливо. На стол опустилась тёмно-синяя кружка со сломанной ручкой. Пить чай не очень- то и хотелось. А вот смотреть на кружку было сплошным удовольствием. По одному боку тянулась паутина из трещин, и казалось, что кружка распадётся на части, оставив за собой на столе лужу, как и вся жизнь. Дверца холодильника открылась. Мать достала тарелку и поставила в микроволновку. - Я надеюсь, что всё будет хорошо – писк кнопок заставил прикрыть глаза. Микроволновка загудела и, видимо, довольно. Мама потрепала по голове, а Влад вымученно улыбнулся- Школу не прогуливай. Чуть позже микроволновка с писком выключилась. Мать достала тарелку, а Влад, проводив звёзды взглядом, взял кружку. Сейчас почему-то нельзя назвать реальную жизнь кошмаром. Но чай жжет горло, стоит признаться, и непонятно какими ощущениями отзывается в животе. Хочется, и выплюнуть обратно, и допить до конца. Глаза вновь закрыты. Хочется не открывать глаза и погрузиться в пучину. Погружаться получается отлично. Тёмная вода захлёстывает с головой, волнами заползает в нос. Но не захлёбываешься, а наушники в ушах не собираются ломаться. В школьных коридорах народ шныряет, кто куда хочет. Здесь, наверное, шумно. Но ничего не слышно через наушники. И слышать даже как-то не хочется. Пусть все даже кричат, но Влад ничего не замечает. И никого. Захлёбываться Влад начинает тогда, когда ничего не ожидаешь. С первым ударом воздух вырывается, а со вторым тихий омут начинает наваливаться сверху. Омут разошёлся волнами, и дышать, кажется, разучился. Влад чувствует столкновение с дном. Пол царапает локти, хочется вновь забиться в угол, а лучше – оказаться под звёздами и падать. Но он и так падает, но только не с неба, а с земли на землю, чувствуя жгучую боль. Омут давит на грудь, заставляя выпускать последний воздух. Голова прикрывается руками, а перед глазами темнеет. Чем-то похоже на небо, но только без звёзд, и от этого становится грустней больше. Только жаль, что ветер в спину не ударяется, а в ушах гул школьного коридора, смешиваясь с грозными криками. Ничего нового, привычная ситуация. - Пидр, - доносится грозно. Влад практически ничего не слышит, да и не старается. Омут засел в его лёгких, дышать было сложно, хотелось просто лежать, не двигаясь. Застыть. На месте, во времени. В медпункте потолок белый, часто крашеный, с длинными глубокими, как на запястьях, трещинами. Это одно из немногих мест, что поистине нравится, и что радует глаз Влада. В помещение всегда светло, на больших окнах висят белые и тонкие занавески. Через них солнечные лучи падают на пол и стены, задевая кушетку. Глаза приходится зажмурить. Нелюбовь к свету, да и неприятное покалывание на скуле. Влад готов ненавидеть это. А хотя, постойте, он уже это ненавидит. Сегодняшнее происшествие было пиком. Раньше не переходящие черту (здравствуйте, директор школы) издевательства, подколки и вечные столкновения плечами со стенами были привычкой. Такое происходило часто, выработалась привычка не обращать внимание, забирать вещи и идти дальше, еле как передвигая ногами. А сейчас? Взгляд медсестры сочувствующий, но лишённый понимания всей ситуации. И верно же, она не понимает того, что происходит, да и вряд ли захочет это сделать. Она в последний раз проводит ваткой по лицу, даёт зелёный леденец и отходит к столу. Хочет отпустить домой. Какая заботливая. Вздох не удаётся сдержать в коридоре. Он пуст, как и ночная улица, и редкие ученики разбавляют тишину. Упаковка от леденца летит в мусорное ведро, а записка светится перед глазами учителя. Он вздыхает, а погода на улице пасмурная и сырая, такая же унылая, как и жизнь Владика. Зато у него есть зелёный плоский леденец, чья мята разбавляет всю скуку жизни. И это единственное, что может радовать, когда на макушке покоится капюшон, а дождь уже начинает капать с неба. Голова сама по себе поднимается, и капли дождя сталкиваются с носом, текут по щекам и падают за шиворот. Именно сейчас в голову пришла мысль, что счастливые люди под дождём без зонта. Да и счастье ли то, что происходит вокруг? Да и у Влада никогда не было зонтика. Зелёный леденец летит к мусорке, стоящей как раз рядом. Теперь и мир стал серым, и леденец меркнет на дне пустого бочка, теснящийся чёрными стенами металла. Влад проводит его падение взглядом, выкинув следом записку от врача и ушёл. Дождь барабанит по капюшону толстовки, а кед наступил в лужу. На улице холодно. Влад выдёргивает ногу, - кед безвозвратно промок, - и, смотря на своё отражение в грязной воде, понимает, что счастливые люди сидят дома, а не под дождём без зонта. То, что наличие зонтика скатывается к нулю каждый раз, когда над головой уже моросит дождик, ничуть не расстраивает. Даже наоборот, как-то легче становится. За открытым на форточку окном в подъезде стоит целая стена. Шум разбивающихся капель слишком расслабляет, а спина подпирает стену, а замёрзшие руки тянутся к карманам толстовки. Холодно, поэтому Влад даже сцепляет руки. Не редкие капли стекают по окну, капают с внешней стороны на подоконник. В подъезде пахнет дымом. Окурки сигарет покоятся на дне банки, Влад хмыкает, достаёт свою пачку. Осталось совсем немного и придётся покупать новую, что не особо составит труда. В подъезде стены голубые обшарпанные, с рисунками и бесконечными надписями, тянущихся от первых этажей и до самого верха. Влад не читает их, считает, что не нужно это. Да и зачем вообще что- либо писать? Голова откидывается на стенку, макушкой чувствуется прикосновение. Глаза закрыты, а дым вырывается из губ, идя облаком верх. Влад лениво приоткрывает глаза, смотря на серость за окном, думает, как же всё-таки хорошо. Капюшон вскоре освобождает макушку, волосы тоже все насквозь мокрые. Пальцы взъерошивают их, Влад смотрит на себя через мимолётное отражение и сам усмехается. Такой уставший, подбитый по всем фронтам, но одновременно расслабленный. В подъезде холодно. Влад ёжиться, тушит сигарету об стеклянную стенку банки. Окурок летит на дно, Влад кидает последний раз взгляд за окно. - Да ладно, тебе чо, мало было сегодня в школе? – Обернуться заставляет что-то внутри. Нога уже не хочет вставать на первую ступеньку лестницы, поэтому безвольно опускается обратно. Перед глазами совершенно другие глаза- голубые. Влад невольно перевёл взгляд за окно – серое небо, и потом осознал, что он думает о глазах незнакомого парня, как о чём-то несуществующим среди серых облаков жизни. Да и вообще среди серых облаков всё кажется каким-то ненастоящим. Но воздух всё равно выбивается из груди. - А что? – голос Влада опять-таки охрипший. Тот вздрагивает, поправляя козырёк кепки, и смотрит впритык. Влад разворачивается обратно, и нога всё-таки встаёт на ступеньку. - Ты что, здесь живёшь? – слышится хмыканье. Парень бросает через плечо «а сам как думаешь?» и поднимается на пару ступенек выше, кидая ему свою почти что пустую пачку сигарет, точно зная какой следующий посыпится вопрос. Владу совершенно не нравится это. Но он ничего не может с этим поделать. Чайник вспыхивает в темноте кухни, снова подсвечиваясь синим светом. Пузырьки заметались, Влад подсел на это зрелище. Он не собирался пить чай, ему просто надо было посидеть тут. Одному. И что-то сделать. Но что-то делать не получалось. Пол был прохладным, Влад лежал на нём и смотрел в потолок, слушая раскаты грома за своим окном. Хотелось курить, но свою пачку он уже отдал, а на улицу было лень выходить. Он сидит дома каких-то жалких пару часов, но ему всё равно кажется, что если он выйдет, начнётся вторая волна сегодняшней напасти. В голове всё ещё метается мысль, что тот парень в подъезде и, возможно, не один. И это одновременно пугало и давала какую-то лёгкость. Может сейчас он, наконец, сможет сесть в лодку Харона? Но желание покурить пересилило. В тишине комнаты раздался щелчок. Чайник погас, вода ещё бурлила, но вскоре стихла. Теперь в тишине кухни слышится только завывание ветра, стук капель об окно и редкие грозы. И это стало сигналом. Влад поднимается с пола, шлепает мокрыми кедами в тишине всей квартиры. Зонтика для него нет, да и ему кажется, что не пригодиться ему он. Капюшон вновь опускает на голову, дверь квартиры открывается, впуская внутрь холодный воздух. На переводе с первого на второй этаж Влад подмечает, что находится не один. Сердце пропускает удар, он понимает, что это может стать решающим. - Ну, привет… Голубые глаза, кажется, смотрят заинтересовано.