***
В просторном помещении полупустого ангара, с некоторых пор оборудованного под репетиционную базу одной музыкальной группы, было на удивление душно. Эйкка в очередной раз за последние полтора часа провел рукой по лицу, стараясь хоть немного прогнать ощущение сонливости или даже скорее подавленности, столь крепко навалившееся на него в последнее время. Окинув усталым взглядом серые стены помещения, он отложил виолончель, на которой до этого наигрывал нехитрые мотивы, и повернулся к сидящему рядом мужчине. — Ну как, Макс? Что думаешь по поводу последнего трека? Тот в ответ только лишь пожал плечами и, подумав несколько секунд, недовольно произнес: — Знаешь, мое мнение все так же неизменно. Люди довольно-таки хорошо принимают наши каверы, ходят на концерты и с удовольствием слушают Металлику на виолончелях. Так зачем что-то менять? Эйкка в очередной раз вздохнул. Откровенно говоря, подобные разговоры случались у них практически постоянно, но отстоять свое мнение и убедить согруппника у Топпинена никак не получалось, хотя он продолжал упорно стоять на своём. — И все равно, я настаиваю, что мы можем и обязаны добавить в новый альбом несколько наших собственных треков. Макс наконец тоже отложил в сторону инструмент и теперь смотрел прямо на Эйкку. Нехитрый взгляд его светлых глаз выражал откровенную насмешку, когда он ответил: — При всем моем уважении к тебе, как к музыканту, но не думаешь же ты, что твое собственное творчество может быть хоть кому-нибудь интересно? Эйкка лишь покачал головой. Этот вопрос сам по себе не требовал ответа, но, если быть честным перед самим собой, он действительно верил и видел развитие своей группы лишь в данном направлении. Не имея ни сил, ни желания спорить, он встал и молча вышел из помещения. Для тихого июльского вечера на улице было достаточно прохладно. Эйкка забыл накинуть куртку, но сейчас ему было на удивление приятно чувствовать, как легкий ветерок касается оголенной кожи рук, проходит под тонкую ткань футболки, шевелит забранные в хвост волосы. Он повернулся туда, где солнце клонилось к закату, трогая последними лучами верхушки деревьев и домов. Эйкка медленно пошел вперед по ведущей к морю аллее. В той части Хельсинки, где группа Апокалиптика смогла позволить себе после нескольких лет не самой успешной музыкальной карьеры снять помещение и оборудовать небольшую собственную студию, почти не было жилых домов — лишь промышленные постройки, переходящие в портовые сооружения по мере приближения к побережью. Эйкку мало заботил окружающий ландшафт. Вида солнца, запахов моря и звуков нередких чаек ему всегда было достаточно, чтобы отключиться от мирских забот и погрузиться в свои собственные мысли, которые сейчас целиком и полностью были направлены на будущее столь много значащего для него коллектива. Его группа, его страсть, его Апокалиптика... Сколько времени и сил ушло у него, чтобы доказать всем и в первую очередь самому себе, что идея исполнения виолончельных каверов на метал-группы может и должна воплотиться в жизнь. Сколько дней и бессонных ночей провел он за аранжировкой признанных мировых хитов, привнося в них нечто свое, уникальное — звучание струн виолончели. А теперь он снова чувствовал, что завис на распутье. Нужно было принимать решение, от которого — он точно знал — зависело будущее не только его, но и всей их небольшой команды. У него внутри зрело и росло четкое видение того, куда идти, но мог ли он достичь всего один? В начале пути их с Максом цели и задачи удивительным образом совпадали. Они оба мыслили примерно в одном ключе, слаженно работали и в итоге добились того, что имели сейчас. Но Эйкке этого было отчаянно мало. Несколько кавер-альбомов, прочно закрепившие за Апокалиптикой звание первой и лучшей в мире виолончельной кавер-группы. Максу было этого вполне достаточно, он не ощущал дальнейших перспектив. Для Эйкки же все их предыдущие успехи казались лишь этапом, трамплином к чему-то действительно стоящему. Если бы только их с Максом видение и дальше совпадало. Если бы только они могли смотреть на мир примерно под одним углом. Если бы только в жизни Эйкки был хоть один человек, способный понять его, поддержать, помочь и, возможно, даже составить ему достойное партнерство как друг и музыкант... Но Эйкка за свои почти полные тридцать так ни разу и не повстречал такого человека, словно бы на земле никогда и не существовало кого-то хоть отдаленно похожего на это описание. Глубоко вдохнув воздух, наполненный густым ароматом растущих в округе сосен, Эйкка повернулся и уже хотел было направиться назад, в сторону покинутой им студии, когда его внимание привлек странный силуэт, показавшийся на дорожке сбоку. Мужчина невольно замер, всматриваясь в столь притягательные черты определенно молодой особы, которая легкой, почти летящей походкой приближалась к нему. Внезапно прорезавшиеся сквозь ветви деревьев лучи солнца позади нее ослепили Эйкку, не позволяя лучше рассмотреть черты лица. Лишь длинное светлое платье, совсем не подходящее для вечерних прогулок по заросшему парку, запечатлелось в сознании мужчины. А потом до него донесся голос незнакомки: — Простите, мистер, я хотела бы задать вам всего один вопрос... Эйкка тряхнул головой, затем моргнул, точно стараясь прогнать наваждение. Ему вдруг показалось, что голос доносится не извне, а звучит прямо в его голове. Очевидно, долгое сидение в духоте на репетиции не прошло даром, решил он. А после кивнул и ответил: — Да, конечно, я могу чем-то помочь? Легкий смех девушки пролился как бальзам на его уши. — Если бы у вас была возможность загадать желание и знать, что оно точно исполнится. Что бы вы загадали? Эйкка тоже усмехнулся. Не пытаясь более рассмотреть стоящую перед ним незнакомку, он огляделся по сторонам, задумчиво нахмурился, не переставая при этом улыбаться, и озвучил то, о чем думал буквально последние несколько минут: — Я бы очень хотел обрести родственную душу. Несколько секунд он ожидал какой-нибудь реакции от стоящей перед ним персоны, однако, та продолжала молчать, но Эйкка отчего-то был уверен, что его внимательно слушают. А потом вдруг ощутил отчаянную потребность уточнить, объяснить, а потому продолжил: — Я имею ввиду обрести друга, товарища. Того, кто поймет меня, кто сможет видеть и ощущать мир вокруг примерно так же, кто сможет писать со мной вместе музыку, с кем я смог бы пройти множество дорог и точно знал бы, что этот человек меня не покинет. Выдохнув, он замолчал. Большего в этой жизни ему действительно не было нужно. Остальное он уже имел, или был уверен, что сможет добиться сам. Ему только нужно было на кого-то опереться, идти рядом плечом к плечу. Эйкка вновь повернулся и посмотрел туда, где у незнакомки должны были бы находиться глаза, скрытые сейчас лучами солнца и ее собственными длинными волосами. Девушка чуть склонила голову, точно присматриваясь к своему собеседнику внимательнее, а затем спросила: — А если ваше желание противоречит желанию кого-то другого? Что тогда? Эйкка не задумался ни на мгновение, а твердым тоном прирожденного лидера произнес: — Тогда пусть исполнится моё. А с желаниями другой стороны мы как-нибудь потом разберемся. Девушка кивнула, отступая на шаг туда, откуда появилась. — Что ж, если это и есть ваше желание, так тому и быть. Внезапный порыв ветра и шум деревьев привлек внимание Эйкки, заставив резко обернуться. Когда же он вновь посмотрел вперед, на дорожке перед ним уже никого не было. Лишь последние солнечные лучи скрылись за деревьями, завершая еще один круг жизни на Земле.***
Хлопнув дверью немного громче, чем рассчитывал, Эйкка влетел в студию, точно вихрь. Окинув взглядом хоть и захламленное, но такое привычное и уютное помещение, он с волнением произнес: — У меня новости, парни! Занятые до этого решением каких-то своих дел Микко и Пааво тут же отвлеклись и перевели на него заинтересованные взгляды, а откуда-то сбоку донесся негромкий, но от этого не менее звонкий голос четвертого участника этого незапланированного собрания: — Если ты сейчас скажешь, что решил добавить еще пару десятков дат в юбилейный тур в честь первого альбома, клянусь, что самолично придушу тебя. Эйкка не мог сдержать смех, когда повернулся в сторону и посмотрел в глаза Пертту, который до этого подпирал спиной стену, таращась в свой смартфон, а теперь тоже решил подойти ближе к собравшимся в студии музыкантам. Эйкка неосознанно поднял руку, притягивая его за плечи ближе, и лишь почувствовав рядом с собой такое знакомое, ставшее почти родным за много лет тепло практически всегда мерзнувшего Пертту, торжественно произнес: — Нет, парни, я договорился... Решено. В следующем месяце летим записывать альбом. Секунда молчания переросла в минуту. Никто не произнес ни слова. Лишь только Пааво ударил по выставленной ему на встречу ладони Микко, пожал руку Эйкке и тронул за запястье Пертту. Микко улыбнулся, Пертту медленно кивнул. Всех четверых охватило такое знакомое, уже испытанное в прошлом чувство предвкушения, нового начала, точно ожидавшего их приключения. Каждый из них думал и переживал это по-своему. А для Эйкки самым главным было ощущение плеча Пертту рядом с собой, негласная поддержка и почти физическая точка опоры, которая — он был в этом уверен, — никогда не исчезнет и не подведет. Эйкка крепче прижал руку, тем самым привлекая внимание Пертту. И когда тот посмотрел на него сияющими глазами, он был счастлив. А значит, всё было хорошо. Всё было правильно, пока Пертту улыбался, а Эйкка чувствовал и видел впереди их путь. Их долгую, но такую удивительную и неповторимую дорогу.