Бесполезен

С каждым днем становилось только хуже. Еда быстрого приготовления, купленная в магазине напротив отеля, оставалась почти что нетронутой вплоть до самого вечера. Потом она просто выбрасывалась. Триптокаин помогал справляться с галлюцинациями, но боль, такую, будто бы вырывают сердце, такую, будто стая голодных собак терзает тело, которое еще живо, еще чувствует и борется, он не убирал. Сильно тряслись руки. Слишком сильно, чтобы можно было удержать на столовом приборе хотя бы что-нибудь. Потому Джейден не ел. Уже несколько дней. Рубашки становились темнее. Приходилось покупать новые: белые и светло-голубые уже никуда не годились. Воротники и манжеты их пачкались в крови так быстро, что нужно было менять верхнюю одежду по несколько раз за пару часов. На темной одежде крови не видно. Так проще. И окружающим, и самому Джейдену. Синяки под глазами не были чем-то необычным для агента ФБР, но покрасневшие глаза, что постоянно слезятся и, кажется, еще немного, и все сосуды в них лопнут — были. Но на это никто не обращал внимание. Это хорошо. Меньше проблем. Продуктивность упала до безобразно низкого уровня. Просмотр всевозможных улик приводил только к очередному приступу и глупым надеждам, что никто не войдет из-за громкого удара о пол, не спросит ничего из-за закрытого на ключ кабинета — Норман теперь всегда его закрывал. Может, это было глупо. Может, делать этого не стоило. Но он делал, каждый раз веря, что не умрет здесь, в едва освещенном пыльном помещении, что с бешеной скоростью сменяется на осенний пейзаж и обратно. Только не сейчас. Еще слишком рано. Убийца не оставлял никаких следов. Его чертовы действия были продуманы настолько хорошо, что это выводило бы из себя Нормана, если бы у него остались силы на злость. Их не было. Ни в физическом плане, ни в моральном. Холодный душ давно уже перестал спасать. Раньше стоило просто умыться — и мир возвращался на свои места, комнаты вновь становились пропорциональными, голоса людей не сопровождались болью в голове. Вскоре это перестало работать. Но холодный душ еще мог все исправить. Теперь и он не помогает. Крики Блейка усугубляли положение. Джейден попросту перестал понимать, что его напарнику не нравится в нем, в этой кружке с кофе, какую он разбил пару дней назад, в человеке, которому не посчастливилось пройти мимо на улице, он, казалось, не переставал орать ни единой секунды, когда Норман был рядом. Да и когда был далеко — тоже. Джейден бросил курить несколько лет назад. Теперь же, когда для еще одной вредной привычки в его организме не должно хватать места, он, умудряясь дрожащими руками подкуривать сигарету, сменял пачку за пачкой каждый день. Все катилось к чертям. Все выходило из-под контроля. Доза увеличивалась. Постоянно. Спать становилось отчего-то невыносимо больно. Галлюцинации затягивались на шесть минут. А продвижений в деле так и не было. Совершенно. Картер винил во всем Итана Марса, который смог для полиции каким-то образом просто исчезнуть. Норман устал доказывать обратное. Как только он начинал говорить про психологический портрет, про мотивацию, про несовпадения, каких было бесконечно много, Блейк начинал смотреть на него с еще более обозленным чем обычно выражением лица и тихий голос агента ФБР тонул в громком рявканье лейтенанта. Он бы спорил, может, даже орал на него, как это было в первый раз, но слова сменялись хрипом, кашлем, кровью и адресованным неизвестно уже кому конкретно «прошу меня простить» с последующим хлопком двери. Джейден устал. Он хотел сдаться. Но всякий раз, когда пальцы касались очков, когда оставалось только мгновение до того, чтобы закончить перебирать улики, что-то его останавливало, что-то становилось причиной поднять руки, коснуться видеозаписи, анализировать ее до того, пока прозрачные слезы не сменятся кровавыми, пока с губ не сорвется исполненный боли стон, пока мир вновь не уйдет из-под ног, заставляя терять себя в бесконечном потоке сменяющих друг друга локаций. Джейден знает, что что-то он среди всего этого теряет. Но не знает, что это «что-то» — он сам.