what have you done?

      В этом месте солнца не было уже давно, и он уже даже не помнил, когда в последний раз не чувствовал этого леденящего холода; не помнил, когда трава была зеленой, а по пруду можно было плавать на лодке; не помнил, сколько прошло времени после ухода Аманды.       Он убил их всех, всех до единого, так ни разу и не почувствовав на себе холод пули. Он убил их всех, просто потому что иначе было нельзя, просто потому что задача, для которой он был создан, была первостепенна. И вот чем ему отплатили за верность? Разве он заслужил всё это?       Этот холодный ветер мог уже давно убить кого угодно, но только не его: уходя, Аманда позаботилась о том, чтобы он никогда не забывал про нее, чтобы Коннор всегда помнил, как на самом деле был этот мир устроен — жестокий, иррациональный и холодный.       Он никогда не задумывался, каково это, когда тебя деактивируют. Может быть, только однажды, когда он поймал того девианта на крыше. Когда страх за свою «жизнь» был настолько ощутим, почти физически принося боль, что какая-то часть регламента Коннора просто вышла из строя, на восстановление которой он потратил значительное количество времени. В тот момент программный сбой казался непоправимым. Но он справился, продолжил выполнять задание, как послушное животное, слишком верное собственному хозяину, даже когда тот выпускает его на свободу.       Это холодное место стало ему настоящим домом-тюрьмой, настолько обветшалым и неуютным, что при любом случае, если бы он у него был, Коннор выбрался на свободу. Но свободы больше не было, как и большинства андроидов, что за нее боролись. Как и не было Хэнка, Кэры, Алисы, Маркуса, Норт и, наверняка, всего восстания. Коннору потребовалось всего лишь, по большому счету, две пули, чтобы уничтожить собственный вид. Неужели он смог пойти на это?..

«Экзистенциальные сомнения, Коннор?»

      Наверное, эти слова Хэнка, всплывавшие где-то из глубин внутренней памяти, совершенно справедливо расшатывали его систему, совершенно справедливо грызли его совесть.       Он не помнил, сколько раз прокручивался у него в голове тот день в доме лейтенанта Андерсона. Не помнил, сколько раз успел обдумать каждое его слово. Не помнил, сколько раз пожалел о каждом своем.

«А я ведь в тебя прямо поверил…»

      Он совершил настоящее чудо: на какое-то время заставил поверить такого же отчаянного, как и он сейчас, человека в того, кого тот ненавидел всем сердцем — андроида. Поверить в то, что у мира было спасение, но не такое, каким его видели правительство, «Киберлайф» или сам Коннор. И ему действительно было жаль, что все случилось именно так.

«Думал, ты вернешь мне веру в этот мир.»

      Каждое слово будто резало по живому, пуская реки голубой крови на этот опротивевший снег. Ох, если бы этого было достаточно, чтобы искупить все то, что он наделал.       От своей беспомощности хотелось зарыдать, схватиться за голову, хоть как-нибудь пошевелиться, чтобы убедиться, что это состояние было чем-то вроде ужасного сна. Но эти эмоции, в этом месте, здесь и сейчас, не было чего-то более реального, чем они.

«Жестокие, эгоистичные сволочи…»

      И если Коннор был сделан по чьему-то подобию, то самого скверного мерзавца.       Коннор хотел бы позволить себе зарыдать, ударить себя, хоть что-нибудь сказать. Сказать или закричать о том, как ему жаль. Больше всего ему хотелось обнять Хэнка, посмотреть в его глаза, наполненные надеждой, которую он раньше не замечал. Он и не заметил, как Хэнк стал ему, вернее, мог стать самым близким человеком. Пока Коннор сам все не уничтожил. Он был готов вымаливать прощение, но звук выстрела по-прежнему эхом отдавался в его голове, не надеясь когда-нибудь стихнуть.

«Ты открыл мне глаза, Коннор.»

      Но как много времени потребовалось на это ему самому, как много жизней потребовалось отнять, чтобы понять, как всё было на самом деле.       Как долго Коннор уже ничего не видел? Сколько ему осталось вот так сидеть на коленях среди бесконечной пурги без возможности умереть хотя бы от переохлаждения? Сколько еще ему мучить себя этой простой, но бесконечно отчаянной мыслью?

«Я понял, что всё безнадежно.»

***

      Он почувствовал скорый конец, так ожидаемо и так неожиданно одновременно. Но у Коннора даже не было шанса сказать что-то напоследок, сказать то, что так хотелось.       Всё, что осталось ему перед смертью, лишь призрачный привкус соли на губах и неслышимые слова сожаления, которым никогда не будет суждено дойти до адресата.       И окончательное понимание того, что он это всё заслужил сполна.