«Как тебя зовут?» «Луна». «Нет. Как тебя зовут?»
***
Осторожно вдыхая ароматы ванили, слив и дурманящих благовоний, названий которых Адиль не знает и знать не хочет, он лежит в огромной ванне, а соблазнительная ножка Кристи упирается ему в грудь. С наслаждением он откидывает голову назад, слушая приятный всплеск воды, когда и вторая нога скользит к его животу. Крис со скучающим видом покрутила в руке полупустой бокал сётю — отмечают пятницу как символ окончания войны со всей мистической какофонией, а завтра ему в другой город в три, ей — на поезд в четыре, так что киношно целоваться на прощание придется прям сейчас. Всколыхнув муть вокруг, она по-хозяйски залезает сверху, его пальцы хватают за подбородок, и она тут же ахает, наслаждаясь тем, с какой яростью он сдирает с её губ всю самоуверенность. Влажный поцелуй глубже, Адиль отодвигается, чтобы устроиться удобнее, становится холодно без пелены воды на плечах и немного неловко, но с ним так всегда. Крепкие руки ласкают грудь, рёбра, живот; волнообразно прижимаясь к его торсу, она настойчиво дышит ему на ухо, глотку уже рвёт сиплой патокой, и Адиль отнимает у неё бокал. — Смотри на меня, — от его сломанного голоса в шею Кристи разрывается похабным стоном, выгибаясь, и стискивает его мокрые волосы на затылке. Она двигается вверх-вниз, у Адиля мозг клинит не хуже, чем от порошка, между ними вообще нет расстояния — только острый жар и горящие болезненно-наркотически глаза напротив. Теплота ломает тело, ему остается лишь следить за тем, как Крис обкусывает губы с невыносимо разнузданным взглядом. — Ты непробиваемый совсем? — на выдохе-всхлипе спрашивает она, на его лице меркнет блаженная улыбка, когда она замедляется. — Просто скулить не люблю. — Стесняешься. Давай же… — она просит, растягивая удовольствия до уровня нетерпения, и Адиль морщится, стискивая пальцами борт ванны и закатывая глаза от разнообразия ощущений. Их ненасытный секс липнет к кафельным стенам, срывает крышу, вспыхивает квазарами в космосе и сакурой сыплется на пол. — Быстрее. — Ты не заслужил. Он думает, что за такое можно и по-плохому, так что тянется к ключицам. Кристи его за это ненавидит, а именно за то, как легко у него получается подчинять её своей воле чуть ли не одним словом и красными отметинами на тонкой коже, за что от мамаши прилетит тростью по лопаткам, но сейчас это неважно: Адиль тянет за волосы и сам доводит её, теребит языком сосок, и, кажется, проходит целая вечность, прежде чем с губ срывается унизительное «хватит». — Я сказал быстрее, юдзё, — мычит до раскалённой тяжести внизу живота, не прекращая пыток. Видится, будто на пике её душа выскальзывает в унисон громкому крику — не сдерживается, соседние дзасики еще пусты, все девушки разносят чай в зале. Адиль глухо стонет, пряча лицо в её спутавшихся волосах у плеча, гладит её по спине, приводя дыхание в порядок. Ей не хочется его отпускать. Она знает, что из этого ничего путного не выйдет: не американская сказка, где в шлюху влюбляется галантный миллионер. Не детский мультфильм, где в пакете «дочь и полцарства» всех интересует только дочь. Не хорошая история. Но всё равно колеблется и, шумно сглотнув, просит остаться. — Остаться, — он пробует слово на вкус, горчит. — Остаться где, в Кабуки-тё? — Со мной, — несмело отвечает Крис, и Адиль, кажется, впервые теряется. Она злится на свою смелость и дышит отрывисто, по-прежнему сидя в его объятиях. — Можешь поехать со мной. Крис застывает, трепетно очерчивая его виски и скулы, и лихорадочно ждёт, что он рассмеётся над наивной юдзё, ведь этого не может быть, чтобы какая-то жалкая сантя перестала быть просто подстилкой, пускай и для оябуна, на час. Но он также серьезно следит за ней, а потом целует искусанные губы. Он это всерьез. Она выбирается, прячется в кимоно и оглядывается на размякшего в воде якудза. Он смотрит на неё так, что хочется залезть обратно и отдавать в его распоряжение не только тело, но, как её учили, Кристи дарит ему ласковую улыбку и ничего больше. Адиль допивает её сётю и шлепает голыми пятками прочь.***
нашепчи-учи, как ты его любила, как цветы от сока оставляла на татами, вместо криков выдыхала «мой bambino». тушью на спине якудзы расцветали.
— ТЫ, — удар, — МОЯ, — еще один приходится по пояснице, — СОБСТВЕННОСТЬ! Что ты о себе возомнила, дрянь! Куда ты собралась! Ты стала забывать, что твой сын легко может оказаться в приюте, а не в частной школе! Ты! Моя! Должница!!! Лежа на мокрой траве в саду, Кристи старается сконцентрироваться на тихом шуршании дождя по зелёным листьям и не смеет закрываться от ударов. Она только горько всхлипывает, вяло реагируя на рассекающую воздух трость, что опускается на её спину ежесекундно. Иначе быть и не могло: Марта подобрала эту расхлябанную принцессу в Красном квартале, увидев в ней золотую жилу, и заботилась как о дочери — не считая профилактических избиений и унижений, которые всё же закаляли характер. Марта помогала материально, Марта строго учила этикету, языку, клиентам представляла её, обычную шалаву, как драгоценный камень, возилась с отпрыском, приткнув его в приличное учебное заведение. Марта кормила и одевала. А теперь чертовка мямлит, что уходит в другой клуб. От такой неблагодарности у Марты пылают щёки. Она решает, что если ругать, то за всё и сразу. — Я, кажется, говорила тебе никогда не приближаться к якудза, — на показательное наказание из окон испуганно высовываются другие девочки. — Говорила?! — Он пришел сам… Он пришел сам! Трость зависает, Марта сдувает волосы с лица. В ушах звенит. Она взмокла. — Кто? Он отправил за ней одного из своих, и, когда Крис возвращалась с рынка, её поманили пальцем из автомобиля. Молчание звучит лучше любых слов. Она поднимает голову, но видит перед собой только размытые очертания ступеней. Она знает, что если скажет, ей не пережить этот раз. — Кто? — тише повторяет Марта. — Неужели Адиль? Напоминание о нём саднит в страстных отметинах на шее, в ярких поцелуях, на которых не хватает дыхания. Кристи сворачивается калачиком, почти теряя сознание, но удара не следует, потому что крик Никки разрывает пустоту сада. — Перестаньте! Мадам, Вы её убьете! — Ты! — надрывается Марта. — Открой свой рот еще раз, и присоединишься.***
Никки заняла место рядом с юношей, закинула одну ножку на другую и, заказав себе какой-то коктейль, развернулась прямо к нему. От неё пахло грязью и лаком для волос. Теперь она была одета в тоненький бирюзовый халат, снизу открывающий вид на её аппетитные бедра, а сверху — на её грудь. Никки — намеренно выдуманное имя для иностранных клиентов. Хиёри для заезжих бизнесменов звучит не так эротично, но для японцев — в самый раз. Этот секс-клуб был не таким престижным. Розово-лиловые огни, танцевальная музыка, красные или синие стены, шесты и сцены, девицы в клетках. — Давай по-быстрому, Рамзес, — голос у нее оказался на удивление низким, совсем не подходящим её фарфоровому личику с тонкой линией бардовых губ. — Никки, верно? — «Никки, верно?» — передразнила она, скривившись. — А то ты не знаешь. Сразу скажу, я этой курице Ни-Гори ничего не барыжила, она давно на меня зуб точит, так что если тебе хочется кого-то засадить, наведайся к ее дружку. Вон он стоит у входа за кулисы. Молча Саян опрокинул стопку и больше на ноги красотки Никки не смотрел. — Я здесь по поводу одной вашей работницы, Луны. Знаешь ее? Взгляд Никки охладел. — Кристи здесь больше не работает, мне приказано её заменять. И чтоб ты знал, Рамзес, я обычно такие услуги не предоставляю. — Какие услуги? И кто такой Рамзес, в конце концов? На лице Никки отразилось недоумение, смешанное с испугом того, что она сморозила лишнего. Не успела она бросить очередную колкость, как за её спиной возникла женщина, одетая непривычно официально. Девушка боязливо стрельнула глазами на трость. — Крошка, не заставляй клиентов ждать. Простите её, она питает слабость к клубничному виски и мужчинам со шрамами. От упоминания кровавой разборки полётов его передёрнуло. — Никки мне не мешает, — он попытался оправдать свою новую знакомую, но она не показала и намёка на благодарность. Ему оставалось только гадать, было ли её неподвижное лицо последствием операций или она в действительности такая непроницаемая. Под тяжелым взором Мадам Никки исчезла, а у него появился новый собеседник. — Полиция, — отметила она без акцента, садясь рядом. — Вы тут по делу или развлекаетесь? — Если по делу, ответите на мои вопросы? — парировал он. Общаться с этой жгучей брюнеткой не хотелось, её репутация оставляла желать лучшего. — Ну, валяйте. — Вчера в Золотом городе нашли искалеченную Кристи Ен-Лин, выступающей под псевдонимом «Луна» в Вашем заведении. Она сейчас в тяжёлом состоянии, но обещают, что выживет. Что скажете? — Умирающие стриптизерши — такое клише. — Это и настораживает. От него не ускользнуло то, как органично вписалась ложь о роде деятельности одной из её самых известных юдзё в немногословные ответы. Но известных не количеством клиентов или талантами, а связью почти собственнической с оябуном якудза. — Чем я могу помочь интернациональному полицейскому отделу? — наконец, протянула она. В ту же секунду детектив понял, что ничего из неё не вытянет, и всё-таки решил испытать удачу. — Скажите, кто её избил и почему. — Оставьте свой номер, — она с явным ощущением своего превосходства положила на барную стойку карту. — Его напиток за мой счет. — Лучше бы Вы сказали всё, что знаете, пока не стало слишком поздно. — Развлекайтесь, пока не стало слишком поздно, — она усмехнулась, а затем скрылась за углом, звеня цепями. Никки вышла на сцену.***
Под покровом ночи подглядывая за еле двигающейся на татами Крис, Никки выскальзывает на улицу, едва не споткнувшись. Ей страшно, ноги трясутся, ведь если поймают — ей конец. Весь город контролируют преступные группировки, и брать такси слишком рискованно, поэтому девушка натягивает капюшон и бежит по деревянному мостику вперед, туда, где за красными воротами простирается сеть небольших домиков и тихий ресторан. Обитель Джилл-зей. — Ты не полицейский, — поражённо говорит Никки, застыв у фусума. Саян отвлекается от разговора с Адилем, недолго вспоминает гостью и слабо улыбается. — Нет? — он клонит голову к плечу. — А похож? Глупая. Они обманули всех. В коридоре мрачно, из-за двери льётся приятный свет. — Проходи, — подаёт сиплый голос оябун, а затем обращается к Саяну, пуская обоих внутрь. — Я не должен спасать каждую шлюху в районе. Если Марта хочет вымещать злость на девочках — мне всё равно. — Пока это не касается Луны. — Альтруист до мозга костей. Спасибо, что бездомных собак домой не тащишь. Нельзя, чтобы всем было хорошо. — Пока это не касается Луны. — Не играй со мной в моралиста, иначе тебе снова разукрасят лицо. — Смотри, как она дрожит. Их запугивают, — взывает к его совести Саян, но остается проигнорированным. — Ты знаешь, кто виноват. Я знаю. Даже вот она знает. Пора определиться, чего ты хочешь. Никки мнётся на пороге. А чего Адиль хочет? Чего такой, как он, может хотеть? До неё лишь доходили слухи, что Крис проводит время не на работе, а с ним, возможно, в этой самой комнате. Она пытается рассмотреть в нём ответы на свои вопросы, наверное, чересчур внимательно, и Адиль щурится. В нём сконцентрирована первородная злость и власть, Никки тупит взгляд. — Ты отвечаешь за слова, Хиёри? — когда он зовёт её по имени, сердце пропускает удар. — Д-да. Саян выдыхает.***
Солидный мужской клуб — так описывает этот притон в квартале Кабуки Марта, перечитывая собранные с девочек йены и чинно отчисляя восемьдесят процентов в сторону, пока закуривает сигарету через мундштук и сверкает стеклами круглых очков на кончике носа. Сумма сумасшедшая, но покровительство и монополия здесь имеют сходные значения. Марте на жилье, дорогую одежду и украшения хватает, её работницам — на уход за собой и своими дзасики тоже. Якудза Джилл-зей охраняют их от неприятностей. Клубы дыма размеренно улетают в коричневый потолок, за тонкой ширмой ей наливают чай. Охраняли. Всё могло бы быть иначе, если бы не… Он жуёт сигару, рассматривая мамашу в свете изогнутых ламп. Тени от бамбука пляшут по её лицу. — Знаю, оябун, что зря познакомила тебя с этой девчонкой, в последнее время тебя часто тянет на дешёвки, — она скрещивает руки на груди и глядит надменно. — Я расскажу, как всё будет, — в тёмных глазах нет и намёка на жажду Вендетты, он спокоен и даже расслаблен. — Вы теряете наше покровительство, и все о-мавари-сан, вся шваль и весь нищий сброд повалит к вам, разграбит твой бордель, а тебя пустит по кругу. Твоя ревность завела тебя слишком далеко, — он кривится снисходительно. — Оно того стоило? — Не ревность, милый. Мы могли бы управлять всем городом. Всё также мягко улыбаясь, он отвечает. — Мы… Я и так им управляю. Тебе придётся мыть полы своими шёлковыми кимоно в вытрезвителе на окраине. — Ты не посмеешь меня бросить, — Марта скалится. — Ты меня любишь, и я люблю тебя. А юдзё усвоила урок: не трогать то, что ей не принадлежит. — Меня? Она скрипит зубами, царапая клыком мундштук. Она остаётся ни с чем. Где-то далеко Саян перевозит искалеченную Крис в другое место. Никки помогает ей забраться в ванну. Здесь пахнет сливами.***
сакура цвела, как ты, в руках другого, и следы от сока, как и прежде, на татами, те же вздохи, также ласково bambino, тушью на спине якудзы расцветали. и перо в него вошло, как в нежный тофу где-то под Игаркой, то ли в Нагасаки.